— Предать ее огню!
Задыхаясь, он пошарил кругом, взметнув рясой, бросился через обе комнаты и вниз по лестнице на улицу. Никого! Шмыгнул на теневую сторону улицы и по переулку спустился вниз. В гостинице еще светилось одно окно. Дон Таддео отступил назад и уставился на него. Как вдруг приоткрылся ставень, чья-то обнаженная белая рука потянулась за ним. Дон Таддео, стуча зубами, бросился на землю, сгреб в кучу солому, валявшуюся на мостовой…
Тс-с-с! Чей это голос? Уж не тенор ли, что живет в гостинице? Он идет сюда?
— А я знаю? — спросил Нелло Дженнари.
— О нет, — сказала Флора Гарлинда, и они пошли дальше. — Людские толки не всегда вздор. Сказать по правде, Нелло, последнее время я даже начала бояться тебя. В свой бенефис ты был изумителен.
— И потому ты лишилась чувств? Мне жаль тебя, Флора!
— Не жалей меня, бедный Нелло. Я больше не боюсь тебя. С сегодняшнего вечера ты снова стал обычной посредственностью.
Она искоса взглянула, поджав губы, на его поглупевшее от разочарования лицо. Он сказал с усилием:
— Но ведь они и сегодня хлопали мне.
— Конечно, и сегодня нашлись женщины, которые восхищались твоей красотой. — Флора Гарлинда пожала плечами.
— Когда б ты знала… — Он усиленно жестикулировал. — Ведь может человек быть не в ударе… О Флора, я был счастливейшим из смертных, но сегодня меня чуть не убили.
Он вздрогнул и быстро оглянулся. На той стороне площади последние посетители, выйдя из клуба, поднимались по ступенчатой уличке. Флора Гарлинда свернула в уличку Лучии-Курятницы.
— Тебя чуть не убили? Скажите, какое приключение! — Внезапно насмешливая улыбка погасла на ее лице, и она устало заметила: — Вот то-то и оно: кто слишком бурно живет, никогда не знает, как он будет петь вечером… Покойной ночи! — Со своего порога она весело крикнула ему: — Пусть тебе приснится твое великое прошлое, малыш!
Он пошел, опустив голову, по направлению к Корсо. И вдруг резко повернулся и остановился как вкопанный, прерывисто дыша в темноте ночи. Медленно, судорожными толчками поднял руки. Уронил на них лицо. Ветер шевелил его волосы на затылке, поблескивавшие в лунном свете. Нелло застонал — Альба!
Его вздохи замерли. В тишине лунной ночи журчал фонтан. Оконный ставень за колокольней чуть дрогнул.
…Резким движением Нелло выпрямился, хрустнул пальцами и бросился вперед на улицу Ратуши. За дверью кафе «За прогресс» послышался шорох: Нелло в ужасе отпрянул. И тут же показал двери язык и побежал дальше… Пронесло! Он пожал плечами и звонко рассмеялся. Во втором этаже ратуши кто-то отдернул занавеску. Уже подходя к воротам, Нелло оглянулся на льющийся из окна свет. Он, смеясь, покачал головой и закрыл обеими руками рот, откуда вырывалось ликующее: «Альба!»
Перед воротами кончались последние огни. Нелло оглянулся.
«Я думал, что знаю эту улицу, как свои пять пальцев, а между тем сколько за этими кустами потайных уголков, которых я раньше не замечал».
Он вздрогнул и остановился, крепко прижав руки к телу… Нет, это лишь тень. А все же нынче утром тот безумец всерьез гнался за ним с ножом. «Да, безумец, и сейчас он, должно быть, сжимает в объятиях палку от метлы, воображая, что это Альба, которую он ко мне ревнует. И тем не менее нож его опасен. Итак, по милости Альбы я познакомился со смертью. Неужто конец мой близок? О боже! Только бы не сейчас!.. И все же я был велик — и я также! Все они чувствовали это, когда хлопали мне, и сам я это чувствовал. Альба сделала меня великим: ведь я любил ее. И сейчас люблю. К ней!»
Теперь он уверенно шел вперед. С высоко поднятой головой, лавируя между тенями, которые ложились от стен, то и дело встававших у него на дороге, и между черными изгородями, на которых иной раз сверкающим клинком вспыхивал луч луны. Его обдало свежим дыханием ветра. Нелло жадно раздул ноздри. «Ее аромат! Он веет из ее сада, от ее волос, от ее тела, что страстно ждет моих поцелуев». Но аромат этот обжег его еще большей горечью, чем когда-либо. Он нес с собой не только любовь. «Я умру!» Нелло сомкнул глаза, запрокинул голову и, подставив лицо ласкающей ночи, раскрыл объятия. «Альба!»
— Я здесь, Нелло! — Из темноты к нему простирались руки возлюбленной.
— Ты ждала меня? Я так и знал, моя Альба!
— Ты пришел! Я так и знала, мой Нелло!
— Но ведь я мог и не добраться до тебя. Я забыл взять оружие.
В ее руке сверкнул клинок.
— Вот нож, который должен был тебя сразить. Я с тобой: горе врагам моего любимого! — И мягко, сложив обе руки у него на плече: — Ты спас меня от змеи: позволь же мне теперь защитить тебя! Я это сделаю лучше, чем ты. Ведь твоя жизнь дороже мне, чем тебе.
Она быстро провела его через освещенную луной поляну перед домом и, закрыв за собой калитку, сказала:
— Здесь мы одни. Бывал ли кто так отрешен от мира, как мы с тобой?
Он припал к ее груди, каждый ощупывал в темноте лицо другого.
— Соловей поет чуть слышно: он поет только для нас. Розы благоухают, словно во сне. Как тихо, даже сердца наши бьются спокойно, убаюканные счастьем. Слышишь, любимый, как вздыхает море вокруг нас? Мягко омывает оно наш остров, наш маленький темный островок. Давай выглянем наружу!
Они вышли из тени облитых серебристым сиянием каменных дубов. Перед ними, уходя в безбрежность, колыхался прозрачной пеленой лунный свет.
— А завтра — о, счастье — наш островок оторвется и уплывет вдаль. Мы снова вместе, и я позабыла все, что не ты, и ты позабыл все, что не я. О, счастье!
— Протяни на свет кончики твоих пальцев: видишь, на них расцвели лунные цветы. Сплети мне из них венок!
— Я обо всем забыла, что не ты, любимый! Разве не отослала я прочь бедных, когда они пришли к нам за мукой? Я поступила так впервые, и только потому, что деньги нужны нам для нашего путешествия; значит, это не грешно. Ведь религия требует, чтобы мы сперва выполняли свой долг, а уж потом служили богу. Мой долг это ты, ведь я люблю тебя.
— А я тебя, о Альба!
— Никогда я не была так уверена, что ты любишь меня, милый, и что мы будем вечно счастливы.
— О, счастье!
— …Почему соловей замолчал, когда мы целовались?
— Я не слышала, как он замолчал, о любимый, наши поцелуи были так самозабвенны. Но теперь мне кажется, что он рыдал все слаще, все безнадежнее, а потом вскрикнул… И вот он лежит…
— Умер!
— Давай прикроем его листьями. Нам остается только позавидовать ему: ведь он умер от любви.
— И я умру от любви, Альба!
— Тебе это не поможет. Знай, я и мертвого не отпущу тебя… Видно, мы уже оторвались от нашей привычной земли — посмотри, вон там, среди лунного пейзажа, восходит красное солнце.
— Как ярко расцвело небо! Какой-то неведомый город с волшебными дворцами вырисовывается черным силуэтом на его багрянце. Скажи, родная, тебе не хотелось бы попасть туда?
— А вдруг это пожар?
— Пожар! Что горит? Где?
— В городе. Послушай! Уже бьют в набат, а вот и дым. Он поднимается откуда-то левее собора, возможно, что с Корсо… А может быть, и откуда-то пониже.
— Альба! Это гостиница горит!
— Я боялась напугать тебя…
— Горит гостиница, где я живу. Там хватятся меня. Мы погибли. Что делать?
— Ступай туда, покажись им.
— Бежим, Альба, бежим, не дожидаясь утра.
— Нас вернут. И бог знает, что подумают.
— Что же делать? Что делать?
И так как она молчала:
— Нет! Я пойду туда. Прощай! Пойду вдоль реки и перелезу через садовую калитку.
— У реки будут брать воду, тебя наверняка увидят. Ступай лучше по Корсо. Там будет много народа. Все перепуганы, на тебя не обратят внимания. Ступай, милый! Теперь мы свидимся снова для того, чтобы соединиться навеки…
— Навеки!.. — откликнулся Нелло.
Уже у ратуши тянуло дымом. Подальше, на Корсо, толпился народ, частично заполняя и площадь. На паперти собора стояла кучка людей. Нелло напрасно в тревоге искал какое-нибудь знакомое лицо. На площади ни огонька. Столб огня над крышами, к которому тянулись все шеи, бросал багровый отсвет, и на его фоне еще чернее казались темные силуэты толпящихся людей. Нелло Дженнари жался к стенам домов. Перед входом на Корсо, где была невероятная давка, он подпрыгнул и, расталкивая соседей, закричал:
— Дорогу! Дорогу адвокату Белотти!
— Кому он нужен, этот шут гороховый! — послышался с соборной паперти голос Галилео Белотти. — Зачем давать дорогу адвокату, если нам не удалось пройти. Что он, важнее нас, что ли?
— Адвокат уже у гостиницы, — сказал кто-то в толпе.
— Я знаю, — в отчаянии крикнул Нелло. — Он послал меня с поручением, и я спешу к нему обратно.
— Адвокат не может давать никаких поручений, — сердито отрезал слесарь Фантапие. — Лучше бы вместо вас, актеров, он выписал для города паровой насос. А теперь мы все сгорим.
— На помощь! Наши боа из перьев! Наши шляпы! Их раздавят!
Обе сестры Перничи пронзительно визжали. Они тащили в руках все содержимое своей мастерской.
— Твоему адвокату теперь крышка! — взревел мясник Чимабуэ. — Он проиграл дело в суде, и ведро останется у дона Таддео. Поди-ка сюда, комедиант, я тебе покажу адвоката!
Когда Нелло отступил к соборной паперти, рядом послышался чей-то до жути вкрадчивый голос:
— Не верьте актеру, адвокат не давал ему никаких поручений. Он убежал, когда начался пожар. Нет, как ни странно, он убежал за минуту до пожара; я видела, как он прошмыгнул мимо.
Нелло в ужасе оглянулся; синьора Камуцци сверху жадно смотрела ему в глаза. И так велика была ее ненависть, что у него перехватило дыхание. «Я пропал!» — подумал он, оцепенев.
— Вы и в самом деле полагаете, — спросил стоявший рядом синьор Джордано, — что весь город может сгореть?
— Ради бога, не говорите этого, — взмолился коммерсант Манкафеде, потирая себе ноги; в спешке он забыл надеть кальсоны. — У меня склад не застрахован. И мой дом загорится первым.
— Но ведь дом защищен колокольней. Как может проникнуть туда огонь? — возразила синьора Камуцци, пожимая плечами. А мамаша Парадизи припала к плечу коммерсанта колышащимися телесами.