— Давно осиротели?
Реми подскочил.
— Разве отец вам не объяснил?
— Расскажите еще раз.
— Ну, в общем, довольно давно, да… Моя мать умерла в мае 1937 года. И именно с этого времени…
— Позвольте! Позвольте! Вам же не сразу сообщили, что ваша мать умерла.
— Ах нет! В том состоянии, в каком я находился, они предпочли подождать. Сначала мне сказали, что она в отъезде.
— Иначе говоря, ваша… болезнь предшествовала трагическому известию. Вы заболели раньше, чем узнали о несчастье. Горе, волнение ухудшили ваше состояние, но факт остается фактом, смерть вашей матери не имела прямого отношения к поразившему вас недугу.
— Не могу сказать. Знаю только, что это совпало по времени. Но отец должен был вам рассказать…
— Он рассказал мне, что вас нашли без чувств в саду в Мен-Алене; вы не помнили, что случилось перед вашим падением.
— Да, это так. Я часто пытался найти объяснение. Наверное, я играл, бегал, может быть, ударился.
— Однако, как говорят, у вас не было ни одной царапины, ни малейшего следа от ушиба. Может, вы что-нибудь припомните, пусть даже совсем смутно?
Реми развел руками:
— Все это случилось так давно… Говорили, что несколько недель потом я лежал скорчившись.
— В положении зародыша?
— Может быть, да.
— А до этого у вас не бывало провалов в памяти?
— Трудно сказать, я был совсем маленьким.
— Вы умели читать, считать?
— Немного да.
— А что, собственно, вы ощущаете? На что жалуетесь?
— У меня очень плохая память. Например, моя учительница, мадемуазель Луанс, объясняет мне сегодня задачу, а назавтра я уже не могу ее решить. Иногда я даже забываю, что она объясняла мне накануне.
— А что вы забываете легче всего?
— Математику.
— У вашего отца техническое образование?
— Он выпускник политехнической школы. И воображает, что я должен так же хорошо разбираться в математике, как и он. Он хочет, чтобы я во всем походил на него.
— Отдохните, мсье Вобере.
Знахарь встал, подошел к Реми сзади, положил руку ему на голову. Было слышно, как в соседней комнате громко играли дети. Что-то каталось по полу. Может быть, заводная лошадка? Рука медленно скользила по голове Реми.
— Расслабьтесь… Вот так… Больше не волнуйтесь. Теперь вы ничем не отличаетесь от любого своего сверстника. Вам восемнадцать лет, не так ли?
— Да.
— А не могли бы вы немного попутешествовать? Какова профессия мсье Вобере?
— Мой отец занимается импортом цитрусовых. Ему принадлежит крупное дело в Алжире.
— Замечательно! Попросите его отправить вас туда, месяца на, два, три… Что? Вы боитесь отказа? Он строг?
Реми почувствовал, что краснеет.
— Дело не в этом, — пробормотал он. — Я не смогу там обойтись… Обо мне всегда заботились… всегда.
Человек за его спиной засмеялся громким, низким смехом, приятным на слух. Рука его легла на плечо Реми.
— Вы боитесь, что вам не хватит энергии? — спросил он. — Не бойтесь. Постарайтесь только захотеть… изо всех сил. Скажите себе: «Я сумею! Я сумею!» Поверьте мне, воля может все. Дело лишь в тренировке. И я вам помогу. Я буду думать о вас.
— Но… а когда я буду далеко?
— Расстояние не имеет значения. Для мыслей не существует расстояний.
Было странно слышать подобные слова из уст этого толстого, пахнущего табаком и несвежим бельем человека, с рыжей шерстью на руках. Он снова сел за стол, повертел немного в руках деревянного Иисуса, затем поставил его на пишущую машинку.
— Ваш случай классический. Не пытайтесь понять его. Вы слишком любопытны по отношению к самому себе. Все вы одинаковы… Впрочем, если вы снова потеряете веру в себя, если вас еще будут беспокоить страхи, приходите… Приходите побеседовать со мной. Вот увидите, облегчение наступит само собой. Я вам обещаю…
Вдруг открылась дверь, и на пороге появился ребенок.
— Франсуа, — сказал знахарь, — веди себя хорошо. На, возьми свою куклу… и постарайтесь поменьше шуметь.
Он ущипнул малыша за шею, улыбнулся Реми.
— Отправляйтесь путешествовать, — пробормотал он. — Так будет лучше… И не только для вас.
Реми встал, целитель протянул ему руку. Надо ли было предложить ему денег? Сказать «спасибо»? Реми предпочел уйти молча. Люди стояли в приемной, в коридоре, даже на лестничной клетке. Все эти перешептывающиеся больные представляли собой отталкивающее зрелище. На некоторых были повязки, и, спускаясь по черной лестнице, Реми подумал, что ненавидит толпу, толкучку, соприкосновение с другими людьми. Ему не терпелось остаться одному; он был разочарован. Этот толстый человек ничего не понял. Путешествовать! И что он увидит, когда поедет в Алжир? Предприятия Вобере, кабинеты Вобере, персонал Вобере! И незнакомых людей, которые будут качать головами и говорить: «Ах, вы сын Вобере!»
Реми медленно шел по краю тротуара; интересно, сумеет ли он поймать такси? Палящее солнце нравилось ему. Прогулка тоже была приятной, но все же это не то, что он себе представлял… В своем кресле он обладал большей властью, большей уверенностью в себе. Например, он заставлял людей поворачивать голову, уступать ему дорогу, и он помнит ту девочку, которая подошла к нему в парке Ранелаг и подарила букетик фиалок.
Он поднял руку. Поздно. Такси проехало мимо. Это тоже характерно. Но не мог же он поехать на метро! Он даже не знал, как оно устроено, метро. Он совсем не знал города, а мир знал лишь по картинкам в журналах. В мелькании пестрых страниц ему запомнились высотные здания, теплоходы, пейзажи Китая, Африки, фотографии Елисейских полей, площади Опера праздничным вечером, а вот маленькие темные забегаловки, антикварные магазинчики, мясные лавочки, где на витринах лежали куски мертвого мяса, были ему в новинку, они волновали его и таили в себе неясную опасность. Реми чувствовал себя тревожно от всего этого шума, движения, скопления запахов, как животное вдали от своего логова.
— Эй!
Заскрежетав тормозами, такси остановилось. Старый желтоватый «рено» с сиденьями сомнительной свежести Реми колебался. Следует ли ему ехать?.. Это так далеко!.. Купит ли он там цветы? И еще эта жалкая машина!.. Шофер открыл дверцу. Ладно!
— Кладбище Пер-Лашез, центральный вход.
Ну, теперь все. На сей раз Реми решился. Три дня он бродил вокруг стоянок такси, не в силах побороть себя. Впрочем, какая необходимость так уж торопиться на встречу с умершей?! Он даже не знал, действительно ли хочет поехать на кладбище. Ведь могила сама по себе не очень много и значит. Умершие… Клементина утверждала, что они где-то живут. Когда Реми был маленьким, он учил молитвы. Теперь он их конечно же забыл, как и все остальное. Он никогда не чувствовал необходимости молиться за Мамулю, но думал о ней с нежностью, потому что она была неотделима от его детства. Она принадлежала к миру до случившегося. И Реми вдруг подумал, что от того мира ничего не сохранилось. Одежда Мамули, ее вещи, наверное, также и драгоценности, какие-нибудь безделушки — куда это делось? Должно быть, все отправили в деревню, в Мен-Ален. Любопытно будет пройтись по комнатам верхнего этажа, порыться в ящиках. Еще один дом, где Реми жил, но которого не знал.
Такси въезжало на длинную, оживленную улицу, и у Реми возникло чувство, что он едет по незнакомой стране. А если с ним здесь что-нибудь случится, как он найдет проспект Моцарта? «Я сумею», — подумал он. Может быть, это только слова? Может, это нечто вроде заклинания? Целитель выглядел таким уверенным в себе в силе своих убеждений.
Такси затормозило, остановилось. Пер-Лашез. Почему Реми представлял себе это место мрачным? Перед ним предстали чугунные ворота, газоны, бордюры из хризантем, и со всех сторон ощущался город со своим бесконечным движением, глухим шумом. «Я сумею!» — повторил себе Реми. Он расплатился с таксистом, перешел улицу, зашел в цветочную лавочку, низкой черепичной крышей напоминавшую деревенский домик. Купил букет гвоздик, но, едва выйдя на улицу, пожалел о сделанном выборе. У него, должно быть, нелепый вид деревенского жениха. Но никто не обращал на него внимания. Какой-то человек сгребал в кучу опавшие листья. Он вошел на территорию кладбища, стараясь вспомнить свои прошлые впечатления. Вот та самая аллея, точно дорога, уходящая далеко вперед… Нет, ее он не узнавал. Зачем он пришел сюда, похожий со своими цветами на гостя, которого уже давно не ждут? Женщина в трауре вышла из здания, у входа в которое Реми прочел табличку: «Контора кладбища». Наверняка здесь ему помогут. Он толкнул дверь и сказал с недовольным и деловым видом.
— Будьте любезны, я ищу могилу Окто.
Сторож посмотрел на гвоздики, потом на Реми.
— Вы хотите знать, где находится могила?
— Да, — нетерпеливо произнес Реми.
— Окто… скажите, пожалуйста, по буквам.
— О… к… т…
— Достаточно… О… к… т… Так-так, О… к… т…
Сторож перебрал несколько журналов, открыл толстую книгу, и палец его заскользил по страницам. О… к… т… Оброн… Олер… Окто… Окто Луиза Анжела… участок № 7…
Он встал, протянул руку по направлению к окну.
— Это просто. Видите вот эту аллею?.. Не центральную, а вот эту, прямо перед нами? Пройдете по ней до Шмен Серре, она пойдет направо. Могила сразу слева, пятая по счету.
— Спасибо, — пробормотал Реми. — Но… простите. Вы сказали Окто Луиза Анжела?
Сторож склонился над книгой, ногтем подчеркнул имя.
— Да. Окто Луиза Анжела… Это не то?
— То, то. Это моя бабушка, но… а еще?
— Что — еще?
— Другого имени нет?
— Нет. Это последнее захоронение. Дальше могила Отман, никакого отношения к Окто.
— Наверное, вы ошибаетесь. Обязательно должна быть Вобере, Женевьева Вобере… Ее похоронили несколькими днями позже, в том же склепе… 30 мая 1937 года.
Сторож терпеливо прочел еще раз.
— Сожалею, — добавил он, — вот ранее есть еще Окто Эжен Эмиль…
— Да, это мой дедушка… Но, Господи, как же так? Здесь наверняка ошибка, забыли вписать.