— Что же вы меня с собой не взяли? Ведь я же самый преданный сторонник адвоката, уж я-то ни на минуту не сомневался в нем!
Следом приковылял и синьор Джоконди.
— А как же я? Ведь, сказать по правде, если бы не мои переговоры с доном Таддео, адвокату бы нипочем не выкарабкаться.
Они стали объяснять ему, что его дипломатические таланты более нужны на площади: необходимо поддержать в народе его нынешние добрые чувства.
Перед ступенчатой уличкой им еще раз преградил путь Савеццо. Он бил себя кулаками по голове и отчаянно брызгал слюной.
— Трусы! Трусы несчастные! — закричал он. — Предатели вдвойне: в минуту опасности вы бежите первыми, а чуть дело повернется по-иному, лижете руку победителя. Пусть моя песенка спета, но зато, погибая, я исполнен презрения к вам!
И, ударив себя в грудь так, что все у него внутри загудело, он повернулся и убежал.
Друзья поднимались в молчании. Наконец негоциант обратился к аптекарю:
— Не надо было спускать ему. Что ж ты не вздул его как следует?
После минутного молчания Полли вздохнул:
— Видно, мы совсем голову потеряли, — такого на себя наговорили, чего ввек бы не стали делать. Я во всяком случае про себя скажу, что никогда бы не оставил в беде адвоката.
Аптекарь ничего не ответил, только поник головой.
— Смотрите, вон его племянница выглядывает из окна кабинета, — сказал Манкафеде.
— Должно быть, бедняга ищет утешения в кругу семьи, — заметил Полли. — Скоро он убедится, что есть еще друзья на свете.
Уже издалека он начал приветственно свистать. Юная Амелия повернулась в комнату.
— Адвокат, сюда идут три господина.
Адвокат, лежа в постели, передернул плечами и даже не раскрыл глаз. Вдова Пастекальди выглянула в окно.
— Слава богу, это друзья!
— Что значит друзья? — отозвался Галилео Белотти и вздернул брови чуть ли не до самых волос. — Нынче нет друзей. Они, верно, пришли сказать адвокату, что его закатают на каторгу.
— Бога ты не боишься! Не видишь, что ли, что адвокат болен? Шел бы лучше на площадь к другим злодеям! Верно я говорю, доктор?
Доктор Капитани, исследовавший содержимое ночной посудины адвоката, поспешил согласиться.
— Шел бы лучше, шел бы лучше, халды-балды! На площади сдохнешь со скуки без адвоката! — И Галилео шариком подкатился к окну.
— Галилео! — послышался снизу голос хозяина табачной лавки. — Скажи адвокату, что мы идем его арестовать!
Вдова Пастекальди схватилась за голову и захныкала, как маленькая девочка.
— Что я вам говорил? — Галилео хвастливо выпятил грудь.
Адвокат подскочил на кровати, а доктор бросился его поддерживать.
— Меня не сломит и самый тяжкий жребий, — выговорил адвокат и дрожащей рукой описал в воздухе дугу. — Однако я не падаю духом, ибо… — И окрепшим голосом докончил: — Я верю, что народ справедлив.
Дверь распахнулась, Полли крикнул с порога:
— Доброго здоровья всей компании! Что, великий человек дома?
Но он тут же осекся и отступил назад.
— Синьора Артемизия, — зашептал аптекарь, обращаясь к почтенной даме. — Что у вас слышно? Адвокат и смотреть на нас не хочет. Или уж совсем расхворался?
И так как она только воздела вверх сложенные, как на молитву, руки…
— Тогда надо нам объявить народу, что на адвоката рассчитывать не приходится. Народ-то ведь опять хочет адвоката.
— Как, вы не арестовать его пришли? — удивился Галилео.
— Да что вы, шуток не понимаете? — рассердился Полли. — Народ зовет тебя, адвокат!
— Иду! — крикнул адвокат и мгновенно выпростал ноги из-под одеяла. Он отстранил доктора — но так и остался сидеть на краю кровати, спустив ноги в подштанниках и чувствуя, что ему не встать. Вдова бросилась к брату.
— Ты погубишь себя, адвокат! Твоя слава тебя погубит!
— Какая там еще слава! — И Галилео принялся объяснять гостям — Это горячие ванны его доконали. Вечно, когда бы вы ни собрались покушать, он занимает под горячую воду всю плиту. А потом — вы понимаете — весь месяц у него в кабинете толклись эти вертихвостки.
— Я всегда говорила, адвокат, — захныкала синьора Пастекальди. — Не дай бог тебя начальством сделают! Женщины станут крутить тобой как вздумают и погубят тебя. Все так и вышло.
— Сегодня утром адвоката хватил удар в ванне, — объяснил Галилео.
Услышав это, адвокат вскочил и в волнении замахал руками.
— Что за вздор — удар хватил! Такого мужчину, как я! Скажите им, доктор, что я совершенно здоров!
— Небольшой приступ слабости, — констатировал доктор. — Право, адвокат, можно подумать, что у вас опять упал процент сахара!
Подошел, ковыляя, аптекарь.
— Мой бедный друг, сколько ты перенес! Мы, народ причинили тебе эти страдания. Но теперь мы снова хотим, чтобы ты вернулся, хотим воздать тебе за все. Идем же!
— Иду! Мне сразу стало легче. Где моя одежда? Ага! Народ призывает меня. Вы, доктор, непременно хотите видеть меня расслабленным и больным, но народ хочет видеть меня здоровым; народ сильнее вас, и, следовательно, я здоров!
Он обнял друга, сестру и врача.
— Лицо уж не такого землистого оттенка, — констатировал доктор. — В глазах появился блеск. Так и быть — отдаю вас народу. Но только обещайте принимать все, что я вам прописал.
— С удовольствием, доктор! И даже то, чего вы не прописываете! — Адвокат похлопал доктора по брюшку и облобызал его в обе щеки. — Какой вы славный, доктор! И как все мы здесь счастливы! Я так и знал, что народ справедлив. Я ни на минуту не терял в него веры!
— Только не эти брюки! — вмешался Полли. — Не забывайте, какой сегодня день! Адвокат должен быть одет, как на свадьбу.
— Где у тебя новые-то? — засуетилась вдова Пастекальди. — Глядите-ка, Галилео сразу их нашел!
— Я лучше самого адвоката разбираюсь в его гардеробе, — ввернул Галилео.
Сестра завязала адвокату галстук, и Манкафеде по этому случаю заметил:
— Когда я продавал тебе галстук, думали ли мы, что ты обновишь его ради такого торжественного случая? Ведь мы всех победили! Сам дон Таддео запросил пардону.
— Неправда, — возразил аптекарь. — Он призывал нас к миру. Господь вразумил его, адвокат. Теперь он понял, какой ты человек.
— И я его теперь узнал с самой лучшей стороны, — сказал адвокат. Он позволил доктору надеть на себя сюртук и взялся за шляпу.
— Пошли, Артемизия! Пошли!
Она схватилась за свой деревенский корсаж.
— Ну, как же можно? Люди смеяться будут, когда увидят меня с тобой.
— Не беспокойся, — отвечал он, — людям будет только приятно, что я такой же, как они.
— Адвоката на каторгу? — изумлялась юная Амелия, стоя в своем кисейном платьице у окна и закатывая глазки. Пришлось растолкать ее, чтобы привести в чувство.
Когда они вышли из ворот, откуда-то раздался выстрел, и вся площадь огласилась криками.
— Клянусь Вакхом! — вскричал Полли. — Они выкатили из ратуши старую пушку!
— Как бы они там чего не натворили, — встревожился адвокат. — Пойти, что ли, навести порядок?
— Брось, — сказал аптекарь. — У тебя найдутся дела поважнее. Дон Таддео собирается отдать тебе ключ от башни, где ведро.
И, так как адвокат от неожиданности застыл разинув рот, Манкафеде поспешил объяснить ему:
— Видишь, как он нас боится!
К адвокату вернулся, наконец, голос:
— Как же так? Суд присудил ему ведро, а он хочет… Да что он, дурак, что ли? — Но смех его сразу оборвался, и он пошел дальше. — Я хочу сказать, что я так не поступил бы. Видно, дон Таддео в самом деле — святая душа.
Дальше он всю дорогу молчал, пока внизу перед ним не открылась площадь. Площадь гудела и была черным-черна, повсюду вверх взлетали руки и слышались выкрики:
— Вот он! Вот адвокат! Да здравствует адвокат!
На последней площадке адвокат задержался. Его друзья и родные остановились несколькими ступеньками выше, и он широким жестом поклонился народу, опустив шляпу до самой земли. Тень, отбрасываемая ратушей, падала на его фигуру и запрокинутую голову — а между тем лицо его сияло, точно ярко освещенное солнцем: мускулы лица, казалось, оттаяли, пергаментная кожа золотилась, каждая морщинка плясала, и от всей его толстенькой фигуры исходило лучезарное сияние.
— Никогда мы не видели адвоката таким, — сказала одна из женщин. — Да он красавец мужчина!
Их мужья толковали между собой о том, что хорошо бы послать адвоката в парламент.
— Пусть в столице увидят, какие у нас люди!
— Дорогие друзья! — лепетал адвокат сдавленным голосом, по очереди тряся протянутые руки.
Но тут вышел вперед аптекарь:
— Расступитесь, господа!
От собора очищал в толпе проход лейтенант Кантинелли. Как только адвокат вступил в него, кто-то показался на противоположном конце. Это был дон Таддео. Над собором развевалось папское знамя. Вдруг на башне ударили в колокол, а напротив, со стороны ратуши, грянул выстрел. Адвокат обернулся: над ратушей взвился трехцветный флаг.
— Да здравствует адвокат!
Его не пропускали, так как то и дело находились желающие пожать ему руку. Бледный от волнения, он уже никого не узнавал. Но вдруг:
— Камуцци! Вы!.. — И, озираясь на трехцветный флаг: — Мой добрый друг Камуцци!
— Гимн Гарибальди! — взревел аптекарь.
Ибо возле его дома, за толпами народа, засверкали духовые инструменты. Над ними, взгромоздясь на стул, размахивал флагом кум Акилле.
— Гимн Гарибальди! — подхватила толпа.
Синьор Фьорио вовремя удержал маэстро за руку и попросил его сыграть «Королевский марш».
Марш загремел по всей площади, послышались хлопки. Адвокат вырвался, наконец, из дружественных объятий; он увидел, что от собора движется на него большой ржавый ключ, поддерживаемый обеими руками дона Таддео. По лицу священника разлилась мертвенная бледность, его воспаленные глаза не отрывались от адвоката. Когда какая-нибудь женщина в толпе пыталась схватить полу его рясы, чтобы поцеловать ее, он быстро отворачивался, но в общем, хотя никто его не задерживал, двигался очень медленно, каз