Внизу притихли.
— Что они делают? — спросил доктор.
— Совещаются, — ответил астроном.
— Подай отвертку, — сказал мастер Ансу.
— Теперь охватили башню руками и расшатывают, — сказал астроном.
Башня качнулась.
— Не эту, — сказал мастер, — самую маленькую.
И Анс подал маленькую отвертку.
— Эники-беники! — хором с площади.
Площадь запыхтела, затопала. Башня закачалась сильней.
— Ели вареники!
Еще сильней.
— Эники-беники клец! — Это уж начался какой-то чертов аттракцион.
Они ее расшатывали, облапив и толкая животами.
Верхушка башни вычерчивала дугу по Млечному Пути.
Из стен выскакивали кирпичи, как зерна из кукурузного початка.
Часы то запрокидывались к небесам, то кланялись чуть не до земли.
И солнечная корона озаряла все это, играя ультрафиолетовыми и инфракрасными языками.
— Невозможно работать, — сказал Анс, взлетая и опускаясь. — Скажите им там.
— Эй вы, эники-беники! — крикнул доктор. — Катитесь отсюда! Мешаете!
— Сам дурак! — крикнул Гун. — Сейчас вам будет клец!
Дуга вправо. Дуга влево.
Кирпичи из стен ручейками.
Дуга влево. Дуга вправо.
Какое работать. Кувыркается сердце, взболтаны мозги.
Теменем о потолок. Зубьями механизма изорваны бока.
Влево-вправо-влево-вправо — ух, вниз полетели!
— Старайтесь, старайтесь! Вам неизвестно, что такое мастер! Он может и так! Надорвитесь, лопните, я — ученик Себастиана, все равно пушу время вперед!
Нет. Не успеть. Мастерство — не тяп-ляп. Мастерству нужны замедленность, паузы, раздумье. А башня сейчас рухнет.
Кирпичи из стен потоками.
Успеть. Успеть. К черту паузы. Она рухнет, а время уже вперед, уже вперед.
Во имя твое, Ненни.
Она рухнет, а тебе жить, Ненни.
Бежать вприпрыжку и гнать ногой камушек.
Тебе заселять землю, Ненни.
Пойдет, пойдет вперед. Настоящий мастер может все.
Что за звон? Что за звон?
Такого не было от сотворения мира.
Залил все другие звуки.
Рвется в уши, колотит по барабанным перепонкам, как град.
— Что за звон?
— Не слышу!
— Что за звон?
— Громче!
— Звон, говорю! Звон! Звон!
— Это летит Последняя Гибель.
— Что?
— Сейчас все исчезнем, молодые и старые, умные и эники-беники.
— И Ненни?
— Все до единого. По второму разу погибнут те, кто уже умер раньше. Да, Илль, и ты, окончательно. И твой шлем и ремешок от шлема. И некому будет поставить крест над нами. Положите отвертку, теперь уж ни к чему…
Звон… Звон… Звон… Перестаньте подождите… Лавина обвал не остановить ничем нет… Солнечную корону погасил как свечку… Я протестую позвольте я тоже имею голос что еще за Последняя к чему такая роскошь неужели мало той старинной уютной с которой свыклись… Конец ничего в мире кроме звона кроме звона…
Стоп.
Надо же, как я крепко спала. Ты, должно быть, весь дом всполошил.
Хватит тебе. Спасибо.
Это вы поняли — я будильнику говорю спасибо.
ПОХВАЛА БУДИЛЬНИКУ
Хочу сказать ему похвальное слово.
Сколько разных часов на свете, а полезней будильника нет.
Дай ему бог здоровья.
Как он бдителен, как своевременно приходит на помощь.
В высшей степени приятно все это отметить.
А если какой-нибудь иногда, случается, ворвется в ваш хороший сон и не даст вам его досмотреть — ну что ж, скажу на это: а в вашей работе ошибок не бывает?
Слава будильнику, слава!
Туш в его честь!
Славьтесь, будильники всех марок, в корпусах квадратных и круглых, на четырех камнях и на одиннадцати.
Я просыпаюсь все глубже. Если засыпаешь глубоко, надо глубоко и просыпаться, иначе что же это будет с нами?
День разгорается. Вдох, выдох. Вставай-ка, умойся чистой водой — и за дело.
Просыпаюсь все глубже, расплываются лики моего ночного видения. Время идет вперед.
Да здравствует Время, Идущее Вперед.
Это я рассказала сон, который мне приснился в ночь на пятницу.
1941–1963
ПРИМЕЧАНИЯ
Условные сокращения
ЗЛ — Панова В. Заметки литератора. Л.: Сов. писатель, 1972.
ЛГ — Литературная газета.
«О моей жизни…» — Панова В. О моей жизни, книгах и читателях. Л.: Сов. писатель, 1980.
ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства СССР (Москва).
«ВРЕМЕНА ГОДА»Из летописей города Энска. Роман
Впервые: Ленинградский альманах. Лениздат; 1953, кн. 5; одновременно: Новый мир. 1953, № 11, 12; отрывки: «Совершеннолетие» // Известия. 1951, 11 февр.; «Юлька» // Ленингр. правда. 1952, 3 авг.; «Весна» // ЛГ. 1952, 4 окт.; «Знакомство» // Смена. 1953, 1 мая; «Любовь» // Веч. Ленинград. 1953, 3 окт.; «Юлькин май» // Веч. Москва. 1953, 31 окт.; отдельное издание: Времена года. Из летописей города Энска. М.: Гослитиздат, 1954 (с биогр. справкой).
Началом работы над романом Панова считала свою статью «Тост» (ЛГ. 1949, 31 дек.). Когда статья была напечатана, сообщает писательница, «она мне показалась вовсе не статьей, а законченным вступлением в какой-то большой роман. В маленьком доме на окраине большого периферийного города я увидела праздничный стол и елку в зажженных свечках, за столом сидела героиня романа, уже немолодая женщина, ее звали — ну, конечно, ее звали, как одну мою знакомую, Дорофея Николаевна. […] Вот отсюда пошла разматываться нитка романа «Времена года», из летописей города Энска» («О моей жизни…», гл. «Очень трудная работа»).
Есть, однако, свидетельства, что еще раньше, до публикации повести «Ясный берег», Панова обдумывала тему нового «городского» романа, героиня которого, депутат горсовета, переживает семейную драму, развернутую затем в истории Дорофеи Куприяновой. «Будем надеяться, — писала Панова А. К. Тарасенкову 3 августа 1949 г., - что с горсоветовской темой получится лучше. (…) Все уже придумала для новой книги, теперь ищу ракурс, который мне даст возможность интересно и ярко это сделать. Затем поеду смотреть город — объект — и знакомиться с работой и с людьми. Затевается «громадный» для меня роман — листов на 20. Посмотрим, что выйдет» (ЦГАЛИ. Ф. 2587, оп. 1, ед. хр. 597).
Поиски необходимого ракурса оказались гораздо более трудными, чем думалось автору в начале работы. Первые наметки концепции «Времен года», как они были изложены Пановой на рубеже 1950-х гг., лишь отдаленно напоминают то, что было написано через три года. Первоначальный замысел был еще в достаточной степени прикладным, иллюстрационным. «Подумалось так: сколько тем еще не затронуто литературой — вот, например, почти ничего не было написано о работниках советского аппарата, о депутатах Советов, об их громадной созидательной работе, плоды которой мы видим на каждом шагу. Мне захотелось написать об этих людях, рассказать об их деятельности. Таков был первоначальный замысел, почти газетно-публицистический, годный более для брошюры, чем для романа» (ЗЛ. С. 46).
Накануне 1951 г. Панова впервые поделилась в печати планами своего очередного крупного произведения: «Весь прошедший год я писала новый роман. Буду писать еще год-полтора. Роман охватывает три года жизни одного небольшого советского города. […]
Жизнь города, жизнь этих людей, расцвет города, расцвет людей душевный, умственный, волевой, вот о чем я хочу рассказать в своем новом романе.
Я радостно прожила минувший год. Находилась безотлучно в кругу людей, которые войдут в книгу, вникала в их интересы, изучала, чем они занимаются. Теперь думаю за них, говорю за них на белых листах бумаги. Мне довелось увидеть очень хороший, светлый мир. Я жила с удовольствием весь прошедший год и радуюсь, что с этими хорошими людьми буду еще долго жить» (ЛГ. 1950, 31 дек.).
Первые главы романа Панова писала, сохраняя приподнятую тональность, воображению писательницы открывался «очень хороший, светлый мир», и его освещение мало чем отличалось от жанровых картин «Ясного берега». Разве что были взяты другая среда и другие герои.
Весной 1951 г. А. К. Тарасенков, перешедший работать в журнал «Новый мир», уже запрашивал Панову о ее новом романе: «Давно что-то мы с Вами не видались. Как Ваш роман? Я помню, что он был уже давно и твердо обещан мне для «Нового мира», и с нетерпением жду того дня, когда можно будет начать читать, а затем подписывать — «В набор!!!» Напишите хоть коротенько» (Письмо от 11 апр. 1951 г. // ЦГАЛИ. Ф. 2223, оп. 3, ед. хр. 378). К этому письму, посланному из редакции «Нового мира», была присоединена выразительная приписка главного редактора журнала А. Т. Твардовского: «Дорогая Вера Федоровна, я подоспел к письму А. К. и также прошу: вонмите, не забудьте о «Новом мире», когда рукопись Ваша придет с машинки. Большой привет и низкий поклон» (там же).
Обещанный для «Нового мира» роман далеко еще не был автором завершен. Чем глубже входила писательница в содержание жизни своих героев, тем дальше отходила она от праздничной новогодней тональности первых сцен и тем острее ощущала потребность радикально переработать все написанное чуть не с самого начала. О первых серьезных затруднениях с новым романом Панова откровенно написала в одной из своих статей 1952 г., когда конца работы еще не было видно.
«Вот сейчас пишу роман («Времена года»), и все повторяется снова. Я давно задумала и облюбовала этот роман, и мне казалось, что здание уже построено целиком, остается занести его на бумагу. Но людям, которых я поселила в этом здании, оно не понравилось. Они немедленно взялись перестраивать его: пристроили четвертую часть, безжалостно сбили затейливые лепные украшения, над которыми я столько трудилась, и перетасовывали все главы, как колоду карт. Герои, предназначенные автором для второго и третьего плана, потребовали, чтобы их переселили в самые лучшие квартиры и уделили им преимущественное внимание; и, напротив, те, кто в замысле моем ходил в первых героях, добровольно удалились на более скромные места. И мой ритм разрушен, и вместо заботливо выписанных мною диалогов вольно звучат их речи. Ничего не поделаешь, приходится смиренно переписывать страницу за страницей, если не чувствуешь в себе силы прикрикнуть хорошенько на героев и подчинить их своей