Гневом возгоря,
Заревел владыка,
Что не даст потачки…
Встали супротивно
Два богатыря,
Вроде порешили
Драться на кулачках.
Связанные прежде
Больше, чем родством,
Нынче повстречались
Больше, чем врагами.
Никон протопопа
Норовит крестом,
Протопоп владыку
Норовит цепями…
— Отрекайся!
— Верю! —
Учинили шум,
В непотребной ссоре
Святость позабыли.
— Покорись владыке! —
Буйный Аввакум
Плюнул на владыку:
— Нако-сь, сын кобылий!
Налетели служки,
Как цепные псы,
С лаем рвут подрясник,
Пересилить силясь,
Бороду торгают,
Тянут за усы…
Одолели, бесы, —
Видно, не постились!
Псы поразбежались,
Да не дрогнул псарь,
Как вошел в палату
С личиком уставшим,
С глазками в слезинках
Богомольный царь,
За любовь и кротость
Прозванный Тишайшим.
На багрец кафтана
Слезы полились,
Покатились долу,
Впору умывайся.
Царь глядит с мольбою:
— Протопоп, смирись… —
Не велит, а молит:
— Миленький, покайся…
Протопоп взъярился:
— Худу не учи!
Бог, он правду любит.
Я ему за близких!.. —
Засветились очи,
Будто две свечи
Загорелись в темных
Окнах монастырских.
Крепко веры слово,
Ежели в цепях
Это слово веры
Людям говорится.
— Верую до смерти,
Яко же приях! —
Государь заплакал
И ушел молиться.
За спиной московских
Храмов перезвон,
Будто возвернуться
Аввакума кличет,
А его — к Тобольску,
А его — в изгон,
А ему телега
Жалобно курлычет.
Крестит он и крестит
Свой опальный лоб;
Гневный,
Шлет проклятья
Дьявольскому скопу.
В бога Саваофа
Верит протопоп;
Настя, протопопица,
Только протопопу.
Пастырь закудмийский
Крепко службу знал.
После служб истошных,
Где душа радела,
Мастерить ребяток
Втайне почитал
Тоже за святое
Божеское дело.
Марковна грудного
Греет у грудей,
Старшенькие детки
Теплятся под боком.
Муж — пророк,
Он сильный.
А легко ли ей,
Грешной русской бабе,
Наравне с пророком?
Крестная дорога,
Ох, как далека!
По полям да корбам,
По буграм да долам
Тарахтит телега.
Следом на века
Глубоко ложится
Колея раскола.
Мысли, что ухабы,
Пастыря трясли:
Грекам ли учить нас
Божеским наукам?
Своего-то бога
Греки не спасли.
Храмы Константина
Уступили туркам!
Гордый,
Так он думал…
В думах тоже лих,
Понося всегласно
Никона промашки,
И не знал, не ведал,
Что поссорил их
Мой однофамилец
Федоров Ивашка.
Мой однофамилец,
Может, предок мой,
Что за век до ссоры
При лучине чадной,
И не помышляя
Быть сему виной,
Дерзостно поставил
Свой станок печатный.
В городах,
В посадах,
В избах поселян
Обличал Петрович,
В службе богу верный,
Никона-собаку,
Злых никониан,
Латынян,
А с ними
Всяческую скверну.
Срамота.
Вертепище.
Бабы ржут: «Гы-гу!»
Мужиком медведище
Пляшет на кругу.
Задом трясет,
Да в бубен бьет.
Кулачища веские
Вскинул божий князь:
В рожи богомерзкие
Хрясь!
Хрясь!
Хрясь!
В бровь ли, в ус ли.
Смолкли гусли.
От святого духа ли,
Что пришелся впрок,
Скоморохи-ухари
Дали наутек.
Мишка топ-топ…
Попляшем, поп…
С криком:
— Семя адово! —
Развернув плечо,
Плясуна косматого
Хряпнул рогачом.
Один палкой,
Другой лапкой.
Оба-два бездомные,
Воины без лат,
Оба, оба темные,
Рядышком лежат.
Плачет,
Торопится
Протопопица.
Плачет протопопица.
Из толпы зевак,
В хохоте да смехе
Вытоптавших поле,
Вышел на подмогу
Молодой казак,
По земле устюжской
Шедший с богомолья.
Кудри русым хмелем
Из кольца в кольцо,
На лице рябинки,
Будто в ратной злобе
С маху повстречалось
Смуглое лицо
На земле турецкой
С крупной
Турской дробью.
Как под левой бровью
Волги вольный плес,
Как под правой бровью
Дон играет в беге.
Поднял протопопа,
Взвесил и понес
До его раскольной
Старенькой телеги.
Даже и такому
Ноша нелегка.
С виду худ, а сколько
Силы в темной вере!
— У отца святого
Сила велика.
Взять бы эту силу
На другого зверя.
Взять бы эту силу
На князей-дворян,
Да тряхнуть всей Русью,
Да избыть прокуду. —
Протопоп очнулся,
Вроде был он пьян,
Протопоп воззрился:
— Ты такой откуда?
— С Дона…
По зароку,
Что отцом был дан,
В Соловки ходил я,
Где по благодати
Казаков низовых
Берегут от ран
И святой Зосима,
И святой Савватий.
Говорил,
Как в струге
На волнах, качал,
Отдавая весла
Синему кипенью;
Говорил смиренно,
А в больших очах
Не было
Ни бога,
Ни смиренья.
Речь боголюбива,
Верой высока,
И душой, и статью,
И лицом прекрасен,
А гляди-ка, боже,
В зенках казака
Бесы рожки точат…
— Кто ты?
— Стенька Разин.
— Сатана, изыди! —
Протопоп затряс
Черною куделью,
Вскинул руки обе.
— Сатана, изыди! —
В жизни
Первый раз
Сердце протопопа
Дрогнуло в ознобе.
Кто бы,
Кто бы крикнул:
Боже, примири!
Дать стране дорогу
Только им по силе.
Стойте!
Сговоритесь,
Черт вас подери!
Не играйте слепо
Судьбами России.
Но, ступив однажды
На одну версту,
Разошлись навеки
В дерзости и страхе.
Аввакум катился
К смертному костру.
Шел веселый Стенька
К своей
Смертной плахе.
1964
СЕДЬМОЕ НЕБО
ВМЕСТО ЭПИГРАФА
Начало жизни
Где-то далеко,
Конец ее,
Быть может, недалече.
Пройти свой путь
Мне было нелегко.
Рассказывать о нем
Еще не легче.
Моя душа и небо —
Мы родня,
Но то, Седьмое,
Что звало к полету,
Как ни взлетал,
Подобно горизонту,
Все время
Отходило от меня.
Небесную
Познал я благодать,
И потому,
Хоть не достиг Седьмого,
Не страшно было
Крылья мне ломать,
Залечивать
И подниматься снова!
ПЕРВАЯ ВЫСОТА
Пишу.
Лицо к бумаге клонится
Не для того, чтоб тешить вас.
Так счетовод сидит в бессоннице,
Когда не сходится баланс.
Ищу за прожитыми годами,
Испортив вороха бумаг,
Между приходом и расходами
Свой затерявшийся пятак.
«Такая малость! —
Скажут с жалостью. —
И пусть его недостает!»
Да, малость…
Но за этой малостью
Непоправимое встает.
Известно,
Что от дней младенческих,
Когда возьмешь и не отдашь,
До юности,
До дней студенческих
Все выходило баш на баш.
Ты на отметки жмешь отличные,
Ты строг, как формула,
А тут
Глаза девчат,
Дотоль обычные,
Раскроются и зацветут.
Есть дни цветенья
Глаз девических,
Когда они, что ни раскрой,
Глядят с таблиц логарифмических,
С огромных карт географических
И даже с чертежа порой.
Спокойные, еще ничейные,
Они загадочно глядят,
Не темные, а так — вечерние,
Но огоньки уже горят.
О ней мечтал я:
Будет близкою, —
Когда без стука — где там стук! —
Однажды в келью общежитскую
Влетел мой закадычный друг.
Откинув голову лобастую,
Большие руки вскинул он
И закричал,
Меня грабастая:
— Друг! Я влюблен!
— И я влюблен.
Он, знавший цену преходящему,
Взглянул с укором на меня:
— Да нет же! Я по-настоящему!
— По-настоящему и я. —
Секрет друзей
Не пропуск разовый,
Не сдашь вахтеру в проходной.
— Рассказывай!
— Нет, ты рассказывай, —
Заговорил товарищ мой.
И стали сумерки лукавыми,
И воздух терпкий, как вино,
Цветами пахнущий и травами,
Втекал в открытое окно.
Откинув прочь стыдливость ложную,