Она ждала его здесь вместе с Александром. Констанс попросила Александра прийти на полчаса раньше Моранжа, ей хотелось побеседовать с ним, но до времени не раскрывать ему истинного положения вещей и той роли, которую она намеревалась ему отвести. Так как она считала излишним сразу же посвящать его в свои замыслы, то решила оказать ему радушный прием и вести себя с ним, как с человеком, которого ей рекомендовала ее родственница, баронесса Лович, и которому она хочет помочь устроиться на работу. Но с какой затаенной страстью рассматривала она его, радуясь тому, что он выглядит крепким и решительным, что у него жесткое выражение лица и страшный взгляд, поймав который она сразу поняла, что пришел мститель. Она выведет его в люди, он будет иметь вполне приличный вид. Александр, ничего еще толком не понимая, почувствовал, однако, что сейчас решается его судьба, и ждал поживы: так молодой волк готов дать себя приручить, лишь бы потом на свободе пожрать все стадо. Когда Моранж вошел, его в первую же минуту поразило сходство Александра с Бошеном, необычайное сходство, до боли потрясшее Констанс. Моранж похолодел, ему почудилось, будто он приговорил к смерти своего старого хозяина.
— Я жду вас, друг мой, вы немного опоздали, вы, всегда такой точный…
— Простите, но мне нужно было закончить небольшую работу.
Она шутила, она была счастлива. И тотчас же перешла к делу.
— Ну, вот тот молодой человек, о котором я говорила. Для начала возьмите его к себе, поучите, пусть первое время, конечно, выполняет только небольшие поручения. Итак, решено?
— Прекрасно, сударыня. Я позабочусь о нем, положитесь на меня.
И когда она, прощаясь с Александром, сказала ему, что ждет его к себе послезавтра утром, Моранж услужливо предложил показать ему контору и цехи, где еще шла работа.
— Таким образом он ознакомится с заводом и завтра прямо придет ко мне.
Констанс рассмеялась, любезность старого бухгалтера окончательно успокоила ее.
— Чудесная мысль, друг мой, благодарю вас тысячу раз… До свиданья, сударь, мы позаботимся о вашем будущем, если только вы будете благоразумны.
Но в этот миг нелепейшая, безумная выходка Моранжа словно громом поразила ее. Посторонившись, чтобы дать Александру выйти первым из маленькой гостиной, он вдруг обернулся к Констанс, лицо его исказила бессмысленная гримаса, словно душевное расстройство, гнездившееся где-то внутри, прорвалось неожиданно наружу. И, глядя ей в глаза, он тихо, фамильярным тоном, со злой ухмылкой пролепетал:
— Ха-ха-ха! Блез там, на дне ямы! Он говорит, он говорил со мной!.. Ха-ха-ха! Прыжок! Ты хотела этого прыжка! Так ты получишь еще один прыжок, получишь прыжочек!
И он исчез вместе с Александром. Констанс растерялась. Все это было так неожиданно, так дико, что сначала она даже не поняла его слов. Но потом ее будто осенило: ведь он говорил об убийстве, о котором никогда не вспоминал, о том чудовищном преступлении, тайну которого они четырнадцать лет хранили про себя, в которой даже самим себе признавались лишь взглядами. И вдруг сейчас он бросил ей страшную фразу прямо в лицо с гримасой безумия! Откуда у этого несчастного взялась такая дьявольская отвага? И от туманной его угрозы на нее пахнуло холодом бездны. Она побледнела как полотно, ее пронзило глухое предчувствие ужасного возмездия судьбы, судьбы, в которую она только сейчас начинала верить. Да, это было возмездие. И она снова, как четырнадцать лет назад, стояла в той же гостиной, вся похолодевшая, прислушиваясь к шуму, доносившемуся с завода, ожидая страшного грохота падения, как в те далекие дни, когда она прислушивалась и ждала гибели того, другого.
Между тем Моранж, семеня мелкими шажками, вел за собой Александра, приветливо и спокойно беседуя с ним.
— Простите, пожалуйста, что я иду впереди, но нужно же показывать вам дорогу… О! На таком заводе, как этот, не трудно и заблудиться, здесь столько лестниц, коридоров, закоулков. Конца нет!.. Вот видите, сейчас коридор сворачивает налево.
Затем, выйдя на галерею, где царила полная тьма, Моранж рассердился и сказал вполне естественным тоном:
— Ну вот! Они всегда так! Опять света не зажгли, а выключатель в том конце коридора… Хорошо, что я знаю, куда идти, сорок лет хожу этим путем… Осторожней, следуйте за мной!
И он каждую минуту предупреждал Александра, куда ступать, любезно показывал дорогу, и ни разу голос не изменил ему.
— Не отставайте, сворачивайте налево… А теперь нам надо идти все прямо… Обождите-ка, здесь галерея разделена барьером, там есть дверь. Вот мы дошли… Слышите, я открываю дверь… Идите за мной, я пройду первым.
Моранж спокойно шагнул в темноту, в пропасть. И безмолвно, не вскрикнув, рухнул вниз. Александр, не отстававший ни на шаг, почувствовал пустоту разверзающейся перед ним бездны, колебание воздуха от падения тела и с ужасом понял, что пол уходит у него из-под ног. Но он уже не мог остановиться и, сделав, в свою очередь, шаг, с воплем сорвался вслед за Моранжем. Оба тела столкнулись и разбились насмерть. Моранж, однако, еще дышал несколько секунд, Александр же лежал с пробитым черепом, с вытекшим мозгом на том самом месте, где когда-то нашли Блеза.
Когда оба трупа, жертвы загадочной катастрофы, были обнаружены, всех охватило смятение. Моранж унес с собой свою тайну, совершил жестокий акт правосудия в припадке безумия, быть может, для того, чтобы покарать Констанс, а быть может, для того, чтобы загладить свою старую вину перед Дени, вознаградив его за потерю брата, из любви к маленькой Гортензии, которая теперь может жить, не зная горя, со своей послушной и красивой куклой Марго. Устранив орудие преступления, он уничтожил возможность нового преступления. Одержимый навязчивой идеей, он, вероятно, не задумывался над существованием стихийного правосудия, не подвластного разуму, которое, подобно урагану, с жестокой невозмутимостью косит человеческие жизни. Он этого не знал: он действовал. Но на заводе все в один голос твердили, что Моранж окончательно спятил, что только он один виновник несчастья, тем более что никто не мог понять, почему лампы были выключены, а дверцы люка широко распахнуты; никто не представлял себе, как он мог сорваться в пропасть, прекрасно зная о ее существовании, и каким образом упал за ним следом несчастный молодой человек. Впрочем, вскоре после этих событий, когда консьержка дома, где жил Моранж, рассказала о чудачествах покойного, о чем после посещения его квартиры комиссаром полиции узнали все, последние сомнения исчезли, — старик бухгалтер уже давно сошел с ума. Да, такого безумца давно пора было упрятать в больницу! Достаточно посмотреть, в каком ужасающем состоянии была его квартира: в кухне грязно, как в хлеву, в гостиной с мебелью в стиле Людовика XIV, покрытой пылью, — полное запустение, в столовой — все вверх дном, дубовая мебель, сдвинутая неизвестно зачем к окну, загораживает свет, и там темно, как в погребе. Только в комнате Рэн царил идеальный порядок, благоговейная чистота, мебель из белой лакированной сосны блестела, как зеркало, — очевидно, ее протирали ежедневно. Но признаки безумия проступали особенно убедительно в спальне, превращенной в музей реликвий, где все стены были увешаны фотографиями жены и дочери Моранжа. Над столом, что стоял против окна, было устроено нечто вроде алтаря, который Моранж в свое время показывал Матье. В центре, — словно сестры-близнецы, красовались Валери и Рэн, снятые, когда им было по двадцать лет, а вокруг было аккуратно расставлено и развешано множество их фотографий в разные годы: когда они были еще совсем маленькими, потом молодыми девушками, потом взрослыми женщинами, в различных позах и туалетах. И тут же на столе, словно жертвоприношение божеству, было обнаружено более чем на сто тысяч франков золотых и серебряных монет, и даже целая груда медных су — все состояние бухгалтера, которое он копил столько лет, питаясь черствым хлебом, как нищий. Наконец-то стало известно, куда уходили его сбережения: он отдавал их двум любимым женщинам, которые по-прежнему были для него всем — волей, страстью, гордостью. Терзаясь мыслью о том, что, мечтая сделать их богатыми, он невольно стал их убийцей, Моранж копил для них эти деньги, которых они так страстно жаждали, которые потратили бы с таким восторгом. По-прежнему только для них он трудился, им отдавал все заработанное, осыпая их золотом, не тратя на свои личные прихоти ни одного су, ибо в своем бредовом служении милым сердцу призракам он желал лишь одного — порадовать, ублаготворить тех, кто навеки его покинул. И долго еще в квартале передавали из уст в уста историю сумасшедшего старика, который уморил себя голодом, хотя, как обнаружилось, обладал огромным состоянием, — в продолжение двадцати лет он копил деньги и клал их все до последнего су, как кладут букет цветов, на стол у портретов жены и дочери.
Когда Матье к шести часам вечера явился на завод, он застал всех в волнении и страхе, под впечатлением только что случившейся катастрофы. Еще с самого утра он был напуган письмом Моранжа, его встревожила и поразила вся эта фантастическая история Александра, который отыскался, был принят Констанс и взят на завод. И хотя в письме все излагалось достаточно ясно, какая-то странная непоследовательность, внезапные и непонятные скачки мысли болью отзывались в сердце Фромана. Он трижды перечитал письмо, строя всякий раз самые мрачные предположения, ибо все случившееся представлялось ему чреватым неясными угрозами. Явившись затем к указанному часу на свидание с Моранжем, он неожиданно оказался перед двумя окровавленными телами, только что извлеченными из ямы Виктором Муано и лежавшими рядом на земле. Онемев от ужаса, слушал Матье своего сына Дени, который, распорядившись прекратить работу на заводе, взволнованно рассказывал отцу об этом необъяснимом несчастье: два искалеченных трупа — старый маньяк бухгалтер и незнакомый молодой человек, явившийся неизвестно откуда. Ошеломленный, бледный, Матье сразу узнал Александра, но промолчал, потому что ему не хотелось никого, даже своего сына, посвящать в те страшные предположения, вернее, пока еще туманные догадки, которые теснились в его мозгу. Со все возрастающим волнением ловил он теперь уже установленные подробности, в частности, рассказ о том, как в галерее потушили все лампы, как закрытая обычно дверца, которую мог открыть только свой человек, знавший устройство секретного механизма, была распахнута… И внезапно, когда Виктор Муано обратил его внимание на то, что старик Моранж, безусловно, упал первым, потому что нога молодого человека лежала поперек тела старика, Матье, мысленно перенесш