Оказавшийся тут же Савеццо процедил сквозь зубы:
— Уж не думаете ли вы, господа, скрыть от адвоката, что отступились от него? Клянусь, он все узнает!
— Помалкивай! — шепнул синьор Джоконди аптекарю, который уже готов был вспылить. — В нашем затруднительном положении нужна осторожность.
Все отодвинулись от Савеццо. Тут он услышал легкое покашливание и, оглянувшись, увидел, что находится у скамьи, перед которой стоит, преклонив колени, синьора Камуцци. Она опустила на лицо кружевную косынку, и это позволяло ей говорить незаметно для окружающих.
— Наши дела как будто плохи… Взгляните на дона Таддео. Он молится о даровании нам благодати, давайте молиться о том же.
Она склонилась еще ниже, перебирая в руках четки. Он заскрипел зубами.
— Да, ничего не попишешь! Тенор от меня ускользнул, а адвокат, которого я изничтожил, снова возвращается к жизни — словно выходец с того света.
Она долго молчала и то поднимала, то опускала голову вместе со всеми молящимися. А затем шепотом:
— Падите на колени! — И, наклонившись к его уху — Тенором займусь я, он от меня не уйдет. Несчастный хочет отважиться сегодня на тяжкий грех, обольстить невесту Христову. Но я не дам свершиться кощунству и спасу Альбу. Не мешайте мне молиться! — Спустя несколько минут со вздохом: — Я чувствую, святой Агапит услышал мою молитву. Известно ли вам, что он уже однажды спас девушку, впавшую в руки соблазнителя? Силою своей молитвы он отнял у дерзкого способность причинить женщине зло.
И в ответ на презрительное фырканье Савеццо:
— Как жаль, что у вас нет веры! Только с верой приходит удача… Адвоката я предоставляю вам. Кстати, вы не пытались повлиять на дона Таддео? Впрочем, это бесполезно. Он явно болен, а то, что эти люди чтут его, как святого, окончательно сбивает его с толку. Оставьте в покое священника и держитесь за адвоката.
— За кого?
— За адвоката. Бегите к нему сейчас же, пока другие вас не опередили, и предложите ему союз. Скажите ему, что теперь, когда он почувствовал вашу силу, вы больше не хотите пользоваться ею против него. Обещайте ему привести с собой всю вашу партию с условием, что править вы будете вместе.
— Ни за что! — произнес Савеццо чуть ли не вслух.
Она промолчала, а потом заговорила опять:
— Он будет счастлив на вас опереться, и вы завоюете все симпатии тем, что принесете людям мир. А тем временем мы что-нибудь придумаем, чтобы окончательно избавиться от адвоката.
Она еще ниже опустила голову.
— Libera nos a malo! [11]
— Ни за что! — повторил Савеццо. — Я слишком его ненавижу. Слишком долго мне пришлось лицемерить. В этом городе нет места для нас обоих. Если он вернется, значит я проиграл… Но он не вернется. Я не допущу этого, пусть и думать не смеют о его возвращении. Я ни перед чем не остановлюсь, я их заставлю…
— Тише, вы там!
И синьора Камуцци пожаловалась аптекарше:
— Как вам нравится! Эти люди позволяют себе разговаривать, когда дон Таддео молится!
Дон Таддео поклонился и сложил руки со смиреньем того, чьим именем он здесь священнодействовал и чье земное существование должны были воскресить его жесты и действия. С левого крыла алтаря он перешел на правое. «Его жизненный путь был горше моего, — подумал он. И, вдыхая запах ладана, струившийся из кадильниц, которыми размахивали отроки Ноноджи и Коккола: — Однако его дела благоухают. Да, они благоухают».
— Время решать, друзья! — воскликнул Савеццо, хватая за плечо слесаря Фантапие и сапожника Малагоди. — Дон Таддео читает апостольские послания. Вам надо сделать выбор. Готовы ли вы взять власть в свои руки или предпочитаете вернуть тирана?
— Кроме нас, есть еще мелкий люд, — напомнил сапожник.
— И дон Таддео, — добавил Фантапие. То же самое сказали Друзо, Скарпетта, оба Серафини.
— Без дона Таддео нет и партии среднего сословия, ведь только он может привести к нам простой народ.
Увидев синьора Фьорио, супрефекта, Савеццо сделал шаг к нему, но тот поспешно укрылся за колонну. Озноб пробежал по спине у Савеццо. Давно ли — всего несколько часов назад — супрефект таким же манером отступился от адвоката!
Каждый, чью руку он пытался схватить, торопился убрать ее в карман и пожимал плечами.
— Поговорите с народом, согласен ли он, чтобы вы заменили адвоката? Поговорите с народом!
И Савеццо, потупя голову, бросился в часовню Торрони, где народ уже не мог вместиться и выплескивался наружу, распространяя запах лука. Он расположился уступами до самого алтаря, он стоял на коленях, переплетясь ногами, он поднимал на плечи детей, а какой-то мужчина держал на скрещенных руках девушку, для которой не нашлось места на полу.
— Это я, ваш освободитель! — Савеццо хотел раскрыть объятия, но те, кого он при этом задел, не замедлили дать ему по рукам. Тогда он ограничился тем, что отчаянно выпучил глаза. — Адвоката погнали в шею! Теперь народ узнает свободу!
— Убирайся вон! Куда лезешь прямо на людей!
— Не думайте, что я какой-нибудь барин! Я такой же, как вы, простой человек! Вот посмотрите, — он запрыгал на одной ноге, стараясь вытащить наружу другую, — у меня и башмаки-то худые. И вот тоже! — Он показал им свои толстые пальцы с обкусанными ногтями.
— Да уж башмаки и руки куда ни шло! — отвечали ему. — А вот физиономия твоя нам не нравится.
Мужчина, державший на руках девушку, сказал:
— Ты слишком занят собой, чтобы любить свободу.
— Дон Таддео не хочет тебя, он хочет адвоката, — воскликнула какая-то женщина, а ее соседка сказала:
— Адвокат повеселей тебя, он любит женщин и народ!
Один из молодых людей в ярких галстуках забрался на алтарь и стоял, прижав руки к груди, чтобы занимать как можно меньше места. Он пытливо посмотрел в глаза Савеццо.
— Адвокат любит свободу, — сказал он, — это чувствуется, а вы, синьор Савеццо, только и думаете, как бы всех удивить. Вы готовы забраться на вышку колокольни и пройти до ратуши по натянутой проволоке, лишь бы утереть нос адвокату.
Послышались одобрительные возгласы. Кто-то с завязанной щекой выкрикнул:
— Адвокат — великий человек!
Где-то в углу раздались хлопки. Капельмейстер, который дирижировал вверху на хорах, не замедлил отнести их на свой счет.
«Да, да, это прекрасное место!» — подумал он и продолжал размахивать палочкой — тихо-тихо, склоняя голову к плечу и затаив довольную улыбку.
«Я знаю, это Graduale [12] мне чрезвычайно удалось, недаром я писал его в ту ночь, когда Флора Гарлинда так жестоко меня отвергла. Какое счастье, что мне выпала на долю эта ужасная ночь! Все, что я выстрадал, пришлось удивительно кстати для моего «Пути к духовному совершенству». Закончив его, я уже не сомневался, что моя любовь будет награждена, и на радостях написал свое «Аллилуйя»».
Он поднял в воздух палочку и оглянулся на дона Таддео. Сердце так и прыгало в его груди. «Мое «Аллилуйя»! Сейчас все его услышат! О, только бы дожить до этого!» От нетерпения палочка плясала у него в руке.
— Аллилуйя… — запел дон Таддео.
Капельмейстер еще раз окинул всех взглядом. А потом медленно опустил руку, чувствуя, что его заливает неудержимая волна радости… И вдруг его всего передернуло: «Проклятая валторна! Так я и знал!» Все завертелось перед ним, он стал белее колонны позади и раздраженно замотал головой.
— Опять вы поторопились, Кьяралунци! Ну, конечно, вы не можете вступить вовремя!
— Это он нарочно, чтобы насолить вам, — прошипел из-за своего кларнета Ноноджи.
Портной, залившись краской, отшвырнул от себя валторну.
— Как вы смеете бросать на середине! Ах, вы на меня обиделись? Ну что ж! — И капельмейстер, подняв руки, спрыгнул с возвышения: — Тогда сами дирижируйте! Вам и карты в руки, вы, конечно, знаете мою музыку лучше, чем я.
Музыканты один за другим опустили инструменты. Хор умолк. И только орган продолжал исполнять «Аллилуйя» да Нина Цампьери изредка роняла аккорды на арфе, и они звенели, как капли дождя в грозу.
Портной опрокинул свой стул, теперь они стояли лицом к лицу. У капельмейстера глаза готовы были выскочить из орбит, он весь посинел; схватившись за горло, он выкрикнул с усилием:
— Вы, видно, оттого о себе возомнили, что ваша жена спит с тенором!
Все вскочили. Бландини, Аллебарди и молодой Мандолини втроем не могли удержать портного. Красавец Альфо обхватил его за бедра. Ноноджи и старичок Дотти удрали вниз по винтовой лестнице. Хор жался вдоль стен. Кто-то крикнул: «На помощь!»
— Что это вы там ногами топочете? — кричали снизу. — Что у вас стряслось?
Учитель Цампьери перегнулся над балюстрадой.
— Маэстро захворал. Вещь очень трудная, а ведь он еще вдобавок сам написал ее!
— Тише! Пипистрелли зажигает свечи!
Дон Таддео снова перешел на левое крыло алтаря. — Как он горбится! — сказала мамаша Парадизи. А синьора Цампьери:
— Можно подумать, что он взбирается в гору.
На ступенях часовни Чиполла, пав на колени в густой толпе и широко открыв глаза, в которых отражалось сиянье свечей, обе служанки, Фанья и Нана, трепетно прижимали к груди неотмытые от сажи руки.
— Видишь крест? У него крест за спиной. Он хочет пострадать за нас!
Горели уже все свечи, и их трепетные венчики сливались на фоне позолоченной алтарной ниши в одно сплошное сияние. Все выше взлетали кадильницы в руках малолетних Друзо и Коккола, все гуще клубился ладан, и из облаков его доносились слова евангелия.
Бландини, Аллебарди и молодому Мандолини удалось стащить портного с лестницы. Задыхаясь, он требовал жену. Но она была где-то в толпе на другом конце храма, и ему пришлось ждать в притворе. Слышно было, как он нервно шагает взад и вперед, все гадали, что с ним… И вдруг к небу взвилась мелодия; словно вырвавшись из единой груди, она мощно ширилась, исполненная надежды и ликования.
— Credo! [13]