Штабс-капитан:
— Однако, господа,
Как ни смешно,
Дерзит Ивашка Громов.
— Правитель недоволен.
— Дело-с в том… —
Пока в купе
Беседуют любезно,
Монашка
Осеняется крестом
И призывает
Ангелов небесных.
Но быстрый взгляд
И еле слышный вздох —
Все говорит
К немалой славе беса,
Что спутница —
Да не осудит бог! —
Не лишена
Земного интереса…
Встревожил
Офицерские умы
Полунамек
Из Ветхого завета:
— Ночь отойдет,
Отринем дело тьмы…
Наступит день,
Возьмем оружье света…
А вечером
В столице Колчака
Шумел начальник контрразведки,
Зная,
Что в город,
Неизвестная пока,
Проникла
Большевистская связная.
* * *
Уже остуда
Тронула леса,
Утрами
На пшенице перезрелой
Все ярче
Изумрудилась роса
И радугой упавшею
Горела.
Рябина
Красным соком налилась;
Калина в гроздьях
Вспыхивала жарко;
Вся в красном,
Словно кровью облилась,
Вся в иглах
Напружинилась боярка…
А городами,
Тайною тропой,
Счет умножая
Горестям и болям,
Могилы
Оставляя за собой,
Предатель шел
С изношенным паролем.
И он пришел.
Потухший спрятал взгляд,
Сказал слова
Уже не в прежней силе:
— Вы комнату сдаете, говорят?
И затоптался:
— Вы меня забыли?
Вся напряглась.
Не позабыла. Нет.
Но на лице его
Чужая метка.
В глазах почти
Неуловимый след,
Который оставляет
Контрразведка.
Душа чужая —
Темный, темный лес.
И верх взяла
Подпольная привычка.
Не открывайся!
Он к тебе прилез
Не с тем ключом,
А с воровской отмычкой.
Но черный гость стоял,
Не уходил,
Не унимался,
Неизменно слыша:
— Я вас не знаю.
— Я же Михаил.
— Я вас совсем не знаю.
— Я же Миша.
А через час
Увидела в окне
И поняла,
От страха цепенея,
Что был он,
Этот Миша, заодно
С фискалами,
Следившими за нею;
Что смерть
Приставлена к ее душе,
И та стоит,
Жестокая, немая.
И стало зябко,
Будто бы уже
Попала в сердце
Пуля ледяная…
Но есть
Родившееся не в тиши,
А в боевой
Извечной круговерти
Такое свойство
Молодой души:
Идя на смерть,
Не верить
В силу смерти.
И мысль одна:
Угрозу отвести,
Предупредить,
Любимого спасти!..
Но как уйти?
И, напрягая взгляд,
Она в окно,
Смиряя сердца стуки,
Глядит:
Стоят.
Еще глядит:
Стоят.
И в пятый раз глядит:
Стоят, бандюги!
* * *
Обычный дом.
В обычном доме том
Прутьем железным
Забраны окошки,
А в нем поручик
С плотоядным ртом,
Как пума
За минуту до кормежки.
Итак,
Монашку удалось поймать.
Хитра, ловка,
Продаст и перекупит.
Могла бы улизнуть…
Но дочка… Мать!
Муж мог бы донести…
Нет. Значит, любит.
Муж стар
И для подпольщика ленив.
Она красива,
Молода,
Игрива…
Он хмур.
Ревнив.
А может, не ревнив?
Э-э, черт возьми,
Все старики ревнивы!
«Ты, — рассуждает, —
Злобу усыпи,
Ты помоги
Заблудшим отогреться.
Не бурей будь
В барабинской степи,
А солнцем,
Предлагающим раздеться.
Она же баба.
Мало ль на Руси
Позанесло бабенок
В вихрь событий!
А ты не горячись,
Ты пригласи
Да расспроси…»
И заорал:
— Введите!
Вошла,
Не плача,
Даже не грустя,
Лишь на душе
Невидимая хмара.
— Прошу-с, присядьте.
Будьте, как в гостях. —
Она в ответ:
— Не вижу самовара!
— Ого! — заулыбался офицер.
Запритворялся,
Приторно восторжен,
Что он эсер,
Сторонник мягких мер.
— Я даже друг ваш!
— Что-то не похоже.
На скулах
Заходили желваки,
Перекосилась
Морда офицерья.
— Проклятые большевики!
Не понимают
Нашего доверья!
Довольно! —
Завопил противник зла,
Поборник правды,
Из терпенья выйдя.
— Монашкою, цыганкою была!..
Теперь увидим
В натуральном виде!
Бывал он страшен,
Если под ремнем,
Под шомполами,
Отвергая милость,
Не признавая
Человека в нем,
Не проявлялась
Женская стыдливость.
Над Дусею
Все злее взлет хлыста,
Ходившего
Змеиными кругами.
Поручику
И ум и красота
Давно казались
Личными врагами.
Не лебеди,
Но час и два подряд
На белых крыльях
Из глубин бездонных
Приподнялись над миром
И летят,
Летят
Нечеловеческие стоны.
* * *
А люди жили…
Плыли облака,
Рождался век
У вечности-старушки,
Тяжелая катилась
Обь-река,
Легко журчала
Каменка-речушка.
И каждый человек
По мере сил
Куда-то нес
Свою земную участь.
Все красных ждали.
Даже Михаил
Чего-то ждал,
Судьбой Иуды мучась.
Переполнялась
Холодом душа.
С Уральских гор
В сибирскую равнину,
И гневом
И, возмездием дыша,
Катилась
Краснозвездная лавина.
Давно ли он
Горел ее огнем
И в бой ходил,
Перед врагом не труся.
Чего?
Чего же не хватило в нем,
Чтоб крепкой волей
Походить на Дусю?
И жалок был
Мятущийся фискал,
Теряющий
Надежду человечью,
Предав одних,
Он снова жертв искал,
И те, кого искал,
Пошли навстречу.
В лесной сторожке,
Шарить — не найдешь,
Его же друг,
Не знавший чувства мести,
Предателю
Всадил под сердце нож
По праву дружбы
И по долгу чести.
* * *
А осень шла.
Пылал соседний сад.
Кленовый лист,
Предчуя непогоду,
Влетел в тюрьму,
Как золотой мандат,
Как пропуск
На желанную свободу.
И каждый понимал:
Пока что жил.
И каждый
С жестких нар приподнимался…
А пятипалый лист
Порхал,
Кружил
И никому
В ладони не давался.
Влетел другой…
Лежи.
Терпи.
Молчи.
Запрячь подальше
Мысли дорогие…
Стучат шаги.
В дверях гремят ключи,
Гнусавит надзиратель:
— Евдокия…
— Эй, Ковальчук! —
Торопят голоса.
Что окрик ей,
Когда весь день упрямо,
Сироткою,
Раздета и боса,
Дочурка ее мерзнет:
— Мама! Мама!..
И тянется к решетке:
— Я боюсь!.. —
Мать говорить
Старается с задором:
— Не бойся, доча,
Я к тебе вернусь…
— А скоро, мама?
— Скоро, доча, скоро!
Есть,
Есть
Родившееся не в тиши,
А в боевой
Извечной круговерти
Святое свойство
Молодой души:
Идя на смерть,
Не верить
В силу смерти!
1957
БЕТХОВЕН
Он счастья ждал…
Когда ему дались
Все звуки мира —
От громов гремучих
До лепета листвы;
Когда дались
Таинственные звуки полуночи;
Шуршанье звезд
На пологе небес
И лунный свет,
Как песня белой пряжи,
Бегущей вниз…
Когда ему дались
Все краски звуков:
Красный цвет набата,
Малиновый распев колоколов,
Далась ручьев
Серебряная радость,
Дались безмолвья
Черная тоска
И бурое кипенье
Преисподней…
Когда ему дались
И подчинились
Все звуки мира
И когда дались
Все краски звуков, —
Молодой и гордый,
Как юный бог,
Стоящий на горе,
Решил он силу их
На зло обрушить.
Закрылся он,
Подобно колдуну,
Что делает из трав
Настой целебный,
И образ он призвал
Любви своей,
Отдав всю страсть
Высоким заклинаньям.
На зов его,
На тайное — «приди»
С улыбкою,
Застенчивой и милой,
С глазами тихими,
Как вечера,
Вошла Любовь,
Напуганная жизнью.
Вошла Любовь,
Печальна и бледна.
Но чем печальнее
Она казалась,
Чем беззащитнее
Была она,
Тем больше сил
Для битвы
В нем рождалось.
Уже потом