— Я напишу, что Флора Гарлинда — светило, которое пока еще сияет только над крышами нашего небольшого города. Но скоро оно засверкает над крышами нашей столицы, а затем и Парижа, Лондона, Нью-Йорка!..
— Вы просто гений, адвокат!
— А к этому я прибавлю, что предпочел бы не петь вам панегириков, дабы не потерять вас слишком скоро. Однако истину не удержишь под спудом.
Приложив руку к сердцу, он сделал шаг вперед. Она отступила на шаг.
— Так как это ваше искреннее мнение, господин адвокат, то я не стану благодарить вас. Такого человека, как вы, еще рассердишь, приняв за особую милость то, что он думает на самом деле.
— Как мы понимаем друг друга! — И, отчаянно запыхтев, он снова надвинулся на нее.
Она отпрянула, пока не уткнулась спиной в какую-то стену. Слева и справа к ней тянулись его согнутые для объятия руки. Свои она по-прежнему держала в карманах плаща, высоко вздернув плечи, словно от озноба. Но заговорила она все тем же спокойным сердечным тоном:
— Поэтому я ни минуты не опасалась, что вы похожи на других влиятельных людей, которые требуют от женщины награды за то, что они сделали для артистки. Вам по личному опыту известно, как честолюбив талант и как огромны налагаемые им обязанности. Я знаю вас, адвокат; унизив женщину, во всем равную себе, вы и сами почувствуете себя униженным.
— Как это верно! — сказал он, задыхаясь. — Это моя точка зрения, но благодаря вам я лучше себя понимаю.
— Да, не со всяким так поговоришь. Дайте же мне руку, друг мой!
Адвокат смахнул слезу.
— Спасибо на добром слове, синьорина Флора Гарлинда, смею надеяться, что я заслужил его.
Он сжал ее руку в своих и сразу же выразительно опустил ее.
— Вы сделали мне больно, господин адвокат!
— О, прошу прощения! — И он низко наклонился, чтобы поцеловать ей кончики пальцев. После чего картинно отступил в сторону.
Она прошла мимо него, склонив голову набок и улыбаясь неуловимой, загадочной улыбкой.
— Какая великая артистка! — пробормотал он. Священный трепет обуял его при мысли о собственной галантности.
— Вы, господин адвокат, достойны гораздо более великой, — сказала Флора Гарлинда и последним легким шагом переступила через порог.
— А вот и они, — сказал Нелло Дженнари, — я сейчас приведу их.
Он поспешно встал из-за столика и, сделав вид, будто в обход гуляющим торопится навстречу примадонне и ее спутнику, как-то нечаянно с ними разминулся и вдруг свернул в ворота ратуши.
— Кто бы мог подумать, — и аптекарь Аквистапаче улыбнулся, удивленно выпучив глаза на своих собеседников, — что это идет великая артистка?
— Во всяком случае, высокая прическа ее определенно не красит, — сдержанно ответил синьор Джоконди, поджимая губы.
— У нее красивые руки, — заметил молодой Савеццо, выставляя напоказ свои собственные с обгрызанными ногтями.
— Если держать руки лодочкой и поджать большой палец, они у кого хочешь покажутся красивыми, — не замедлила ввернуть Италия.
И тут же радостно заулыбалась подошедшей паре. С другой стороны появился Камуцци, стройный и элегантный, в своем новом осеннем пальто в талию. Мрачный, насупившийся Савеццо окинул его взглядом, предрекая, что он непременно вспотеет и простудится. Адвокат, напротив, похвалил Камуцци за то, что он поддерживает местную кустарную промышленность.
— Сказать по правде, — философски заметил Полли, — все мы изменились. Если не ошибаюсь, адвокат, даже твой братец… — И он кивнул головой на соседний столик, где Галилео Белотти шумно развлекался в обществе других арендаторов и барона Торрони. — Как же, смотрите, сегодня даже он расстался с рабочими штанами.
— А уж что до женщин!.. — начал было лейтенант Кантинелли.
Но адвокат перебил его:
— А почему мы изменились, уважаемые? Потому что театр влил в жизнь города свежую струю. Отсюда и ваше новое пальто, Камуцци, которым вы, можно сказать, льете воду на мою мельницу; отсюда и пышный расцвет нашей общественной жизни.
И он простер вперед руки, точно готовый обнять всю эту ярко освещенную, полную народа, весело гомонящую площадь.
— Никогда еще не бывало у нас столько женщин в шляпах! — воскликнул аптекарь.
— Правда, на сестер Перничи не угодишь, — снова ввернул лейтенант. — Они говорят, что некоторые шляпы не из их мастерской, а потому не имеют вида.
Все наперебой называли дам, одетых, на их взгляд, с наибольшим вкусом. Позади группы горожан, у самой стены Флора Гарлинда беседовала с капельмейстером.
— Ну как, маэстро, торжествуете? Вот выйдет номер «Народного колокола» с рецензией, и вы сразу станете знаменитостью. Вы так умудрились повести спектакль, что публика видела только вас, вы всех нас затмили.
На что капельмейстер возразил с кроткой улыбкой:
— Прошу прощения, если я невольно вас обидел. Не знаю, что думают и чувствуют другие, но для меня сегодня на сцене существовали только вы, только вы воплощали в себе истинную красоту и величие. Бывают минуты, Флора Гарлинда, когда никакие соображения ложного стыда не могут помешать нам сказать правду.
Его голубые глаза влажно сверкали на порозовевшем от волнения лице. Она смерила его холодным взглядом.
— Это был великий вечер, — продолжал он лепетать. — Быть может, мы все служили только рамкой, в которой должно было еще ярче заблистать ваше величие. Но сегодня и я чувствовал, что живу, и я бесконечно всем благодарен… — И он повторил с неуверенным жестом: — Всем!
Она, поджав губы, хмуро смотрела в сторону.
— Подумаешь, еще и благодарить! — пробормотала она. — Я ненавижу их всех, а еще охотнее бы презирала. Ненавижу и — люблю. Пожалуй, самое лучшее — это, чтобы, восторгаясь мной, они все задохлись от восторга. Благодарить? Вы в самом деле воображаете, что все только и ждут вашей благодарности? Неужели вы не чувствуете, сколько злобы и коварства вокруг?
Она передернула плечами и отвернулась от него.
— Самая эффектная шляпа, — и аптекарь отвесил тяжеловесный поклон столику налево, — конечно, у синьоры Аиды Парадизи.
Из-под черного облака кружев, осенившего чело мамаши, выглянули сначала обе дочки, а за ними коммерсант Манкафеде. Он поднял стакан пунша и предложил сдвинуть оба столика. Так и сделали, и дамы осведомились о теноре Нелло Дженнари. Однако его нигде не удалось обнаружить.
— Ну, видано ли что-нибудь подобное? — с негодованием воскликнул адвокат. — Смотрите, там, позади, шныряет какая-то монашенка. Эти монастырские юбки и ночью не знают покоя. Не худо бы сообщить церковным властям.
— Бедный молодой человек, ведь он такого хрупкого здоровья! — Мамаша Парадизи извивалась всем телом, стараясь придать своему голосу прямо-таки неземную сладость. — Он еще, должно быть, не оправился после своего обморока, да и ночной воздух может ему повредить.
Молодой Савеццо следил из-под надвинутых бровей за белым чепцом монахини, который промелькнул перед аркадами ратуши и скрылся в глубине.
Когда красавец Альфо пробегал мимо с кофейным прибором, Савеццо задержал его.
— Альфо, — зашептал он ему, — смотри, как бы у тебя не утащили Альбу!
Сын хозяина кафе улыбнулся во весь рот.
— Я обязательно женюсь на красотке Альбе.
— А ты уверен, что она тебя любит?
— А почему она каждый день ходит к обедне? Ей только нужно пройти мимо да на меня поглядеть.
— Но последнюю неделю она сюда и не показывается.
— А хотя бы и так. — В глазах юноши сверкнул тщеславный огонек. — Она не показывается потому, что дуется на меня. Последний раз я не вышел на нее поглядеть, мясник Чимабуэ пролил вино, и мне пришлось вытирать за ним. Но в мае мне исполнится двадцать лет, и тогда я женюсь на ней, пусть не беспокоится.
— Альфо, не видать тебе молодой Альбы, как своих ушей. Самый младший актер, этот тенор, за ней увивается. Останешься ты с носом!
Но Альфо, хихикая, только качал головой.
— Не веришь? — сказал Савеццо. — Ну, а если я сам их видел? Нынче вечером он даже в обморок упал, потому что все ночи — понимаешь? — проводит там, у нее.
Улыбающееся лицо красавца Альфо заметно потемнело. И вдруг он скрипнул зубами.
— Где он, этот актер? — И Альфо с рычанием полез рукой в карман.
Савеццо вытащил его руку.
— Разве я стал бы говорить тебе, будь он здесь? Так легко и беду накликать. А может быть, я и ошибаюсь. Может, она еще не поддалась ему, твоя Альба. Во всяком случае, я тебя предупрежу, пожалуй, даже покажу их вместе. Но только обещай, что будешь вести себя благоразумно.
На лице красавца Альфо снова засияла счастливая улыбка.
— До чего же она меня любит, моя Альба!
Послышались радостные возгласы. Кум Акилле балансировал над головами посетителей подносом с тремя бутылками Асти. Это аптекарь незаметно заказал вино. Подставив свой стакан, синьор Джоконди сказал вразумляюще:
— Лучше сейчас распить винцо, а то как бы жена не турнула тебя вместе с ним.
— Ну разве это не чудесная жизнь! — воскликнул адвокат. — И подумать только, что всего лишь неделю назад никому такое и не снилось. На площади, залитой огнями, мы распиваем вино в обществе хорошеньких разряженных женщин, а вокруг нас фланирует публика, какой могли бы гордиться и более крупные центры. Наши старинные памятники с изумлением взирают на оживленное уличное движение и сами словно молодеют при виде этих бурлящих толп. Пульс нашего города бьется живее, и горе тому, — он простер руку к собору, — кто осмелится задержать прогресс.
В этот торжественный миг все были уверены, что дон Таддео возвратит городу ведро. И только Камуцци выражал сомнения. Среднее сословие недовольно. Оно угрожает пополнить ряды клерикальной оппозиции… Среди всего этого блеска, присовокупил секретарь, все явственнее проступает темное пятно. Но никто его не слушал. Аптекарь размахивал стаканом перед примадонной.
— Да здравствует «Бедная Тоньетта!» Я уж и не надеялся дожить до такой радости. Этот день, можно сказать, напоминает мне времена Гарибальди. Прав адвокат: хоть мы и живем в маленьком городе, а вот ведь какие великие события в нем происходят.