Он поднял плечи и, выставив вперед ладони, огляделся по сторонам, словно призывая всех в свидетели того, сколь это сомнительно. Разумеется, если Италия не врет, то отпадает его конфликт с бароном! А как же горделивое сознание, что барон им обманут? Хотя, с другой стороны, лестно, что он первый, — и он тотчас же принял смелое решение — в наказанье бросить ее.
— Я люблю одного тебя, — сказала Италия примирительно.
— Гм, — промычал он и повернул обратно.
— Скажи, ты больше меня не любишь? — допытывалась она.
— Ты добрая девушка, — отвечал он снисходительно.
Когда они снова уселись за стол, аптекарь сказал на ухо адвокату:
— Счастливец, она любит тебя больше, чем барона. Видишь, как она дрожит за тебя.
— Ты думаешь? — Адвокат погладил усы.
— А насчет этих путешествующих монашенок, — снова начал лейтенант, — рассказывают прелюбопытные вещи…
Нелло Дженнари вдруг пришел в себя. Как? Почтовая карета уже пришла? «Я прибыл с ней вчера — возможно ли, что это было вчера? А потом я стоял вон там и видел, как Альба вошла в собор… Но было ли это на самом деле? Или мне приснилось? О, я больше никогда не увижу ее! — И Нелло покраснел при мысли, как он хвалился перед Флорой Гарлинда, каких только громких слов не наговорил ей. — О, как я жалок и мал, я только промелькнувшая тень, я исчезну, как облачко пыли, взлетевшее под ее ногами. — Но сердце уже в сотый раз твердило ему, что он будет ее любить и что все его будущее — это она! И в сотый раз им овладевало отчаяние. — Я сам себя не понимаю. Дух мой лихорадит, мои мысли — то огонь, то смерть!»
— А где же маэстро? — спросил кавальере Джордано, который сидел все время, уставившись в пространство. — Хор уже, наверно, давно кончил репетировать.
— Пожалуй, — ответил Гадди. — Но ведь начинающие юнцы всегда не в меру ретивы. Сколько ненужных волнений было сегодня утром! Хотел бы я знать, что еще можно требовать от человека, который выполняет свой долг и кормит семью?
Старый тенор изобразил на лице величавую иронию, но баритон этого не заметил; увидев, что одного из его сыновей одолевают мальчишки, он кинулся на выручку. Когда старик остался один, забота снова заволокла его взор непроницаемой пеленой.
«А может быть, все и в самом деле сводится к этому?» — пробормотал он про себя.
Флора Гарлинда незаметно наблюдала за ним. Она сидела у стены в небрежной позе, положив локоть на стол и подперев кулачком голову, отчего ее старенькая фетровая шляпка сползла набок, — не пила, не курила и только, зорко наблюдая за всем, что творится вокруг, словно маленькая злая обезьянка, отрывала зубами куски от своей булки.
Адвокат выбросил вперед руку:
— То, что вы рассказываете о священнике в Ноди, уважаемый лейтенант, вполне могло случиться и с нашим доном Таддео. Частенько, когда я вижу, как он пробирается наверх, к монашенкам…
Но честный аптекарь Аквистапаче решительно тряхнул головой.
— Позволь мне тебе не поверить. Конечно, он презренный фанатик, но уж насчет предосудительного поведения — этого за ним никто не замечал. Была у нас служанка, красавица девка, которая прямо-таки бросалась на мужчин…
Но Италия прервала его рассказ.
— Адвокат, — сказала она дрожащим голосом, — помните, как он посмотрел, когда попался нам на дороге?
— Ну, конечно, он позавидовал! Да, я и забыл рассказать вам, господа, он как раз спускался вниз, когда мы выходили от меня. Должно быть, ему не повезло у монашек, потому что я лично гроша ломаного не дам за его нравственность; словом, он посмотрел на синьорину Италию таким взглядом…
Она закрыла лицо руками.
— Я пойду к нему на исповедь. Может, это смягчит его сердце и он больше не будет смотреть на меня так. И вообще это очень рекомендуется — исповедаться перед началом гастролей.
Адвокат пришел в ужас от такого суеверия. Камуцци, наоборот, похвалил Италию за ее чистую веру, которая так украшает женщину; что касается остальных присутствующих, то их мнения разделились.
Флора Гарлинда неожиданно сказала:
— Я тоже схожу исповедаться.
Все вытаращили на нее глаза.
— Как, разве вы верующая?
— Не понимаю, что здесь странного, — рассердился Гадди. — И среди артистов встречаются порядочные люди.
— У меня бывает потребность разобраться в самой себе, — объяснила примадонна, переводя свои ясные глаза с одного на другого. — Когда я постою на коленях в темной исповедальне и хорошенько выговорюсь, мне становится понятнее, кто я и что мне предстоит.
Адвокат не выдержал:
— И вы, образованная женщина, воображаете, что какой-то священник может даровать вам отпущение грехов?
— А почему бы и нет, если его на это достанет. — И она посмотрела куда-то поверх всех этих голов. — Но обычно мне приходится быть собственным духовником: священник просто не понимает меня.
— Какая вы чудная! — сказал хозяин табачной лавки.
— Мои грехи нельзя ухватить рукой, как кусок мяса. — Говоря это, примадонна сжала белый локоть Италии. — Они замысловатые, а священники такие простецы! В Сольяко был священник, я пришла к нему в исповедальню и говорю: «Отец, я причинила зло одной женщине. Это Цуккини — она нескладная и толстая, а туда же — позволяет себе быть честолюбивой. Полная бездарность, но так как живет с директором Кремонези, то в Парму явилась чуть ли не на правах примадонны. Вот я и оконфузила ее, отец мой, подговорив спеть Лучию, а где уж ей! Незаметно, исподволь, я разожгла в ней это желание, а сама притворилась, будто больна: тогда она потребовала себе мою роль, а потом спела ее в день спектакля. Ну и провалилась же она, отец мой! Теперь ее долго никуда не пустят! И представьте, бедняжка в тот же вечер прибегает ко мне и чуть ли не на коленях просит прощения: это, мол, ей поделом за то, что она так со мной поступила, отняла у меня роль!»
— Вот это номер так номер! — воскликнул аптекарь, и все присутствующие захохотали.
Флора Гарлинда с улыбкой обвела их взглядом.
— Видите! Вот и священник смеялся — он ровно ничего не понял. Он так грохотал, что взлетела занавеска в исповедальне.
— Репетиция хора кончилась, сейчас и маэстро придет, — сказал кавальере Джордано.
Из монастырской улички вырвалась пестрая орава, в мгновение рассеялась по площади, и прозрачные блузки, крашеные волосы и нарумяненные лица причудливо расцветили серую толпу, словно рой экзотических насекомых, залетевших бог весть откуда.
Адвокат шепнул Нелло Дженнари:
— Ах, эти девушки! Счастливец! У вас всегда огромный выбор! Однако и нашими дамами, — добавил он, — не следует пренебрегать; сегодня они представлены здесь полнее, чем когда-либо. Пойдемте, я покажу вам их.
Они пошли. Адвокат был на седьмом небе. Правой рукой он взял за локоть красавца актера, а большой палец оттопыренной левой просунул в пройму жилетки. На удачливого любовника актрисы устремились восхищенные взоры, и адвокат ощущал их на своем блаженно млеющем животе и лоснящейся физиономии.
— Маленькая Парадизи, — шептал он, — метит на вас. Ну, ну, не пугайтесь! Мы с вами, можно сказать, царим в сердцах.
— Кажется, я ее знаю, — ответил Нелло и, слегка поколебавшись, продолжал: — Скажите, в этом городе не бывает так, чтобы в один и тот же час на площади собирались одни и те же люди? Увижу ли я всех, кого видел вчера?
— Разумеется, — сказал адвокат, — а кроме того, сейчас сюда явится Лучия-Курятница. Ее вы еще не знаете, потому что почта вчера запоздала, а Лучия-Курятница никогда не опаздывает. Кстати, это самое занятное, что у нас здесь есть. Хотя, конечно, с вашим приездом положение резко изменилось. А вот и почтовая карета, вчера она доставила сюда всех вас. Сударь, я сделал одно открытие, которое и вам будет небезынтересно: никогда нельзя знать заранее, что может выйти из почтовой кареты вместе с пассажирами. — Он оглянулся, словно ожидая аплодисментов. — А вон стоит синьора Йоле Капитани, жена нашего популярного врача. Он вечно разъезжает по вызовам — и даже ночью, вы меня понимаете? Мне кажется, эта женщина переживает душевный кризис. Я охотно вас представлю, но познакомьте и вы меня с той рослой хористкой, видите, крашеная блондинка, она беседует с сыном Полли. Не понимаю, что нужно от нее этому олуху. А вот и Северино Сальватори, смотрите, он уже посадил в свою плетушку двух артисток. Э, да он не прочь прихватить и ту рослую, крашеную, — напрасно стараешься, дорогой, она ни за что не расстанется со своим Олиндо! Ну и повезло же этому сопляку. Ибо, к вашему сведению, сударь, Северино Сальватори у нас первый щеголь. Он проматывает отцовские капиталы. Таких лошадей, как у него, нет ни у кого в городе. Я обычно говорю, что он удвоил отцовское состояние, потому что его монокль вдвое больше, нежели отцовские золотые дукаты.
Кое-кто в толпе рассмеялся, и адвокат поклонился особо каждому. Нелло думал: «Вот то место, откуда я ее вчера увидел. Была такая же сутолока, как сейчас. И вдруг, при первом ударе колокола, зазвонившего к молитве, толпа раздалась. Раздастся ли она и сегодня, словно по мановению искусного режиссера? Пройдет ли и сегодня передо мной Альба — торопливым шагом, в глубине улицы, образованной людьми: одна, совсем одна, провожаемая одиноким звоном и бездыханным молчанием толпы, одна, в полоске закатного солнца, пронизывающего ее вуаль. Я вижу ее! Вижу ее белый профиль, бронзовые в искорках заката волосы…»
— Лучия-Курятница! — крикнул адвокат и тряхнул его за локоть. — Вот она!
Она стояла и размахивала длинными рукавами, как крыльями. Со всех сторон ее обступила галдящая толпа, и старуха тщетно кривила свое красное личико с острым, как клюв, носиком, силясь перекричать этот гам. И вдруг ее пронзительный крик пробился сквозь этот шум, и сама она, простирая руки, упала на край фонтана, очевидно, бросившись за петухом, который взлетел и сорвался вниз.
Мальчишки толкали ее в воду, она поднимала столбы брызг, кругом визжали, разбегались в стороны…
Когда Лучия-Курятница снова исчезла в своем переулке, адвокат все еще давился смехом.