оя как сторонников, так и противников свободы.
Наконец мясник, весь в синяках, с запекшейся у рта пеной, вырвался на свободу. При его приближении все те, кто беспорядочно носился и кричал на площади, бросились врассыпную, а он, повалив по пути Нелло Дженнари и Савеццо, которые и на земле продолжали избивать друг друга, обрушил свои разбитые в кровь кулачищи на адвоката Белотти. На выручку адвокату поспешил портной Кьяралунци, а тут подоспели молодые люди и с ходу одолели мясника.
— Кто избавит меня, наконец, от этой свиньи! — орал кум Акилле, тараня противника животом.
И потасовка возобновилась. Как вдруг раздался отчаянный визг коммерсанта Манкафеде — никто еще не слышал от него таких патетических нот:
— Режут! Убили!
На шее у него сидел петух! Цирюльники Макола и Друзо вслепую размахивали ремнями для правки бритв, но этим только волновали кур, которые еще неистовее хлопали крыльями среди общего беспорядка. Колетто со своей ватагой то и дело загоняли их в самую гущу толпы. Люди кричали, прикрывали глаза руками, метались из стороны в сторону. Одного петуха изловил Галилео Белотти и свернул ему шею. Но тут, кудахча громче, чем любая из наседок, тычась своим длинным носом, будто клювом, и размахивая руками, точно крыльями, на него налетела Лучия-Курятница. Вместе с другими он поспешил укрыться в кафе «У святого Агапита». На беду, старушке подвернулся адвокат, и она когтями вцепилась ему в физиономию.
— Ко мне! На помощь! — зажмурясь, крикнул он, но никто не отозвался: все бежали кто куда. В паническом страхе адвокат бросился наземь.
Наконец Лучия-Курятница отстала, и он услышал, как она загоняет своих пернатых домой. В эту минуту мокрый платок, словно живительный поцелуй, коснулся ободранного уха адвоката, и над ним ласково склонилось сдобное лицо синьоры Йоле Капитани.
— Надеюсь, адвокат, ваша рана не опасна? — спросила она.
— Достаточно посмотреть на вас, прекрасная дама, чтобы почувствовать себя исцеленным, — ответил он, поднимаясь. Заметив, что середина площади пуста, а по краям ее царит смятенье и, следовательно, никто не смотрит, он погладил ей руку. — Значит ли это, что в столь критическую минуту вы подаете мне знак, которого я так страстно жду?
В ответ она только потупилась.
— Нас могут увидеть, — сказала она после паузы и убежала.
Адвокат, забывая, что ему необходимо почиститься, проводил ее глазами:
— О женщины! Разве не во имя ваше совершаются все великие подвиги!
И он направил свои стопы к кафе «За прогресс». Там все обнимали друг друга и требовали горячительного. Кум Акилле поспевал везде со своими желтыми, зелеными и рубиново-красными стаканами.
— Мы разбили их наголову! — объявлял он всем и каждому. — Теперь к «Святому Агапиту» опять ни одна душа не заглянет; наш приятель Джовакконе еще насидится со своей святой водой.
Из сада барона Торрони были доставлены цветы; аптекарь дрожащими руками сложил букет и протянул его показавшейся на пороге Италии.
— Это в вашу честь, синьорина, мы одержали победу над попом. — Проливая слезы радости, он кинулся на грудь адвокату: — О мой друг! Какой великий день!
— Если бы не Манкафеде, — и синьор Джоконди похлопал коммерсанта по животу, — неизвестно, чем бы дело кончилось. Это он вызвал переполох, когда сцепился с петухом.
В общем, как выяснилось, все были на высоте. Но где же пропадал кавальере Джордано?
Кавальере Джордано в великом возмущении вышел из кафе, он показывал всем рукава и плечи своего белого костюма.
— Эти мерзкие куры… Придется отдать его в стирку…
— Выходит, что и кавальере герой, — решил Полли, и Италия возложила венки на чело кавальере и адвоката.
Появился и парикмахер Ноноджи.
— Итак, победа! То есть как это вы меня не видели? А кто же спас адвоката от мясника, если не я?
Нашлись свидетели. Сам адвокат не помнил, что происходило в ту минуту. Ноноджи приняли в компанию.
Городской секретарь поправил на носу пенсне.
— Но с чего вы взяли, господа, что мы победили? Сколько мне помнится, я видел адвоката лежащим на земле, — не правда ли, господин адвокат? — И так как тот не удостоил его ответом, он продолжал: — Во всяком случае, противники, очевидно, не считают себя побежденными, и то, что они удалились в кафе «У святого Агапита», не должно нас успокаивать. Каждую минуту они могут выйти. А поскольку празднование мнимых побед не размагнитило их, как нас, они того и гляди возьмут штурмом кафе «За прогресс».
Коммерсант Манкафеде, Полли, кавальере Джордано сразу притихли и отставили стаканы. Но тут со стороны Корсо показалось шествие и завернуло на площадь. Впереди шел кондитерский ученик Колетто, гнусаво трубя в сложенные ладони. За ним следовали мальчишки, насвистывая марш, который исполняли мандолины и гитары. А дальше шли рабочие, и между ними двое молодых людей в шляпах и ярких галстуках вели мясника Чимабуэ.
— Ничего не понимаю! — удивился сборщик пошлин. — Почему он не раскидает их?
Процессия продефилировала по площади все тем же бодрым шагом, под задорную музыку. Оба молодых человека крепко держали мясника за пояс.
— А пояс-то расстегнут! Стоит ему пошевелиться, как они сорвут с него штаны.
Адвокат встал и обнажил голову. Все именитые господа захлопали.
Небольшой клубок тел все еще катался по земле за фонтаном, и оттуда неслись несвязные возгласы, но вдруг он распался. И тогда все увидели распростертого на земле Савеццо. Нелло Дженнари поднялся, откидывая волосы со лба. Он нерешительно побрел по площади, слегка сутулясь, и женщины с энтузиазмом приветствовали его:
— Да здравствует красавец актер! Глядите, он к тому же еще и храбрец!
Горожане, толпившиеся у кафе, вышли со стаканами ему навстречу. Адвокат поискал глазами секретаря. Но тот уже спрятался за другими. Коммерсант Манкафеде внес предложение:
— Савеццо надо выгнать из клуба. Интересы свободы требуют, чтобы мы сделали самые решительные выводы из нашей победы.
Барон держался того же мнения. Но адвокат смотрел на дело иначе.
— Мы должны умиротворить врага, ошеломить его своей кротостью. Этого требует истинно государственная мудрость, ставящая себя выше партий.
Кум Акилле поддержал его.
— Кому на пользу неурядица в городе? Разве только этому наглецу Джовакконе. Мясник Чимабуэ мой постоянный клиент. А на рабочих не больно-то разживешься, — кто дал им право так с ним обращаться?
— У меня, господа, предложение, — сказал учитель Цампьери; весь бледный, он беспокойно ерзал на стуле. — Не послать ли нам депутацию к дону Таддео?
Полли снисходительно потрепал его по плечу.
— Не бойтесь, голубчик! Пока мы у власти, священнику не удастся вас сместить.
— Все равно я считал бы это чрезвычайно разумным шагом, — возразил адвокат. — По-моему, это и есть высшая дипломатия. Это значило бы пристыдить и обезоружить священника: пусть увидит, что мы, почитающие творца в созданной им природе, лучшие христиане, чем он.
Мнения разделились. Италия заступилась за дона Таддео.
— Священник неплохой человек. Зря вы его обижаете.
Синьор Джоконди прищурил один глаз и шепнул ей на ухо:
— Как бы ты еще сегодня не обидела его с аптекарем!
— Теперь мне ясно, — сказал Полли, — кого он называет женой вавилонской. Конечно, Лучию-Курятницу: она обратила в бегство войско праведных.
Пришла Флора Гарлинда.
— А я-то надеялась увидеть поле битвы, усеянное мертвыми телами, — сказала она. — В «Бионде», которую я разучиваю, всех убивают — это надо видеть, чтобы хорошо себе представить. А у вас тут, я смотрю, все целехоньки. — Она презрительно усмехнулась. — Говорят, священник наказывал никого не щадить. Он мне нравится. Он ярый фанатик и сильнее всех вас. При желании мы с ним могли бы понять друг друга. Испытанье ему только на пользу. Посмотрите, как он страдает.
Лишь теперь все его увидели. В самом темном углу, между колокольней и домом Манкафеде, его скрюченная фигура выделялась на стене черной тенью. Но вот он выпрямился, сделал два стремительных шага — и снова отступил. Адвокат, смотревший в ту сторону, покачал головой и прошептал в каком-то оцепенении:
— Вот что значит быть побежденным!
Аквистапаче и кум Акилле вызвались отправиться парламентерами.
— Мы объясним ему, что гражданская война выгодна только папаше Джовакконе, — сказал хозяин кафе.
— И что мы, в общем, не против религии, — добавил аптекарь.
Адвокат пожал обоим руки.
— Без поддержки церкви среднее сословие будет представлять собой только клубок противоречивых интересов, — ступайте, друзья мои, ступайте!
Они отправились.
Капельмейстер был мрачен и углублен в себя. Как вдруг он повернулся к Флоре Гарлинда и сказал дрожащими губами:
— Он вам очень нравится?
— Кто?
— Дон Таддео.
Она пожала плечами.
— Ах, дурак я, дурак! — произнес он чуть ли не вслух.
Но тут с неожиданной силой зазвучал голос священника; он кричал визгливо, неистово и раздраженно, как будто его отповедь длится уже целый час.
— Вы считаете себя победителями? А разве вы не знаете, что господь часто дарует победу тому, кого он замыслил погубить? Тем вернее свершится отпадение ваше! Хороши победители! Ты, что своими преследованиями помогаешь жене, этой святой страдалице, достичь рая, чтобы самому тем вернее быть ввергнуту в геенну огненную! Или ты, что каждый день можешь быть низринут туда через живот свой, коему поклоняешься!..
— Эк его разбирает! — шептались перед кафе.
— Да это сущий демон. Можно сказать, что Акилле и Ромоло пришлось пострадать за общее дело!
— Мир? — И священник захлебнулся от ярости. — Не может быть мира с врагами господа и его пресвятой церкви! Говорить про меня, будто я продал ведро какому-то американцу! Предавался блуду с монахинями и морочил крестьян баснями о мадонне, которая якобы мигает! И об этом вы пишете, и кричите, и внушаете это монсиньору, чтобы уронить меня в его глазах, а теперь вы смеете предлагать мне мир! Если бы я согласился на такой мир, всевышний покарал бы меня. А так он вас покарает, вас! И если нужно, чтобы он явил чудо…