В подарок тот принарядиться
На праздник — вот бы хорошо!..
Дни пролетали вереницей,
А к Наде праздник
Все не шел…
Бывало, поглядит в окошко:
Вот, дескать, кончат воевать, —
Она в своих полусапожках
Пойдет любимого встречать.
И милому на удивленье,
Чтоб он ничем не укорил,
Она расскажет, как ей Ленин
Сапожки эти подарил.
Но нет!
И ей, как многим женам,
Судьба тяжелый путь дала:
На муку чувствам береженым
Любимого не сберегла.
Но от беды у ней устало
Не опустилась голова.
В дни мирные ткачихой стала
Двадцатилетняя вдова.
* * *
А вскоре боль другой потери
Хлестнула по сердцу, как плеть…
Она жила, как бы не веря,
Что Ленин может умереть.
А эти траурные звуки?!
Нет, нет! Казалось, не в беде,
А просто вытянулись руки,
Уставшие в большом труде.
А скорбь!..
Она текла, как Волга.
Он для тебя, Отчизна-мать,
Трудился так, что долго-долго
Ему придется отдыхать.
И день прощанья был неярок,
Боль, не стихая, сердце жгла…
В бесценный ленинский подарок
Обулась Надя и пошла.
Пришла.
Толпа у фабзавкома.
А снег над ней кружит, кружит…
— Ты, — шепчут, —
С ним была знакома,
Иди к трибуне, расскажи… —
А что она теперь расскажет,
Когда в глазах — круги, круги!..
То слезы вытрет,
То покажет
На дареные сапоги.
Сначала голос был невнятен,
Но вскоре даже с дальних мест
Стал удивительно понятен
Ее рассказ
И этот жест.
И то, как вождь сказал в заботе
При виде сбитых каблуков:
«Вы молоды, вы доживете
До модных туфель и шелков…»
* * *
— За жизнь-то
Хлебнула я лиха.
Достаток повелся не вдруг… —
Замолкла седая ткачиха
И радостно смотрит вокруг.
У стареньких
Счастье во взглядах,
Почти как у малых ребят.
Вон девушки в ярких нарядах,
Сбегая на берег, шумят…
Одна беззаботно смеется,
Другая с восторгом глядит:
Волна к ней навстречу несется,
И гребень на солнце горит.
Глядит и ткачиха влюбленно
На то, как за гребнем, вдали,
Приветствуя город беленый,
Спокойно идут корабли.
И кажется:
Слух отмечает,
Что тем кораблям из-за гор,
Как детям своим, отвечает
Заводов торжественный хор.
Все, все,
Что ее окружает,
Что радует сердце и глаз,
На сто голосов продолжает
Не конченный ею рассказ.
1953
ДАЛЕКАЯ
Права любви
Да будут святы.
Настроенный на этот лад
Все девять лет,
Я на десятый
Решил поехать в Ленинград.
Я поклонился Ленинграду
И предъявил законный иск
За девушку, что в дни блокады
Он отсылал в Новосибирск.
Скажу, в детали не вдаваясь,
Вам, ленинградцы, не в упрек,
Что я, и бедствуя и маясь,
Ее, красивую, сберег…
Шли дни.
Закончив подвиг ратный,
Еще горячий от огня,
Ваш город взял ее обратно,
Точнее — отнял у меня.
Мы можем боль нести годами
И все стерпеть,
Но иногда
Мы ссоримся и с городами,
Когда обидят города.
И вот
Над невскою волною,
Неподражаемо велик,
В час утренний
Передо мною
Предстал любви моей должник.
Еще тогда,
В перронной давке,
Он, хитрый, на моем пути
Поставил будочку Горсправки:
Мол, так легко ее найти.
И, отсылая к доброй даме,
Он знал, что та меня убьет
Обыкновенными словами:
«У нас такая не живет».
Мне объясняют осторожно…
Нет, нет! Не надо объяснять,
Что девушкам совсем не сложно
Свои фамилии менять.
Зашел я в первый переулок
И, глядя на дома, стою…
В какой из каменных шкатулок
Ты скрыл жемчужину свою?
Скажи, куда заставил деться,
Ответь мне, за какой стеной
Стучит загадочное сердце,
Так и не понятое мной?..
И слышу:
Из соседней улицы,
Где люди толпами снуют,
Рояль и скрипки, как союзницы,
Мне тихий голос подают.
Хотят судьбу мою улучшить,
Совет спасительный мне дать:
Ходить под окнами и слушать —
Она не может не играть.
* * *
Она не может не играть,
Задумавшись, она не может
Наш снежный край не вспоминать
И трудный срок,
Что с нами прожит.
И я ведь тоже берегу
И в памяти несу сквозь годы
Костры на голубом снегу,
Где в холод
Строились заводы.
Она могла не полюбить
Немую строгость наших елей,
Но те костры,
Но плач метелей
Она не может позабыть.
Льет дождь,
Он хлещет по лицу,
Плащ мокрый
Липнет к мокрым брюкам,
Две ночи
От дворца к дворцу
Шагаю Невским,
Чуткий к звукам.
Рояль заслышу и бегу,
А где-то
Новый завлекает…
По звукам рассказать могу,
Кто,
Где,
Когда
И как играет.
Вот эта:
До чего ж юна!..
Рыбешкой в чешуе нарядной
Все хочет вглубь,
А глубина
Выносит, легкую, обратно.
Отчаясь в глуби заглянуть,
Она без муки повторенья
Спешит на солнышке блеснуть
Своим красивым опереньем.
А этот
Все постиг уже
И, неприступный и холодный,
На самом нижнем этаже
Живет, как сом глубоководный.
Там воды тяжки и темны,
Но с ними нелегко расстаться…
В нем сердце может разорваться
От недостатка глубины.
* * *
Весь город утопал в закате
Необычайной густоты.
Застежками на синем платье
Темнели невские мосты.
Без позолоченных уборов,
Забыв о боге вспомянуть,
Клонились головы соборов,
Чтоб на красавицу взглянуть.
Великий Петр,
Перед рекою
Вздымая дикого коня,
Грозил им медною рукою,
Осатанев: «Она — моя!»
Лишь я,
Уставший от исканий
И от мелодий, чуждых мне,
Без этих царских притязаний
Свой взгляд покоил на волне.
Катились волны еле-еле,
Но плеск их был притворно тих…
Вот так прошли,
Отшелестели
Все лучших девять лет моих.
И снова к ней душа стремится,
Как будто я в горячке дней
Забыл как следует проститься
С ушедшей юностью моей.
Не нарушая горькой думы,
Еще дремотней, чем волна,
В привычные для слуха шумы
Вплелась мелодия одна.
Родившись где-то за стеною,
Она, чуть слышимая мне,
Пришла как будто не за мною,
Бродила долго в стороне.
Сидел
И слушал и не слушал,
Но, как бывает только в снах,
Она вдруг захватила душу
И сердце понесла в руках.
Другие звуки налетели —
Как пленник шел я в их кругу
И вот почудились метели,
Костры на голубом снегу.
И те костры, со мной блуждая,
Вели куда-то вдоль Невы…
Подъезд…
И здесь,
Чуть-чуть зевая,
Лежат египетские львы.
Я подошел,
Стою на месте,
И львы ленивые лежат.
Что — честь ее или бесчестье
Они, слепые, сторожат?
А было,
Я не сомневался,
Не отравлял мне душу яд,
Когда вот так же поднимался
К любимой
Девять лет назад.
* * *
На меня удивленно глядит
Глазами широкими,
Будто знала, что был я убит,
Будто знала, что был я зарыт,
И, как многие многими,
Был за давностью ею забыт.
С огоньками-зарничками
Вижу те же глаза и не те…
Будто кто-то шалит в темноте
Отсыревшими спичками.
Как прежде, при встрече
К груди не прижат.
Вот и рядом, а так далека!..
И губы дрожат,
И ресницы дрожат,
И дрожит золотая серьга…
Даже соболя
Тронула легкая дрожь:
На плечах удержаться не мог.
На огонь потухающий
Был он похож,
Чуть заметный сквозь сизый дымок.
Предо мной
Распахнулась сибирская даль,
Где мне встретилось горе мое,
Мне припомнилась
Старая-старая шаль,
Согревавшая плечи ее.
Образ тот
На тяжелом стальном полотне
Девять лет я алмазом врезал.
А она:
Дескать, кто вам сказал обо мне?..
Кроме сердца,
Никто не сказал!..
Удивляешься?
Полно!
С любовью моей
Было просто тебя подстеречь.
Так охотник
По следу прошел соболей,
Что твоих удостоены плеч.
…Представь себе, в глуши лесов
Нет соболиных адресов.
Там соболь по снегу петляет,
Потом, глядишь, найдет дупло.
И если только в нем тепло,
Он прячется и отдыхает.
Охотнику не шлет он весть
Ни прямо почтой, ни окольно…