Скромным именам,
В знатные
И модные не лезу.
Силычи! Я благодарен вам
За родство
По крови и железу.
* * *
Болеют люди.
По наитью
Мудрим, гадаем:
Чем? Бог весть!
Умрут — и обнаружит вскрытье
Их застаревшую болезнь…
С той площади,
Где гимны пели,
Перестоявши ураган,
Ушел однажды великан
В тяжелой каменной шинели.
Уже полжизни,
Как твержу я,
Хлебнувши горького до дна:
У мещанина и буржуя
Природа подлая одна.
Как тощий клоп
Из узкой щели,
Трави его иль не трави,
Так мещанин,
Идущий к цели,
Не пощадит чужой крови.
Такие — им же несть числа! —
Наглеют,
Начиная робко.
Мещанство —
Старая похлебка,
Где вызревает
Вирус зла.
И где-то очень далеко
Уже текла,
Уже кипела
Кровь астурийских горняков
И андалузских виноделов.
Как пламя по сухой стерне,
Чужая,
Ко всему глухая,
Война,
Все жарче полыхая,
Катилась к нашей стороне.
Была добра моя держава.
Спокоен был наш мирный Брест.
Вот Прага пала.
Вот Варшава.
И — взгляд во взгляд:
Звезда и крест.
Пред нами,
Торопя закат,
Как перед новою ночевкой,
Выламывался психопат
С банальной воровскою челкой.
Навстречу в норове крутом
Так нужно было встать кому-то,
Стать знаменем…
Причина культа,
Быть может,
И таится в том?
Не в том ли,
Что свой мудрый дар
Смешал он
С хитростью лукавой:
Тушить, как лесники пожар,
Чужую славу
Встречной славой?
Что б ни было:
Большое ль званье,
Успех иль неуспех в делах,
В природе чинопочитанья
Гнездится обоюдный страх.
Страх сильных — кровь…
И что страшнее:
Не верил нашим он сердцам,
Как будто коммунизм нужнее
Вождю народа,
А не нам.
…Для всех,
На ком остался след
Отверженности,
След изгнанья,
Он, мертвый, нужен,
Как признанье
Преодоленных нами бед.
Зарыт.
Во славу новых дней
Почти забыт.
К чему касаться!
Но мне от памяти моей,
От юности
Не отказаться.
Бери
Немаленькую мерку
Минувшему — всему тому,
Что было скроено по веку
И по народу моему.
Для трех,
Для двух,
Для одного
Обиженного человека
Есть память лет…
А память века —
Для человечества всего.
МОСКВА, МОСКВА…
Всю жизнь мою,
Бывало ль хорошо,
Бывало ль плохо мне,
Не за наградой,
К тебе, Москва,
Я не за славой шел,
К тебе, Москва,
Я шел всегда за правдой.
Известна прежде
Кривостью своей,
Сильна поныне
Жесткой директивой,
Москва, Москва,
Будь с каждым днем прямей,
Москва, Москва,
Будь с каждым днем
Правдивей.
Тебя впервые
Видя из окна,
Не ахал я,
Не охал я при въезде,
Как будто виделась мне
Вся страна
В каком-то
Собирательном разрезе.
Да, да, Москва,
По улицам кривым
Пока в тебе
Доедешь до столицы,
Ты взору явишься
Во многих лицах:
Сельцом,
Селом,
Поселком заводским.
Пока минуют
Улиц рубежи,
Пока спидометр
Гасит километры,
Мелькнут дома
Заштатного райцентра
Проскочат
Областного этажи.
Но Кремль,
Но Мавзолей
Запомнил я.
Рубины звезд
В бело-морозном дыме
Над древними
Шеломами Кремля
В ту зиму были
Очень молодыми.
Уставшей,
Но глядевшей свысока
Тебе к лицу была
Твоя обнова.
Под Новый год
В конце сорокового
Такой тебя
Увидел я, Москва.
Мне той поры тревожной
Не забыть,
Когда, подвох
Предвидя сатанинский,
Все свои крылья
После «малой» финской
Моя страна
Спешила заменить.
Стареет все.
Нежданно устарел
Наш бомбовоз,
А время — насмерть драться,
Тогда-то, мастера
Крылатых дел,
Слетались мы к тебе
Стажироваться.
Мы торопились
Окрылить страну,
Прикрыть с высот
От края и до края…
Уже тогда
Работа заводская
Напоминала звуками
Войну…
* * *
Здесь что ни звук —
Досрочная борьба.
Есть звук
Как одиночная стрельба.
Есть звуки,
Долетающие слабо.
Есть звуки однозвучные,
Как залпы.
Есть звуки нижних,
Звуки верхних нот.
Бьет миномет;
Стрекочет пулемет.
Грохочет пушка.
На вершине хора
Все покрывает
Львиный рев мотора.
А если звуки
В краски перевесть
И посмотреть на них
В момент разгара,
То в этих красках
Будут жить и цвесть
Все краски
Азиатского базара.
По малым звукам
Накопляя гром,
Что потрясет потом
Дома и рощи,
Здесь строился Пе-2,
Бомбардировщик,
Пикирующий
Под крутым углом.
Весь новенький,
Всего вчерашний,
Сиял он,
Приподняв крыла
И плексигласовые башни,
Высокие, как терема.
В нем было все
Для удивленья,
Все, все —
От башен, дивных нам,
До хвостового оперенья
С двумя килями по бокам.
Как сын свободы,
Что звала на труд,
Как сын неволи,
Зачатый в страданье,
Пе-2 творился
В том суровом зданье,
Которое Лубянкою зовут…
Не видевший
Ни звезд, ни облаков
И страху и безверью
Не подвластный,
Его творил
Лобастый,
Коренастый,
Твой сын, Москва,
Владимир Петляков.
Да, было так.
Когда клеветники,
Оклеветав,
Дрожали от бессилья,
Он даже там,
Навету вопреки,
Отращивал стране
Большие крылья.
Таким он
И стоял невдалеке
И объяснял,
Сбивая нашу радость:
— Одна беда:
Сегодня при пике
Машине что-то
Не дается градус…
Мы понимали,
Были не темны,
Что градус тот,
Не давшийся заводу,
Мог подтвержденьем стать
Его вины,
Что снял он подвигом
Всего полгода.
Стоявшего
Над кипой чертежей,
Начертанных
За дверью каземата,
Спросить хотелось:
«Не встречал ли брата
На переходах
Скорбных этажей?»
В окно влетал
Еще не смертный гром,
Но в нем уже была
Его природа…
Как мне ни горько
Говорить о том,
Все войны начинаются
С завода…
Здесь что ни звук —
Уже борьба, судьба.
Есть звук
Как одиночная стрельба.
* * *
Ходил предпраздничной Москвой
И тосковал тысячеверстною
Душевною,
Телесной,
Костного,
Таежно-темною тоской.
И больно было, хоть кричи,
Когда вокруг порхали милые,
Как бабочки розовокрылые,
Улыбки женские в ночи.
Вино ли пить,
Читать ли классиков,
Бродить ли у чужих огней?
Для одиноких нету праздников,
Им в праздники еще трудней.
Так думал я, но думу грустную
Развеяла на стапелях
Письмом, врученным второпях,
Какая-то девчонка шустрая.
В письме был зов.
О, сила зова!
Я растерялся, поражен,
Что так вот странно приглашен
В Дворец культуры Горбунова.
И не заметил на тот раз
Всей книжности
Певучих фраз:
«Придите,
Сбросьте боль отравную…
Средь елок, ставших на виду,
Ищите в залах елку главную.
Пробьет двенадцать —
Я приду».
* * *
Парк.
Через парк
Во мгле пуржистой
Меня тропинка привела
К творению конструктивистов,
Певцов бетона и стекла.
Дворец светился до угара.
Из глуби зала на окно,
Танцуя, наплывали пары
Беззвучно, как в немом кино.
А там,
Подобно водопаду,
Навстречу мне
В сиянье брызг
Все многозвучье маскарада
По лестнице катилось вниз.
Там…
Где-то там стояла ель,
И я по лестнице высокой
Вплывал, казалось, как форель,
Навстречу горному потоку.
Преодолев пролет крутой,
Таинственному зову верный,
Поднялся я до елки первой,
Но по всему еще не той…
О, высота!
О, красота!
Плечами хвойными играя,
Очам предстала ель вторая,
Но по всему еще не та.
Под вальс старинный,
Легкий, плавный,
Звучавший мне издалека,
Добрался наконец до главной,
С вершиною у потолка.
…Я даже вздрогнул
Средь гульбы,
Когда на Спасской,
Рвя со старым,