— Почему мне ничего не говорили?
— Ты все равно ничего не смог бы изменить.
— Зато теперь я все могу изменить!
— Ты, мой бедненький Реми.
— Я… Потому что я дядин наследник. То, что он собирался предпринять в Соединенных Штатах, сделаю я, и нет причин, чтобы я не смог этого сделать… Я уже не ребенок. Коммерции учатся… и потом мне так надоело здесь жить!
Внезапная мысль об отъезде вдохновляет его. Он представляет себе небоскребы с бесчисленными окнами, пальмы вдоль проспектов — все те картинки из журналов, которые он так часто листал в постели. Америка! Калифорния! Он станет бизнесменом и — кто знает? — будет помогать отцу — он, калека, смерти которого быть может, иногда желали. Он улыбается.
— Конечно же я увезу тебя с собой.
Клементина грустно качает головой.
— Будь благоразумнее — бормочет она. — Все не так просто.
Но Реми распаляется. Он бежит в библиотеку за атласом, находит Атлантику, огромный Американский континент, изборожденный дорогами, изрезанный рельсами. Двадцать четыре часа до Нью-Йорка. Двадцать четыре часа до Сан-Франциско. Грубо говоря. Мечты совсем рядом. Конец кошмарам. Там он станет новым человеком. «Я так хочу!» Стоит только захотеть… Он даже не заметил, как Клементина вышла. Он курит. Думает. Он возрождается к жизни. Там у дяди были знакомые служащие — люди, знающие дело. Стоит лишь внести деньги. Остальному мало-помалу научишься. Ах, если бы только Раймонда…
Реми швыряет атлас на кресло, бросается в коридор. Когда он чего-нибудь хочет, то не в состоянии ждать. Он стучится в дверь.
Раймонда открывает, и с первого взгляда он понимает, что она плакала. Но сейчас ему наплевать на пустяковые огорчения молодой женщины.
— Раймонда!.. Мне пришла великолепная мысль.
— Позже, — говорит она. — Я немного устала.
— Нет. Сейчас… Только два слова… Вы уже знаете… о Мамуле?.. Я в курсе. Я только что из больницы. Вы напрасно от меня все скрывали.
— Это ваш отец вам…
— Нет. Это я сам… Я вполне способен принимать решения, и вот теперь…
Он подходит к Раймонде, берет ее за руку.
— Слушайте меня внимательно, Раймонда, и перестаньте считать меня ребенком. Я — дядин наследник. Я могу потребовать юридического подтверждения своей дееспособности, я где-то читал об этом, да, впрочем я еще узнаю подробнее…
Он останавливается, потому что теперь его сковывает смущение.
— Так что же? — говорит Раймонда.
— Так вот я еду туда… в Калифорнию.
— Вы?
— Вот именно. Я… Если я останусь, то не исключены новые несчастья… В то время как там…
Она смотрит на него с тревогой, и Реми нервным жестом откидывает челку.
— Там, — продолжает он, — я окончательно выздоровлю.
— А как вы представляете себя, одного, в чужой стране?
Он краснеет и отпускает руки Раймонды, чтобы она не почувствовала его смущения. Именно сейчас нужно выглядеть сильным, уверенным в себе, решительным.
— Раймонда… мой дядя в Мен-Алене предложил вам… Помните?.. Я прошу вас о том же. Вы все еще нужны мне.
Он засовывает руки в карманы, шагает по комнате, мимоходом пиная ногой пуфик.
— Покончим с этим, Раймонда. Я люблю вас. Это не признание — момент для объяснения совсем неподходящий… Я просто констатирую факт. А впрочем, вас это не должно удивлять. Я люблю вас, вот и все. И решил уехать, порвать со своим жалким прошлым… Вы помогли мне стать мужчиной… Вы должны помочь мне до конца.
— Вы это серьезно, Реми?
— Клянусь вам, мне совсем не до шуток. С сегодняшнего утра все стало по-другому. Вы должны это понять.
— Но… ваш отец?
— Мой отец!.. Поверьте, мой отъезд не лишит его сна… А там я смогу быть ему полезным… Ну! Да или нет?
Раймонда медленно села на краешек стула, не сводя глаз с Реми. На этот раз она тверда в своем решении.
— Нет, — шепчет она, — нет… Это невозможно… He нужно, Реми… Вы не должны обо мне думать.
— Да как же я могу иначе?! — восклицает он. — Вот уже много лет вы рядом со мной. Все, что у меня было счастливого, исходило от вас. В этом доме вы — единственный живой человек, единственная, кто умеет смеяться и любить.
Она все так же упрямо мотает головой.
— Вы отказываетесь?.. Да говорите же!.. Вы боитесь меня?.. Это так, да?.. Но ведь вы же знаете, что я никогда не смогу вас ненавидеть.
Внезапно какая-то мысль останавливает Реми. Он раздумывает, опускается перед Раймондой на колени.
— Послушайте! Будьте со мной откровенны. Вы уверены, что не можете уехать со мной?
— Да.
— Вы любите другого?
Он приподнимает ей подбородок жестом опытного, искушенного мужчины. Впивается взглядом в это лицо, ставшее чужим и замкнутым.
— Так вот оно что! Вы кого-то любите.
Крылья носа у него дрожат. Он встает.
— Мне следовало догадаться, — говорит он. — Но есть одна вещь, которой я не понимаю, Раймонда. Вы никогда не уходите из дому… Даже вечером… Где же он прячется, ваш возлюбленный?
Внезапно правда пронизывает все его существо.
— Он живет здесь… Кто это? Не Адриен же?
Она плачет, уткнувшись в согнутую руку, как если бы хотела защититься от удара. Но Реми не решается пошевелиться, не решается больше думать. Значит, несчастье уготовило ему новые хождения ощупью в темноте? У него горький вкус во рту.
— Мой отец?
Рука Раймонды падает. Больше нет надобности говорить. Сколько времени длится их связь? Видимо, с первого дня, как Раймонда вошла в этот дом. Вот почему братья ссорились, вот почему дядя так грубо обращался с молодой женщиной, почему подозрительная Клементина молчала, подавляя обиду.
— Извините меня, — бормочет Реми.
Он отходит к двери. Но у него нет сил уйти. Он последний раз смотрит на Раймонду. Он не обижается на нее. Она жертва. Такая же, как и он сам.
— Прощайте, Раймонда.
Он закрывает дверь. Колени его дрожат. Он спускается в столовую. Ему хочется выпить чего-нибудь крепкого, как в тот день, когда он побывал на кладбище.
Но спиртное его не согревает. Гнев переполняет Реми. Он боится того, что произойдет. Он не хочет этого, но таково исходящее от него проклятие. Реми идет на кухню, где Клементина мелет кофе.
— Когда вернется отец, — говорит он, — предупреди его, что я хочу с ним поговорить.
Глава 8
— Не скрою от вас, что он немного волнует меня, — говорит доктор. — Это возбуждение! Этот упорный отказ вас видеть. Странный юноша! Он читал недавно что-нибудь о сглазе? Откуда такое взбрело ему в голову?
— Он еще ребенок, — сказал Вобере.
— Я в корне с вами не согласен. Он сильно изменился, возмужал. А потому эта навязчивая идея может стать опасной.
— Чего вы опасаетесь?
— Точно не могу вам сказать. Но мне кажется, что за ним следует постоянно следить… Когда он будет в состоянии выходить из дому, не стесняйтесь. Проконсультируйтесь с психиатром. Специалист наверняка найдет причину его волнений. Что касается меня, то я считаю, что ваш сын когда-то испытал глубокое потрясение, он, видимо, увидел что-то, что сильно напугало его… Все пошло отсюда.
— Ну что вы! — прогремел Вобере. — Да, кстати, дурной глаз — это что-то новое… Нет, доктор, скажите уж лучше, что Реми не любит меня и никогда не любил, что он только и норовит отравить мое существование. Он прекрасно знает, что в настоящий момент у меня тысяча трудностей, и вот уже восемь дней, вы сами видите, он нарочно меня изводит… Как будто я могу согласиться на это абсурдное путешествие…
— И все же это, быть может, наилучший выход. Извините мою прямоту, но для него этот дом не подходит: он связан с терзающими его воспоминаниями. Я почти уверен, что полная, резкая перемена жизни избавит его от комплексов. А уж если кто-либо будет его сопровождать, я думаю… Его учительница, мадемуазель Луанс, она не сможет?
— Об этом не может быть и речи, — отрезал Вобере.
Врач открыл дверь вестибюля.
— Так или иначе, — заключил он, — вы должны что-нибудь решить. Нельзя оставлять сына в таком состоянии. Если он заставляет вас страдать, то, поверьте мне, сам страдает не меньше. И я считаю, что в его лице мы имеем классический случай. Полгода назад я не был бы столь категоричен. Но излечение от паралича доказывает, что все его беды и даже провалы в памяти возникли исключительно на нервной почве. Это очевидно! Но если уж вы не хотите отпустить его, то по крайней мере сделайте, как я вам посоветовал. За несколько сеансов специалист поможет ему осознать то, что он сам от себя скрывает. Правду, понимаете! Нет ничего лучше. Мальчик имеет право знать правду…
Он вышел, и Вобере медленно закрыл дверь, затем вытер руки платком. Правда! Легко сказать… Он прошел по коридору до своего кабинета, рассеянно посмотрел на свои книги, на свой стол, заваленный папками. Слова врача еще звучали у него в ушах. «За несколько сеансов специалист…» За несколько сеансов!.. Так долго бороться, чтобы к этому прийти. Он упал в кресло, оттолкнул разноцветные досье. Раз нельзя больше сопротивляться, к чему еще работать? Смерть брата ускорила катастрофу. А теперь еще и Реми… Он открыл ящик стола. Под стопкой писем, блокнотов, старых конвертов, которые он хранил из-за марок, его рука нащупала рукоятку револьвера. Может быть, крайняя мера… И снова — нет. Даже в этом единственном спасении ему отказано. Если он уйдет из жизни, мальчишка уверует, что обладает несокрушимой силой. Он уже никогда не выздоровеет.
Вобере потер веки. Он не знал, что лучше. Желал ли он, чтобы Реми избавился от наваждения? Если к Реми вернется память, другого выхода, кроме как револьвер, не будет… С любой стороны ситуация выглядела безвыходной, Реми погибал.
В дверь постучали. Вобере задвинул ящик.
— Войдите!.. Что вы хотите, Клементина? Я занят.
Своей семенящей походкой она подошла к столу, как злая колдунья, готовая накликать беду. Подбородок ее дрожал. Она сцепляла и расцепляла свои искалеченные артритом пальцы.
— Ну, так что же?.. Я занят.
— Я слышала, что советует доктор, — сказала она.