Костер заметила.
И без того-то не быстра,
Она движение замедлила
В горячем отблеске костра.
Звучат два голоса
Двух жителей,
Двух покорителей степей —
Один все громче и решительней,
Другой все тише и слабей:
— Не мучай, Вера.
— Я не мучаю… —
Теряя над собою власть,
Еще одна звезда падучая
С небесной кручи сорвалась.
Не подмочив черемух кружево,
Еще минуту лишь одну
Река помедлила, послушала
И поспешила в тишину.
* * *
А утром
Под росой обильною
Вся степь
Как стол с кривым углом,
Покрытый скатертью ковыльною,
И солнце
Гостем за столом,
Как будто ждет гуляш с подливою.
Вот поднялось, покинув стол,
И норовит, нетерпеливое,
В бригадный заглянуть котел.
А в нем,
Чуть видное сквозь марево,
Пыхтит, бурлит густое варево.
А Вере отоспаться хочется.
И, отгоняя гам и звон,
Двадцатилетняя учетчица
Еще досматривает сон.
В черемуховом окружении,
Где каждый кустик,
Как в снегу,
Влюбленной снится
Продолжение
Свидания на берегу.
Объятья снятся, ей незнамые
До сей поры…
И, как укор,
Ей снится
С поседевшей мамою
Смешной и странный разговор.
Как в детстве,
Вера к ней прижалась,
Веселый не сдержала смех.
— Ты отпускать меня боялась…
А видишь — я счастливей всех. —
Мать смотрит на нее тревожно,
А почему, и не поймешь.
— Родная, будь же осторожна…
— Ну что ты, мама, он хорош!
Проснулась.
Новая картина.
Над ней, простынку сдернув прочь,
Стоит прицепщица Марина,
Пять смен работавшая в ночь.
Глаза темны,
Глядят упрямей,
Как будто девушка со зла
Под неподвижными бровями
Остатки ночи принесла.
Меж губ, кривясь,
Легла усталость.
Сказала, их разжав не вдруг:
— Пробегала!.. Процеловалась!..
У Веры захватило дух,
Приподнялась — и нет дремоты,
Державшей только что в плену.
— Ты мне завидуешь!
— Да что ты?!
— Да-да, завидуешь!..
— Чему?..
Усталый взгляд еще жесточе.
— Чему? Чему? Ну, говори! —
Твердит пришедшая из ночи
Другой, пришедшей от зари.
И Вера, ставшая смелее,
Решилась на словесный бой:
— Тому, что я ему милее,
Что он со мной, а не с тобой!..
* * *
Счастливей нет,
Чем сердце Верино,
Стучащее: «Не уступи!»
С любовью девушке доверена
Вся красота,
Вся ширь степи.
Она идет степной дорожкою,
Ей двадцать верст
Пройти не в труд.
Недаром Верой Длинноножкою
Ребята девушку зовут.
Она идет,
Где пашня новая,
А рядом с ней, вперед спеша,
Саженка скачет двухметровая,
Похожая на букву «А».
Сверни — и степью цветотравною
Шагнет за Верой хоть куда
Та буква — первая, заглавная —
Из мудрой азбуки труда.
Счастливей нет,
Чем сердце Верино,
Приветливое, как весна.
Вот черная гряда замерена
И в книжицу занесена.
Взгляд вскинув
От листка шуршащего,
Она глядит в степную ширь
Довольней Ермака, вписавшего
В родные карты
Всю Сибирь.
Над нею плавно кружат кобчики,
А в травах, выбравшись на свет,
Как истые регулировщики,
Все суслики свистят ей вслед.
Такая добрая акустика,
И только для нее одной!
Нет, не одной…
Вот из-за кустика
Выходит Женя Черемной.
Легко ему
С улыбкой, с шуточкой,
Неотразимой для девчат.
На нем шагреневая курточка,
И зубы и глаза блестят.
В нем все для форсу и бравады:
И темный ус, подбритый в срок,
И чуб для девичьей привады,
Положенный на козырек.
И вот рука руки касается.
— Ты ночь не спал и все в степи?
— Ночей не сплю,
Все жду, красавица,
Счастливой ночи…
— Потерпи…
Легко тому,
Кто и отшутится,
И скажет правду.
— Ждать мне лень
То счастье,
Что когда-то сбудется.
Мне нужно счастье каждый день.
Загородясь саженкой длинною,
Чтоб не посмел он цап да лап,
Она корит его Мариною.
— Марина — пройденный этап.
— Ты груб!.. —
В ответ лишь смех удачника:
— Пусть любит Павла своего! —
Упреки Веры легче мячика
Отскакивают от него.
Он знает, что из уст девических
Сейчас сорвется:
— Мой родной!..
На зависть всем
В делах лирических
Всесилен Женя Черемной.
* * *
Удачлив Женя,
Счастлив Женя,
Бежит по жизни, как с горы.
Капризы сердца,
Чувств броженье
Прощались Жене до поры.
Играл он,
Жизнью избалован,
Покамест лучший из друзей
Однажды не был обворован
В любви неузнанной своей.
Марина?
Э-э, Марин немало!
За нею Женька Черемной
Не сразу заприметил Павла,
Хоть жил под крышей с ним одной.
А тот страдал, не спал ночами,
Пока по праву чувств больших
Не отнял сильными руками
Свою любовь из рук чужих.
Марина шла за ним покорно,
Не унося с собой вины,
И было им в степи просторно,
И были их сердца пьяны,
Чисты в порывах вечной жажды,
Неистощимы, как поток…
Так мог бы поступить не каждый…
Но Павел сильный, Павел смог.
Он землю твердую корежил
И трубным голосом гудел:
— Железо было тверже.
Все же
Я гнул железо, как хотел.
И все-таки пришло мгновенье
Когда, забытое уже,
Пустое зернышко сомненья
Дало росток в его душе.
Узнал он, презиравший страх,
Что нет обиднее иного,
Чем имя на ее губах
Пройдохи Женьки Черемного.
И вот услышал.
Тихим стал
И ждет, когда неровный трепет
Почти семейного костра
Глаза Маринкины осветит.
И, торопясь огню помочь,
Он бросил веточку посуше —
И тотчас отбежала ночь,
Легла в траве и стала слушать.
Трещали сучья в тишине,
За искрой искра вверх летела,
Но даже при большом огне
Лицо его не просветлело.
— Ты не пойдешь к нему!
— Пойду!
— А стыд?
— Не время быть стыду.
— А честь?
— Твоей не трону чести. —
Он смотрит,
С бровью бровь связав,
В ее цыганские глаза.
— Ты мстишь ему?
— Он плох для мести.
Их спор
Как острый меч к мечу,
Но скрыть ли чувство дорогое?
Припав плечом к его плечу,
Марина обняла другое.
— Послушай… —
Сник и приослаб
Огонь горевшей хворостины,
И ночь обратно приползла
Послушать шепоток Марины.
Кто сердце женское поймет,
Добру и злу отыщет меру?!
Да-да, она к нему пойдет,
Чтоб уберечь подружку Веру.
Да-да, заслуженный удар
Она для Женьки приготовит:
— Я выйду, встану в свете фар,
И он свой трактор остановит. —
План прост.
В полынной тишине
Марина слово к слову нижет:
— Он сразу бросится ко мне,
И Вера пусть его услышит.
Поймет, что страсть его — туман,
Что нет любви, а есть обман…
Тогда,
Не в меру разогрет,
Всегда спокойный Павел с болью
Прикрикнул на Марину:
— Нет!
— Позволь мне, Паша!
И процедил:
— Молчи! Не глуп.
Чтоб… Чтобы он еще губами
Хоть раз твоих коснулся губ,
Чтоб вечно грязными руками
Он на тебе оставил след!..
— Но, Паша!..
— Нет, Марина, нет!
Кто сердце женское поймет,
Завязку увязав с развязкой?!
Все, что по долгу не возьмет,
Марина заполучит лаской.
— Я больно сделала… Прости!.. —
Добавила не без укора:
— Беду хочу я отвести,
Избавить Веру от позора.
Пойду?
— Иди, но знай одно… —
Не досказав, махнул рукою.
Не каждому дано такое,
Но Павел добр,
Ему дано.
* * *
Ушла.
Как будто в глубину
С береговой шагнула кручи.
Скрывая звезды и луну,
Клубятся над Мариной тучи.
Неторопливая луна
Крутую выбрала дорожку.
То в тучах скроется она,
То, как неверная жена,
Пугливо выглянет в окошко.
То светом травы обольет.
То скроется и краски смоет
И девушку от плеч до бот
Полою темною прикроет.
Железо Павлу легче гнуть,
Чем в горьких думах пепелиться.
Бежать,
Догнать ее,
Вернуть,
Взять на руки
И возвратиться!..
А он все смотрит, боль глуша,
Сомненья отгоняя стойко.
Терпи!
Вот так, созреть спеша,
У молодых растет душа —
Мучительно растет и горько.
* * *
Спит Вера…
За день нахлопочется,
А ночью к думке на поклон.
Двадцатилетняя учетчица
Недобрый, смутный видит сон.
«Ш-ш-ши…»
По траве межою новою,
Небоязливо, как своя,
С саженкой споря двухметрового,
Ползет очковая змея.
И лишь саженка кверху вскинется
И новый сделает прыжок,