— Значит, не надо подозревать… Как бы потом не каяться.
— То-то, — говорил хозяин табачной лавки своему сыну Олиндо, — в жизни всяко бывает. С ней, брат, шутки плохи, имей в виду.
В их разговор вмешался старик Джоконди.
— Мне в Риме рассказывали один случай. У крестьянина…
— Молодцы! Браво, маэстро!
— Кому кофе, мороженого, лимонаду? Кому холодной анисовой воды?
— Выйдемте покурить на свежий воздух!
— Молодцы!
— Как председатель комитета я считаю своим долгом приветствовать артистов, — заявил адвокат Белотти.
Аптекарь мгновенно вытащил деревяшку из-под стула.
— Я тоже член комитета. Пошли. Кажется, перестали хлопать.
Дверь в занавесе пятый раз закрылась за капельмейстером и певцами. Флора Гарлинда поспешила вырвать у него свою руку.
— Покорно благодарю, — яростно прошипела она, — За что? — спросил он, густо покраснев, но с той же дурацкой улыбкой, с какой выходил к публике.
— Вы еще спрашиваете?
Примадонна подбоченилась и выпятила грудь. Ее обнаженная шея вся пошла пятнами, лицо вытянулось от ненависти и злобы.
— Мне, разумеется, известно, что вы круглый невежда. От близких друзей, которые знают ваше прошлое, я слышала, что консерватории вы и в глаза не видали. Или скажете, это неправда, маэстро?
Он отступил, побледнев.
— И все же вам не мешало бы знать, что при таких овациях, какие устроили мне, арию повторяют!
— Мы и повторили дуэт, — возразил он, хрустя пальцами.
— Не притворяйтесь ребенком! Что мне в овациях, которые приходится делить с другим! Нелло тут ни при чем.
— Как? Что такое? — спросил молодой человек, не отрываясь от глазка в занавесе.
— Ничего! Видно, он для вас слишком ничтожный соперник, если его арию вы повторяете, а мою боитесь.
— Но ведь я и свое интермеццо не стал играть на бис.
— Потому что его все равно никто не слушал. Что ж, спасибо! Хорошо уже и то, что я вас узнала. А теперь придется вам узнать меня.
Она убежала. Дверь уборной с шумом захлопнулась за ней. Гадди и кавальере Джордано прошли, пожимая плечами, мимо оторопевшего капельмейстера.
— В конце концов она права… Надо понимать, что такое искусство… Не мешало б быть догадливее, маэстро.
— Я на ее месте поступила бы так же, — сказала Италия, величественно обмахиваясь веером.
Капельмейстер воздел руки к небу:
— Но ведь никому из вас, господа, не угрожает опасность петь на бис!
— Если вы о нас такого мнения, нам нечего здесь делать.
— Очень неосторожное замечание, маэстро, — презрительно рассмеялась Италия.
А старый тенор:
— Конечно, я щадил себя, но ведь это мое право, не так ли? Когда у тебя в каждом действии другая партия…
— Что там такое?
Баритон бросился на шум за сценой.
— Кого я вижу — господин адвокат?
— Я говорил ему, — оправдывался сторож, — что на сцену входить запрещено.
— Но я, как председатель комитета, — заохал адвокат, поднимаясь с земли и подбирая свой растерзанный букет. — Синьорина Флора Гарлинда, видимо, меня не узнала.
— Или не пожелала узнать, — сказал Гадди. — Она, кажется, в дурном настроении.
Аптекарь взял букет у адвоката.
— Я говорил тебе, адвокат, цветы надобно отдать синьорине Италии, — сказал он.
— Ах, это вы, господа, — обратился к ним супрефект, входя за кулисы вместе с откупщиком. — Я вижу, и вы явились почтить искусство. А нельзя ли увидеть примадонну?
— Еще бы — такая великая честь, — расшаркался адвокат. — Она и меня только что удостоила…
Тут дверь отворилась, и с порога засверкала ослепительная улыбка примадонны.
— Господин префект, — и она склонилась в глубоком реверансе. — Надеюсь, ваше превосходительство простит мне это неглиже. Я счастлива вас приветствовать.
— Господин адвокат… — она сунула ему руку для поцелуя, и он не замедлил воспользоваться этой милостью, — кажется, произошло маленькое недоразумение? Но вы, конечно, понимаете, как взвинчены нервы у бедной дебютантки. Поверьте, мне слишком дорога ваша похвала… И ваши цветы, — добавила она с плутовской улыбкой.
Синьор Фьорио готовился выразить артистке свое глубокое восхищение.
— Они немного пострадали, — промямлил адвокат.
Но она уже протянула к ним руку…
— Неважно, я знаю, что это подарок друга. — И она вырвала букет из рук аптекаря.
— Я рад малейшей возможности быть полезным восходящей звезде, чей многообещающий дебют я сегодня имел счастье видеть… — начал супрефект.
— Благодарю вас, сударь… К сожалению, я не могу попросить вас присесть, мне нужно еще переодеться.
Синьор Фьорио с поклоном ретировался. Адвокат хотел последовать за ним, но у выхода на сцену ему загородили дорогу двое рабочих. Все кричали, все сломя голову бегали взад и вперед, так что он не знал куда деваться; а тут еще его чуть не ударила по голове кулиса, которую как раз внесли на сцену. К счастью, Флора Гарлинда оттащила его в сторону. Адвокат до смерти перепугался.
— Вы спасли мне жизнь! Как мне отблагодарить вас?
— Отомстите за меня, милый друг! Вы, очевидно, будете писать рецензию для «Народного колокола». Разоблачите же происки маэстро, который всячески оттирает меня, заклеймите всю его гнусную низость!
— С удовольствием, — ответил тот, — то есть я хочу сказать, рад служить вам. Но, конечно же, и заслуги маэстро не должны…
— Господин адвокат! — Она отступила на шаг. — Я отнюдь не хочу, чтобы вы писали что-то против собственных убеждений. Если вы его похвалите, я буду знать, что вы с ним заодно против меня. В таком случае нам не о чем больше говорить. — И так как он с горячностью стал уверять ее в противном: — Но, может быть, я заблуждаюсь? Неужели передо мной, наконец, человек, который, в противоположность другим, не побоится принести жертву на алтарь справедливости? Он, конечно, возненавидит вас — ведь маэстро отчаянный интриган. Но мне стало известно, и я могу доказать это, что он совсем не то, за что выдает себя, он никогда не учился в консерватории. И вам действительно не нужно другой награды, кроме сознания, что вы пришли на помощь женщине и восстановили справедливость?
Адвокат приосанился и ударил себя в грудь.
— Увы, то, что я узнала на опыте, мешает мне этому верить, — сказала примадонна, раздумчиво качая головой, и застенчивая кротость этого лица положительно заворожила его. Ее синие затуманенные глаза казались глазами ребенка. — У меня нет ничего, кроме моего искусства, — добавила она, и в голосе ее зазвучала гордость.
Потрясенный адвокат схватил ее маленькую ручку.
— Синьорина Флора Гарлинда, никто лучше меня не знает, каково это — сражаться за великое дело, полагаясь единственно на собственную доблесть, лишь для того, чтобы в минуту усталости оказаться жертвой злокозненных интриг и малодушных шатаний в народе… Но истинное величие познается в минуты поражения! Родственные судьбы делают нас союзниками. Рассчитывайте на меня, синьорина Флора Гарлинда!
Он склонился перед ней и, отступая, все еще прижимал к губам кончики ее пальцев. Когда тащить их за собой дальше было уже невозможно, ему пришлось выпустить свою добычу, и певица, потупя голову, скрылась у себя в уборной. Не успел адвокат выпрямиться, как что-то снова ударило его сзади. С трудом устояв на ногах, он подумал: «Ах, эти женщины, они посылают нас на великие подвиги, которые лишь в самих себе заключают награду! А впрочем, как знать… — И он снова бойко завилял задом. — Может быть, она и еще что-то имела в виду».
— Эй, адвокат! — окликнул Полли, но голос его затерялся в окружающем грохоте и стуке.
— Оставьте его, — сказал молодой Савеццо, который пришел вместе с ним. — Я сам найду дорогу.
Старикашка Джоконди, нимало не задумываясь, направился куда-то вглубь.
— Артистическую уборную я мигом отыщу. Странствуя по свету, все изучишь.
Весело насвистывая, он постучал в дверь, подмигнул своим спутникам и приоткрыл ее.
— Кто там? — крикнула Флора Гарлинда, вскакивая из-за туалетного столика. — Кого это еще принесло? Нет, довольно! Хватит с меня. Я вас не знаю и предпочитаю быть одна. Поняли? Ведь я буду петь для вас, чего вам еще от меня нужно?
— Ничего, ничего, простите! — Джоконди все еще лепетал какие-то извинения, когда дверь уже плотно захлопнулась перед его носом.
— Вот чертовка-то! — возмутился Полли. — Видели: у нее лицо старой ведьмы. Ни за что не поверю, что ей двадцать два года. Она просто накрасилась, чтобы обмануть нас.
— Так ведь это же искусство, — возразил молодой Савеццо. — Видно, что вы, господа, далеки от подобных вопросов.
Когда вся тройка убралась с дороги, к уборной на цыпочках подошел портной Кьяралунци. Он постучался и замер в почтительной позе, втянув голову в плечи; на его торжественной физиономии уныло свисали длинные усы. Бережно протянул он вперед огромный букет. В уборной что-то загремело, и примадонна так стремительно распахнула дверь, что ударилась в живот портного. Она отпрянула, а он даже с места не сдвинулся.
— Ах, это вы, — сказала она с явным облегчением. — И даже с цветами! Ну, входите. Кстати, вы мне понадобитесь, будете подавать мне гребни. Тут была какая-то женщина, но я приказала ей убраться, она ужасно бестолковая, я не выношу таких людей. Вы прекрасно исполнили свое соло. Когда слушаешь вас, чувствуешь, что играет честный человек.
— Кто это у нее? — спросил между тем Полли. — Мне показалось…
— Кому же и быть, как не любовнику, — ответил Джоконди. — Потому-то она и не приняла нас. Мы бы им помешали.
— Хорошо бы выяснить, кто это, — предложил молодой Савеццо, снедаемый черной завистью.
Друзья крадучись обошли сцену, уже загороженную декорациями, и увидели между кулис адвоката, которого облепил целый выводок хористок. Они порхали вокруг него, задевали его своими смуглыми, облепленными пудрой ручками, закатывали глазки, склоняли головки и вдруг — фыркали ему в лицо.
— Скажите, адвокат, вы, говорят, покровитель женщин, ну не издевательство ли, что мне велят надеть это ужасное платье цвета кофейной гущи?