Том 2 — страница 22 из 40

Если кто придет

Не с тем ключом,

А с воровской отмычкой.

* * *

Выть может, шпик

Уже следит, как рысь,

И за тобой,

И за твоей квартирой.

Не забывайся!

В зеркало глядись

И на лице

Смиренье репетируй.

Но в зеркале:

Считай на подлецов,

Считай на Колчака и Гайду —

Нате ж!

Глядит из рамки

Строгое лицо,

Блестят глаза,

Открытые не настежь.

И взгляд такой —

Увидел и продрог,

Но захотеть —

И можно улыбнуться,

Сломать в глазах

Обманчивый ледок,

Тряхнуть косой —

И в молодость вернуться.

А молодость:

Алтарь…

Рука в руке…

Угрюмый муж

Ей вовсе не ровесник,

Привел ее в свой дом

И в сундуке

Закрыл

Ее девические песни.

Хотелось жить не так,

Как он мечтал,

Хотелось петь,

Смотреть на мир

Без страха,

А хмурый Федор

Бога почитал

И обожал

Российского монарха.

Он брал ее,

Но сердца

Взять не смог

Ни ласкою,

Ни скудною мечтою.

А между тем любил

И так берег,

Как берегут

Трудами нажитое.

И вот она

У зеркала пока,

Смеется,

Молодости повинуясь,

Как будто

Достает из сундука

На черный день

Припрятанную юность…

* * *

А в этот час

В Кремле,

Гоня озноб,

То строгий и суровый,

То азартный,

Крутой, как глобус,

Потирая лоб,

Ильич склонился

Над сибирской картой.

Глядел и видел

Мятежей огонь.

Решительно,

Как бы гоня виденья,

Сказал,

На карту опустив ладонь:

— Сибирь не будет

Русскою Вандеей!

Там наш народ! —

Добавил он, гордясь

За тех, с кем жил,

За те места лесные…

— Усилить фронт!

Да, Да… Удвоить связь! —

И пошагали

По снегам

Связные.

* * *

Он долго шел,

Терявшийся в ночах.

Его, прошедшего

И степь и горы,

Жестоким именем:

«Кол-чак!»

«Кол-чак!» —

Пугали оружейные

Затворы.

Луну,

Что между тучами плыла,

Ему убить хотелось

Пулей меткой,

Как будто та

Подослана была

На небо

Колчаковской

Контрразведкой.

Не от нее ли,

Чтоб не виден был,

Пурга кромешной

Переживши натиск,

Снегами белыми

Себя прикрыл

И притаился

Новониколаевск.

Но вот и дом.

Едва приметный след

Ведет его к еде,

К теплу,

К покою.

В нем свет горит,

А может, этот свет

Обманчив

И зажжен не той рукою?

И вот он в доме:

С шапкою в руке

Пытливо смотрит

На хозяйку дома,

На человека

В мятом пиджаке,

С угрюмым взглядом

И усами сома.

В печи дрова

Приветливо горят,

За дверцей виден

Огонек косматый.

— Вы комнату сдаете, говорят?

— Да нет, кажись… —

Бурчит ему усатый.

Гость отступил

Бледнее, чем стена,

А Дуся слушала

И примечала.

— Да, мы сдаем! —

Ответила она,

И на душе связного

Полегчало…

* * *

Судьба страны

Качалась на весах,

И на Сибирь

Накатывались грозы,

Где партизаны

В пасмурных лесах

Ковали пики

И точили косы.

Гневился

Сухопарый адмирал,

Теряя счет

Потерям и утратам.

Колчак огнем,

Колчак петлей карал.

Колчак устал

Казаться демократом.

Куда ни глянь —

Снега,

Снега,

Снега!..

И дремлет городок,

Как на подушках.

И катит подо льдами

Обь-река,

Журчит под снегом

Каменка-речушка…

Из кабака

Сквозь белые снега

Летит,

Поет

На тройке с бубенцами

Упившаяся дочка мясника,

Не брезгуя

Безусыми юнцами.

Хранят,

Прядут ушами рысаки,

Хвосты и гривы

Плещутся в полете.

Чем безысходней

Приступы тоски,

Тем безутешней

Душный праздник плоти.

Горят подковы

Золотым рублем,

И снег блестит

Растраченной казною.

…Патруль!

И Дуся

Перед патрулем

Прикинулась

Ревнивою женою.

Кричит связному:

— Бабишься да пьешь! —

Гляди ударит.

— У-у, бесстыжий блудня! —

Солдаты ржут.

Знакомы до чего ж

Им новониколаевские будни!..

Связной

И Дуся в праздничном платке

Шагают в дом

На приовражном месте,

Где Каменка

Приносит Обь-реке

И горькие

И радостные вести.

Связной?

Она доверилась ему.

А вдруг он боязлив

И всех погубит?

Нет-нет!

И повела его к тому,

Кого, как жизнь

И как надежду, любит…

Стучит в оконце.

— Бабушка, встречай! —

Настасья Шамшина,

Гостей встречая,

Хлопочет у стола.

— Продрогли, чай? —

И угощает их

Морковным чаем.

Дает сигнал,

Три раза застя свет,

Стоит большая,

Скрыв к душе лазейки,

Как будто весь

Подпольный комитет

Припрятала

За теплой бумазейной.

Борис вошел,

На вид немолодой,

Постриженный в кружок,

Давно не бритый.

Но Дуся знает:

Русой бородой

От лишних взглядов

Молодость прикрыта.

* * *

Всегда в труде,

К стихам он не привык.

Но, как юнец,

Что о любви мечтает,

Суровый

Бородатый большевик

«Евгения Онегина»

Читает.

А рядом Дуся.

Перед нею шифр

На желтоватом

Крохотном листочке.

Условленный порядок

Дробных цифр

Обозначает строчки,

Буквы в строчках.

То загудит,

То смолкнет бас густой

На звучной рифме,

На певучем слоге,

Как будто

Арифметикой простой

Он выверяет

Пушкинские строки.

Поэзия, как музыка, легка!

Борис придирчив

К прожитому веку:

Скупясь,

Берет от каждого стиха

Всего по букве —

Тоже на поверку.

Из вечных слов:

Мечтать,

Страдать,

Любить,

Как из живых корней,

Пророс партийный

Приказ родной Москвы:

«Не медля, слить

Отряды партизанские

В единый».

Глаза блестят,

Но губы всё молчат,

Большому чувству

Слова не находят,

А страстные стихи

Звучат,

Звучат…

Они в крови

Медовым хмелем бродят.

Уже рассвет

С бульвара ночь сметал,

Когда она

Застенчиво сказала:

— Ты только что письмо

В стихах читал…

А знаешь…

Это я тебе писала!..

* * *

Играет в куклы

Шустренькая дочь.

Усталой Дусе

Радостно и горько.

Она и муж

Почти, как день и ночь,

А между ними —

Маленькая зорька.

Висячий ус

Сердито теребя,

Себя и Дусю

Подозреньем муча,

Он ходит,

Половицами скрипя,

Тяжел и хмур,

Как грозовая туча.

— Я знаю все!.. —

Ему не по себе,

Он постарел

В предчувствии плохого.

— Уймись,

Тебя повесят на столбе,

Тебя убьют,

Как Сашку Петухова!

Жена молчит.

И что ответить ей?

Глаза подкрашены

Вечерней синью.

Муж бережет

Кубышку для детей,

Она ж для них

Добудет всю Россию.

* * *

На верность богу

Давшие обет,

Из всех щелей,

Как черные букашки,

Как тараканы черные,

На свет

Повыползли

Монахи и монашки.

Вокзал.

Куда ни глянь —

Везде

Людская плоть,

Как киснущее тесто.

И все-таки

Сестрице во Христе

Штабс-капитан

Предоставляет место.

Присев,

Не посмотрела,

А прожгла.

Подумал:

«Не с картины ли известной

Боярыня Морозова сошла,

Чтоб показать,

Как крестятся двуперсто.

Ее не тиснешь,

Не пожмешь руки,

Не назовешь

Красавицей и феей.

Она читает

Что-то от Луки,

Она бормочет

Что-то от Матфея».

Мелькают

Телеграфные столбы,

Поскрипывают

Ржавые рессоры,

Глазищами

Печальной Барабы

Глядят на мир

Соленые озера.

Блестит на солнце.

Белый солонец…

И мнится,

Не болотная водица,

А кровь земли,

Измученной вконец,

Из травки зеленеющей

Сочится.

На гривках бродят

Тощие стада,

И версты, версты

Долгих перегонов!..