И он сплюнул. Однако, несмотря на свое презрение, дышал он сегодня прерывистее, чем обычно, и весьма нуждался в спинке стула, чтобы привалиться к нему брюхом.
— Кафе «У святого Агапита»? — звонко крикнул Нелло. — Чем же там угощают, уж не святой ли водой?
— Однако вы мастер шутить! — ухмыльнулся кум Акилле.
Ноноджи немедленно полез за пазуху и извлек оттуда фальшивую косу.
— Вы родились в рубашке, синьор Нелло Дженнари. Вот как раз то, что вам нужно. Имеется также большой выбор вееров.
Нелло продолжал смеяться, не обращая на него внимания.
— Однако там уже сидят друг на друге, — заметил Полли. — Папаша Джовакконе даже выносит столики на площадь. Все среднее сословие кипит и бурлит, подумать только, из-за чего это началось: из-за какой-то пустой ложи!
— Уж верно, тут не обошлось без дона Таддео, — добавил синьор Джоконди.
— Все для вас, — рассыпался мелким бесом Ноноджи. — Все для синьора Нелло Дженнари. А если вы окажете мне честь… — он потянул молодого человека за рукав, — я покажу вам шикарнейший дорожный несессер — такой, какой и полагается человеку в вашем положении.
Но Нелло только отмахнулся. Он сиял. Все забавляло его сегодня.
— Экая язва этот дон Таддео! — Полли скрестил руки на груди. — Видно, ему не терпится дать нам решительный бой.
— Чистейший демагог! — подхватил синьор Джоконди. — Сегодня в своей проповеди он подстрекал народ против высшего сословия! Вы случайно не были в церкви, синьор Гадди? Что касается меня, то ноги моей там больше не будет. Слыхано ли дело — подучать простой народ, чтобы он разнес в щепы театр?
Парикмахер отчаянно перекосил лицо.
— Что я слышу, синьор Нелло? Вы отказываетесь купить у меня что-нибудь? А известно ли вам, что это значит? Это значит, что вы хотите пустить меня по миру! Разве я не выписал весь этот дорогой товар специально для вас, по вашей настоятельной просьбе?
— Разнести театр! — воскликнул расшалившийся Нелло и подбросил вверх фальшивую косу.
— Нет, уж мы сперва разнесем кафе «Святого Агапита», — сказал кум Акилле. — Оно годно только на слом.
— Караул, грабят! — взвизгнул Ноноджи и пустился догонять мальчишку, убегавшего с его фальшивой косой.
Полли серьезно покачал головою.
— В одном священник прав. Добрые нравы у нас в небрежении. Интересно, кого он назвал женой вавилонской и предал анафеме?
— Да уж не иначе как белобрысую хористку, — предположил синьор Джоконди, игриво ткнув Полли в живот.
— Признаться, — подтвердил кум Акилле, — когда я нынче открыл свое заведение, я нашел на диване парочку. Они изволили здесь ночевать.
— И я спугнул парочку, — сказал Полли. — На крыльце, когда вернулся домой.
Джоконди в ужасе замахал руками.
— И не говорите! У нас в переулке просто ступить некуда! Я уже не говорю о дворе ратуши, где темно, как в бочке.
И они принялись хохотать, уперев руки в колени.
Мимо проходил все тот же древний старичок; он чему-то усмехался и мурлыкал себе под нос тоненьким голосочком.
— Брабра! — крикнул синьор Джоконди. — Он тоже бродил по улицам ночью и, верно, всякого навидался. То-то он идет и про себя смеется.
Парикмахер продолжал выплясывать перед Нелло.
— Поймите же, синьор, — заныл он плаксиво. — Ведь у меня семья. А если вы непременно решили пустить меня по миру, мне ничего не остается, как рассказать всем то, что я знаю…
И он снизу вверх заглянул молодому человеку в глаза, чтобы проверить, как подействовала его угроза. Женщины высунулись из окон: Нелло стоял, подбочась, и смеялся, смех его звучал, как пение. И все смеялись вместе с ним.
— Ну, а что же адвокат? — спохватился Полли. — Впрочем, вполне понятно, почему его в такой ответственный день не видно на площади. Он заперся у себя в кабинете. Сидит за письменным столом в одних подштанниках — по случаю сильной жары — и принимает хористочек, которые не прочь получить задаток.
— Эй вы, озорники! Что вы там поете? — взревел кум Акилле.
— «Хотя бы за нее пришлось платить жизнью, за драгоценную ночь!» — распевала ватага мальчишек, меняя слова на свои лад, и ускоренным шагом продефилировала мимо. Нелло Дженнари со смехом зашагал за ними по площади. Но перед домом коммерсанта Манкафеде его словно кто схватил за полу: в первом этаже дрогнул ставень, и Нелло вдруг остановился, смех замер в его горле, на вытянувшемся, измученном лице робко щурились глаза.
«Невидимка! Я и думать забыл о ней, а она с меня все время глаз не спускала! Она знает каждый мой шаг — и знает, куда я направлю последний. Куда же? Куда?» Он жадным взором приник к сквозной решетке ставня. И тут же, отвернувшись и протянув вперед руку, прошептал:
— Нет, не надо! Не надо говорить! Лучше умереть, ничего не зная… Умереть?..
Он скрестил руки на груди и уперся в них подбородком, дрожа всем телом, как от озноба.
«Не чувствовать больше рук Альбы вокруг своей шеи, не вдыхать аромата ее влажной кожи, не видеть ослепительной ее улыбки!.. Надо было умереть вчера: вчера у меня хватило бы сил… Какой ужас, сколько опасностей вокруг!.. И я еще смеялся! Ноноджи мне угрожал, а я так ничего и не понял. Мне казалось, что он отпускает свои шутки и кривляется, пресмыкаясь где-то там на земле. И только теперь я понимаю, какая жестокая хитрость сверкала в его налитых кровью глазах. Надо бежать к нему, купить у него все, что он потребует…»
Но едва он повернулся, как налетел на коммерсанта Манкафеде, тот стоял у своей лавки и многозначительно улыбался. Он знает все, раз дочери его все известно! Умилостивить судьбу! Откупиться хотя бы на время!
— Нет ли у вас, синьор, — пробормотал Нелло, — нет ли у вас?..
Манкафеде с готовностью потер руки.
— Могу предложить кипу красной фланели, самый подходящий товар для драматического актера. Имеются также ткани для демисезонных пальто. Вы только не торопитесь, синьор Нелло Дженнари, а подберите себе по вкусу. Хоть мы закрываемся на воскресенье, но для такого клиента недолго и открыть.
— Этот костюм мне нравится, но, боюсь, по цене не подойдет.
— Не извольте беспокоиться, — заверил его коммерсант. — Я пришлю его вам на дом. И не стану же я торопить с уплатой такого покупателя, как вы. Уж кому-кому, а мне хорошо известно, что за вами должок не пропадет. А может быть, заодно и этот костюмчик, он удивительно вам к лицу, или вот этот, он любую женщину сведет с ума.
— Как вам угодно! — пробормотал Нелло.
— Прикажете завернуть оба? С величайшим удовольствием! Зато уж я уступлю вам красную фланель совсем задешево. — И на землистой физиономии купца зарделось нечто вроде отблеска пресловутой красной фланели.
— Так почем же? — покорно спросил Нелло. Но Манкафеде его не слышал. Выбежав на порог, он усердно кому-то кланялся, а вернувшись, стал извиняться. Его заячий профиль улыбался подобострастно и хитро.
— Это покупательница прошла, синьор, обыкновенное дело — покупательница.
И пока Нелло перебирал на прилавке образцы материи в крупную клетку, за Альбой опустилась в храме кожаная завеса.
В церкви не было ни души. Альба подняла вуаль, оглянулась, часто дыша, словно кто-то гнался за ней, и опустилась в ближайшем ряду скамей на колени. Уронила голову на руки. Когда же прохладный воздух освежил ее разгоряченную шею, она сладострастно поежилась и плотнее закуталась в шаль. Плечи ее подергивались, лоб все тяжелее давил на ноющие руки, прижимая их к твердому дереву. Но вот она поднялась, посмотрела на свои руки, на лужицу слез, которую глаза ее пролили на скамью, и медленно покачала головой… Услышав шум в притворе, она отступила в тень исповедальни.
Не усидев в своем убежище, она прокралась к монахине, склонившей колени перед часовней святого Агапита, и коснулась рукой края ее рясы. Коснулась — и словно опомнилась. Рука испуганно отпрянула и схватилась за горло, откуда готово было вырваться рыдание. Не спуская горячих глаз с той, что молилась безмятежной душою, Альба так же неслышно скользнула назад в темноту.
Монахиня ушла. Бесконечная тишина, и только желтая занавесь в глубине, закрывавшая последнее окно, затрепетала, что-то черное, шелестя, съехало вниз, и в дверце сбоку главного алтаря появился дон Таддео. Он шел, опустив плечи, на которых остались следы известки, понурый и разбитый, блуждая воспаленными глазами по стенам храма. Увидев Альбу, внезапно вышедшую ему навстречу, он шарахнулся от нее, так что разлетелись полы его сутаны. Когда же она просящим жестом показала на исповедальню, он отшатнулся и скорчил гримасу, словно его мутит. Тогда, сложив кончики пальцев, она коснулась ими губ и пошла, глядя прямо перед собой расширенными глазами. На пороге она помедлила и снова повернулась к священнику: их глаза встретились, веки неприметно дрогнули. Священник прикрыл свои. Левой рукой он провел по лицу, правая неуверенно взметнулась в воздух; большими шагами поспешил он в развевающейся сутане к ризнице.
Альба все еще стояла на пороге, не дыша… Наконец она с усилием выпрямилась, опустила на глаза вуаль и подняла кожаную завесу над дверью, приглушавшую шум площади.
Незнакомая женщина в кружевной косынке на волосах протянула снаружи руку. Альба передала ей завесу — Италия нагнулась и большими, по-звериному любопытными глазами уставилась вслед убегающей даме под вуалью.
— Здесь вам не пройти, барышня! — сказала служанка Феличетта.
И действительно, всю площадь перед собором запрудили женщины, они высоко поднимали детей и громко перекликались.
— Хоть я и служу теперь не у господ, а у булочника Крепалини, того, что объявил им войну, но я охотно дам вам совет, потому что вы всегда сочувствуете бедным людям. Вам лучше спуститься по Корсо, выйти переулками на улицу Ратуши и опять подняться сюда. Так вы избежите неприятностей. Ведь на площади бог знает что делается, все так и рвутся в драку. Вон там, перед кафе папаши Джовакконе, сидит мой хозяин булочник. За него пропасть народу, и уж кому-кому, а мне хорошо известно, что это значит, когда он вот так надуется, словно индюк. Да, не позавидуешь адвокату! Недолго осталось ему командовать в кафе кума Акилле.