— Было бы куда полезнее для вас, — сухо заметил Камуцци, — если бы вы благополучно проспали эту ночь, тогда никто не навязал бы вам на шею невестку. Да и вообще, если бы все вы, господа, спокойно спали, как я…
— Спасибо! — огрызнулся синьор Сальватори. — Как тут спать, когда по городу рыщет разбойник, который сулит рабочим повышение заработной платы. Этой ночью, только ударили в набат, моим первым словом было — спросите хоть жену: что там еще натворил адвокат?
— Это верно! — закричали все наперебой. — Мы попали в лапы к разбойнику!
— Кто теперь спасет нас? — плакался Манкафеде.
— Мы уже спасены! — заявил лейтенант и отвесил поклон Савеццо.
Старый Аквистапаче невольно выпрямился и вынул из-под стола лихорадочно стиснутый кулак. Но когда все выжидательно на него посмотрели, он беззвучно пошевелил губами и уронил голову. Только городской секретарь слышал его глухое бормотание:
— Два сына в университете… Прошли те времена… Жить-то надо…
— Это уж как факт, синьор Савеццо, — сказал кум Акилле. — Вы один можете нас спасти.
Все затаили дыхание, но Савеццо решил поломаться; он уперся кулаками в ляжки и сказал:
— Вы заслуженно навлекли на себя гнев народа. Вы держали руку адвоката и теперь должны разделить его участь как в политике, так и в делах. Прощайте, я пойду объявлю народу, что вы предвидите свою неизбежную гибель и заранее трепещете.
Он встал, но синьоры Полли и Сальватори повисли на нем с двух сторон.
— Минутку, Савеццо! Почему бы нам не договориться! Ну, что вам стоит? Адвокат обманул нас, он нам угрожал, сулил всякие напасти, заставлял расточать народные деньги, ссорил нас с доном Таддео и средним сословием.
— Сколько раз, — воскликнул лейтенант, положив руку на сердце, — мы, бывало, кляли между собой адвоката!
— Кабы не адвокат, — сказал кум Акилле, — вы бы давно уже заправляли у нас всеми делами, синьор Савеццо.
— Кто интриговал против вас? — загалдели все наперебой. — Кто отнял у вас звание адвоката, а при выборах вычеркнул из избирательных списков? Разве я? Разве я? Но теперь-то именно я и внесу вас в избирательные списки… Нет уж, скорее я — ведь я втихомолку подзуживал всех против адвоката… Послушайте-ка, что я сделал!.. — И негоциант Манкафеде, встав перед столом, выкатил на Савеццо свои умильные блестящие глазки. — Я забежал к мэру с черного хода и просил его — пусть введет вас в магистрат, а потом, когда настанет время ему удалиться на покой, пусть сделает своим преемником не адвоката, а вас, синьор Савеццо, наш великий деятель!
— Наш государственный муж, спаситель города! — воскликнул синьор Сальватори, потрясая рукой.
— И великий музыкант, — добавил кум Акилле. — Ведь вы замечательно играете на карандаше!
— Да-да-да! — закричали все, меж тем как Савеццо, довольно усмехаясь, скосил глаза на свой нос.
— Требуйте чего хотите! — сказал синьор Сальватори. — Мы готовы принести в жертву адвоката.
И Полли подтвердил это:
— Клянусь Вакхом! Разве сам он не пожертвовал нами!
— Давайте отплатим ему! — верещал фистулой Манкафеде. — Помните, я первый предложил это! Сошлем его на каторгу, как требует народ.
— Так ему и надо, — сказал кум Акилле, — раз он поджег гостиницу. Вот только где взять свидетелей?
— А это уж ваше дело их найти, — ответил Савеццо. — Уберите адвоката, и я, так и быть, снизойду к вашей просьбе.
— Да у нас сколько угодно свидетелей, — воскликнули все, а негоциант рванул ворот своей ворсистой куртки.
— Я! Я сам видел! И дочь моя! Она все видит и слышит — весь город это знает — и она говорит, что поджег адвокат.
Камуцци взял его за плечи и усадил.
— Успокойтесь, как бы вам еще плохо не сделалось. А дочери вашей не мешало бы переменить образ жизни, по крайней мере ей ничего казаться не будет.
Все тотчас набросились на него.
— Что с вами, Камуцци? Вы не верите в Эванджелину?
— Еще никто, — и Манкафеде погрозил секретарю пальцем, — никто не позволял себе ничего подобного! Да и вы тоже, Камуцци! Берегитесь, это принесет вам несчастье.
Камуцци молчал и только щурился; вокруг него бушевали стихии.
— Увидите, уж мы постараемся засыпать адвоката! И те, кто предан ему, а не синьору Савеццо, погибнут вместе с ним. Берегитесь, синьор Камуцци!
— Полноте, — отмахнулся от них секретарь. — Ничего этого не случится. Я знаю наш город и не верю вам: в нем никогда ничего не случается!
Тут голос кума Акилле перекрыл общий шум:
— Синьор Джоконди! Разве вы не видите, что он вернулся?
Все мигом поднялись и застыли в самых разнообразных позах, и пока синьор Джоконди обстоятельно усаживался за стол, его закидали вопросами.
— Ну, что сказал дон Таддео?
— Как мне, сейчас арестовать адвоката? — спрашивал лейтенант.
— Бросьте шутки, Джоконди! Рассказывайте, что нового?
— Ничего, — сказал Джоконди и, ни на кого не глядя, повел плечами. — Он сошел с ума.
— Кто? О ком ты говоришь?
— О доне Таддео. Он сошел с ума. Хочет уплатить моей компании за убытки, понесенные Маландрини.
Все так и сели, онемев, исключая одного Савеццо. После минутного молчания Полли сказал, наморщив лоб:
— Ну, ясно, на то он и святой!
— Он, мол, один во всем виноват, — продолжал синьор Джоконди. — Ну, чего вы на меня уставились, я повторяю то, что слышал. Адвокат, мол, тут ни при чем, и он намерен за все уплатить.
Ликующий вопль — и аптекарь Аквистапаче заплясал на своей деревяшке вокруг стола.
— Не станет он платить, — сказал с запинкой синьор Сальватори.
— Да он уже и бумаги мне совал. Я еле-еле втолковал ему, что компания должна сперва решить, примет ли она от него эти двадцать тысяч лир, а если примет, то на каком основании. Кстати, это все, что у него есть.
Тут Савеццо, скрестив руки, сделал шаг к синьору Джоконди.
— То, что вы говорите, заведомая ложь! Вы хотите обмануть народ! Сюда! — крикнул он через площадь. — Здесь орудует шпион адвоката!
Первым прибежал цирюльник Ноноджи, а за ним повалило все кафе «Святого Агапита».
— Это я — шпион? — кричал Джоконди, весь красный от негодования. — Я инспектор «Взаимного», и когда мне предлагают внести деньги для моей компании, я знаю, что мне делать, и прошу меня не учить.
— Он знает, что ему делать! — возгласил аптекарь. — Адвокат был и остался великим.
— С какой стати он будет платить? — недоумевал парикмахер.
— Да, с какой стати? — грозно вопросил и булочник Крепалини, стоя во главе своих ропщущих сторонников.
— А уж это, — и синьор Джоконди недоуменно поднял брови, плечи, руки, — это другой разговор. Когда я вошел, он как раз стоял на коленях перед аналоем, на нем лица не было. Должно быть, принимал у себя других святых. Почем я знаю, я только инспектор «Взаимного».
— Но он не говорил вам, что адвокат невиновен!
Синьор Савеццо приставил к лицу старичка два увесистых кулака. Синьор Джоконди отвел их в сторону.
— Он даже сказал: я, мол, больший грешник, чем адвокат. Весь город грешен, а я, мол, пуще всех. Он не хочет, чтоб брат у нас восставал на брата, и предпочитает уплатить двадцать тысяч лир. Впрочем, он сейчас сам объяснит вам в проповеди что к чему, так что оставьте меня в покое и убирайтесь к черту!.. К черту!.. — зафыркал он на подступивших к нему мужчин.
— Дон Таддео уплатит за убытки, адвокат останется у власти, — кричали они через головы друг друга в сторону постепенно наполнявшейся площади.
— Нас предали! — взвыл булочник; по толпе пошел испуганный шепот.
— На дона Таддео наложили сто тысяч лир штрафа за то, что мы больше не хотим адвоката… Ну что ж, не одному дону Таддео, и нам придется нелегко. При адвокате мы все подтянем пузо.
— Где дон Таддео? — взвизгнула какая-то женщина. — Они захватили его и держат в заточении!
— Безобразие! — заволновались мужчины, и стены загудели от их ропота. Где-то у башни раздался крик:
— Адвокат в супрефектуре. Люди видели его там!
Напротив, у ратуши, надрывался другой голос:
— Начальство с ним заодно! Послана телеграмма, и в город прибудут войска. Их ждут с минуты на минуту.
— Мы погибли!
— Какого черта погибли! Вали всем скопом к супрефектуре!
— Нет, к дону Таддео! Надо его освободить!
Толпа шарахалась из стороны в сторону. Но тут, разбрасывая людей и по-бычьи выставив вперед голову, сквозь толчею прорвался Савеццо.
— Все это враки! — взревел он хрипло и невнятно. — Я приведу сюда дона Таддео, пусть он вам скажет правду. На каторгу адвоката! Или я сам пойду на каторгу!
Однако у собора он попятился назад: на Корсо показался дон Таддео. Женщины его окружили, буквально повисли на нем.
— Наш святой! Смерть тому, кто у нас его отнимет!
Вся толпа повернула и, воздев руки, бросилась ему навстречу.
— Говори же, дон Таддео!
А он, с улыбкой затравленного, с дергающимися воспаленными веками, неверной походкой убегал от натиска толпы; его простертые, как у слепца, руки, к которым тянулось столько алчущих спасения, казалось, сами молили.
— Говори же, дон Таддео!
Он открыл рот, облизал пересохшие губы, видно было, как напрягается у него горло, но оттуда не вырывалось ни звука. И вот он уже на паперти, теперь все его видят. Вспыхнули рукоплескания — и тут же заглохли: он исчез.
— Он сказал что-нибудь? Что, что такое?
— Он поведал нам великую тайну, ведь творится бог знает что!
— Никто ничего не слыхал! Никто ничего не услышит! Святой подвижник умрет!
— Он спасет нас! Сейчас начнется проповедь. Пойдемте все в собор!
— В собор!
Толпа рекой потекла в храм, вскипая и клокоча на пороге. Топот, ропот и выкрики постепенно замерли в его стенах. Вскоре и отдельные отставшие ручейки влились туда же — и на опустевшей площади перед кафе «У святого Агапита» остался один Савеццо. Он стоял, склонив подбородок на скрещенные руки, и не двигался с места… Внезапно он повернулся, схватил со стола бутылку, грохнул ее о мостовую. И повалился на стул. Папаша Джовакконе вынырнул откуда-то из темной щели, поклонился, потер себе ляжку и пожелал получить за ликер. Савеццо сидел все в той же позе, подпирая висок кулаком. Джовакконе тронул его за колено, — и тут Савеццо с шумом вскочил на ноги, порылся в карманах, ничего там не нашел, сбил с ног хозяина и, стуча каблуками, побежал в собор.