— Ни в коем случае, господа! Чем меньше на свете насилия, тем лучше.
— Как хотите, — сказала Флора Гарлинда. — А я собиралась помочь вам отомстить священнику.
— Каким образом?
— Помните, я у вас в долгу за рецензию в «Народном колоколе». Вот вы и увидите, что не прогадает тот, кто будет со мной заодно… Отойдем в сторонку… Вас обвинили в том, что вы подожгли гостиницу. А что вы скажете, — она склонила голову набок, ее засунутые в карманы дождевика кулачки то сжимались, то разжимались, — если я назову вам истинного поджигателя. — И, так как он только разевал рот, она сказала, отчеканивая каждое слово: — Это дон Таддео, святой.
Адвокат попятился назад. Увидев, что она стиснула губы, словно это решенный вопрос, он начал отчаянно дергаться всем телом: вертел головой во все стороны, таращил глаза так, что они чуть не выскочили из орбит, и при этом глухо стонал. Наконец он отер со лба пот и со свистом выдохнул воздух.
— Пустое дело. Никто мне не поверит… Да я и сам не верю!
Она подождала, пока он пришел в себя. Глаза ее сверкали.
— В том-то и дело, что это дон Таддео, — повторила она с улыбкой, необычайно красившей ее.
Адвокат заволновался:
— Но откуда вы знаете? Сами видели, что ли?
— Я видела не больше, чем вы. Не больше, чем весь этот народ, который толпился во дворе, когда дон Таддео спас Италию и потом лежал в обмороке.
— И из того, что этот священник герой — ибо, конечно, он герой, и я бы даже назвал его образцовым гражданином, не будь он государственным преступником, — вы делаете заключение, что он самый обыкновенный злодей? Вы шутите, сударыня!
— У меня есть доказательства. Но главным образом я исхожу из того, что это вполне ему пристало… Не сердитесь, адвокат! Ему это куда больше пристало, чем вам. С тех пор как я увидела его побежденным после вашего сражения на площади, увидела, как он ужасно корчился и терзался за своей башней, — с этих самых пор я знаю его. А потом вспомните весь этот пожар, эпизод с Италией и прочее — и мы с двух-трех слов поймем друг друга, я уверена.
— Ха-ха!
Адвокат откинулся назад и благодушно расхохотался.
— Теперь я понимаю. Я чуть не забыл, что вы служительница муз — артистка! — Он вынул из кармана певицы ее стиснутый кулачок и чмокнул его. — Великая артистка!
— Как вам угодно! — сказала Флора Гарлинда и пожала плечами.
«Держите вора!» — закричали кругом, а кое-кто от неожиданности грохнулся наземь, потому что бригадир Капачи бежал, не разбирая куда, прямо на людей. Вдали еще мелькали его длинные ноги, однако Колетто, мальчишка из кондитерской, уже скрылся за поворотом.
— А где же колбаса? — набросился на жандарма Маландрини, ибо жандарм, к великой радости мальчишек, вернулся с пустыми руками.
Цеккини по этому случаю предложил своим дружкам обревизовать хозяйский погреб.
— Вдруг там все вино от огня превратилось в коньяк!
— Погляди, Ноноджи, в чем твоя жена щеголяет: сверху полотенце, а вместо юбки простыня. Видно, вы совсем обеднели!
Люди только теперь спохватились, в каком виде они выскочили из дому.
— Вот до чего перепугались!
— А что бы ты стала делать, Джина, если бы весь город сгорел?
— Давай на ухо скажу. Я побежала бы к Ренцо.
— Как вы там ни шепчитесь, я все равно слышал. Мы бы с тобой встретились, Джина, на полдороге.
— Как вам нравится доктор Рануччи? Старый дуралей запер жену дома, а сам пошел посмотреть, что в городе делается. Ну, Галилео Белотти и крикни ей в окно, что весь город горит. Теперь она там орет благим матом. Надо сказать ее старику, что у нее кавалер сидит!
— Молодцы наши мужчины! Мазетти, Кьяралунци, вы наши спасители! Да и твой дом, Маландрини, они отстояли. Ну, что ты скулишь? Разве что постели немного подмокли. Невелика беда! Ведь твоя жена не в постели лежала, а в сарае!
— Да, она лежала в сарае!
— И ты еще скупишься на вино. Да ты счастливчик! Нашим мужчинам пришлось-таки попотеть для тебя.
— Никто так не потеет, как мой муж, — пожаловалась жена баритона, указывая на рукава его рубашки.
— Правду сказать, и актеры молодцы, даже тот, молодой, что вместе с адвокатом дом поджег. А почему его не забрали?
— Глупости вы болтаете, — сказал портной Кьяралунци. — Когда упал балкон, меня чуть не задавило — это он меня оттащил.
— Не я, а Вирджиньо! — отозвался Нелло.
— Пора ехать, — заторопился Мазетти, но на него накинулись со всех сторон. Что же он думает, артисты поедут в чем мать родила? Ведь у них все сгорело до нитки. И неужели он такой безбожник, что не пойдет к обедне возблагодарить бога за спасение города?
— Но не все среди них хорошие люди, — заявил портной. — Наша повозка с насосом застряла на горящих бревнах. У нас не хватало людей. «А ну-ка, берись кто-нибудь!» — крикнул я, а вот он и пальцем не пошевелил, будто его не касается.
Толпа неодобрительно оглядела капельмейстера, который стоял тут же, зажав под мышкой что-то свернутое в трубку, и нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Портной весь побагровел от негодования.
— Пусть я простой трубач, а он маэстро, но, когда надо спасать город, плох тот человек, кто не хочет подсобить.
Бледное лицо капельмейстера порозовело. В волнении он выбросил вперед свободную руку, но тут же бережно прижал ее к своему свертку.
— Много вы понимаете! Оставьте меня! — сказал он, отвернувшись.
— Вот видите, — зашептал цирюльник Ноноджи, склонившись к его плечу, — видите, как портной на вас людей натравливает. Он с удовольствием выжил бы вас из города, чтобы самому заделаться капельмейстером. Старый тенор, тот, что крутит любовь с его женой, собирается ему в этом помочь.
— А что мне было делать? — обратился капельмейстер к стоящим вокруг. — Бросить на произвол судьбы мою мессу и оперу, чтобы вытащить тележку с насосом? Ведь здесь у меня все мои творения, я просто не имел права выпустить их из рук. Город и в самом деле мог сгореть, как вам известно!
— Плохой он человек! — Кьяралунци фыркнул, распушив моржовые усы. — Только о себе думает да о своей музыке. Мы нужны ему, чтобы играть ее, а там горите себе на здоровье!
Бландини и Аллебарди заявили, что они теперь узнали маэстро и у них пропала всякая охота исполнять его мессу.
— Посудите сами, синьор Манкафеде! — воскликнул капельмейстер, в волнении хватаясь за волосы и не замечая, что у него слетела шляпа. — Вот вы же дрожали за свой склад, а склад все-таки не оперная партитура. Что же мне было — поставить крест на всех моих трудах? Ведь я же знаю, чем я обязан этому городу и всем этим людям, которые чувствуют мою музыку так, как я сам ее чувствую, которым я предан душою и обязан всем хорошим, что во мне есть. Разве я не лучше отблагодарю их своими творениями, чем если стану тушить какой-то дом? Что значит один сгоревший дом по сравнению со всей Италией, с человечеством, которое ждет моих творений!
Негоциант Манкафеде улыбнулся, глядя на него снизу вверх, остальные роптали.
— Однако же, — ввернул Полли, — не человечество платит вам сто пятьдесят лир, а мы.
Капельмейстер возвел глаза к небу. Потом молча смерил взглядом портного, который все еще не переставал браниться.
— Что же это у нас происходит? — заметил стоявший в сторонке адвокат. — Такие милые люди, и вдруг чего-то не поделили!
— Довожу до вашего сведения, господа, кофе готов! — кричал кум Акилле, прокладывая себе животом дорогу в толпе. — Эту ночь никто не спал, и мы, чтобы угодить почтеннейшей публике, сварили особо крепкий кофе. — Он остановился посреди толпы. — Прошу всех в кафе «За прогресс»!
Однако те, кто еще не ушел, хотели увидеть, как провалится внутрь труба. Оголенная, она торчала из стропил, держась на честном слове, и все больше клонилась набок. Все стояли, сгрудившись у ворот, только Колетто и его команда отваживались подбегать ближе, чтобы запустить в трубу камнем. Хозяин накинулся было на них, но его остановили.
— Эй, Маландрини, не трогай ребят. Этим ты трубу не спасешь! Мало мы из-за тебя хватили страху, дай нам хоть немного позабавиться.
— Ведь и жена твоя тоже недурно позабавилась.
Каждый подзадоривал другого бросить камень, как вдруг раздался крик: «Падает! О-го-го! Спасайтесь!»
Под треск и грохот провалившейся трубы все с визгом и смехом рассыпались кто куда, и только хозяин, заткнув уши и жалобно причитая, бродил по опустевшему двору. Адвокат Белотти утешал его как мог и, хотя это было, собственно, ни к чему, остался на своем посту даже тогда, когда удалился его друг Аквистапаче с помощниками.
— Бедняга, по лицу видно, как ему не хочется показываться вместе со мной. Сказать по правде, жизнь иногда нелегкая штука. — Он вздрогнул от неожиданности. — Камуцци здесь!
Но тут же сделал вид, что не замечает его, и стал бродить по пожарищу. Однако, когда он уже хотел прошмыгнуть в дом, городской секретарь окликнул его:
— Доброго утра, господин адвокат!
Адвокат нерешительно вышел из своего убежища. Секретарь был в новеньком демисезонном пальто, в начищенных до блеска башмаках, от него приятно пахло. Адвокат слегка почистил рукой свой запачканный сюртук и сделал попытку застегнуться, но не нашел ни одной пуговицы.
— Вы здесь, синьор Камуцци! — выдавил он из себя.
— Да, сегодня я встал пораньше. Люди бог весть что рассказывают. Не можете ли вы объяснить мне, господин адвокат, что, собственно, произошло.
— Вы… вы спали? — Адвокат так и застыл с открытым ртом.
— Поскольку здесь, как я вижу, только крыша обвалилась, я, очевидно, поступил разумно, предпочтя не толкаться всю ночь среди зевак и кумушек. А сейчас не мешает подумать о завтраке.
И он повернул назад.
— И вам удалось заснуть! — повторил потрясенный адвокат.
— Может быть, я и не заснул бы, — пояснил тот, — если бы верил в этот пожар.
— Как? Вы не верите? Но ведь колокола звонили во всю мочь! Небо было в огне!
— Жена говорила что-то в этом роде, когда стала меня будить. Но я привык к тому, что у нас здесь все чудовищно раздувают — вы знаете этот народ не хуже меня, не правда ли, он обожает напускать туман и наводить панику, что так мучительно для всякого здравомыслящего и склонного к п