Между тем не так уж давно в Венгрии (едва ли не в центре европейского свиноводства) животных содержали иначе. Их пасли так же, как пасут табуны лошадей, коров, овец и гусей.
Свинопас считался пастухом невысокого ранга.
А для свиней он как бы не существовал. На выпасах они жили так же, как живут их дикие предки. Я видел эти стада поджарых, длиннорылых, подвижных, энергичных свиней. Они хрумкали лопухи, жевали червяков и улиток, подбирали упавшие груши и желуди. Можете себе представить, как отличается мясо этих «полузверей» от мяса свиней, набирающих вес в бетонных закутях.
Впрочем, домашних свиней кое-где (в Испании, на Кавказе) даже не пасут и летом никаких забот о них не имеют. Спихнули со двора по весне, и свинья, если медведь ею не закусил, возвращается домой, истосковавшись по соли, а также потому, что, как и многим животным, ей ведомо «чувство дома».
Да, мы такие…
Диких свиней, начиная с нашего кабана, часто внешне несхожих, в их семействе восемь видов. Из них человек вывел более сотни разных пород.
Первые домашние свиньи, как полагают, появились пять тысяч лет назад в самых разных местах, по мере перехода людей к оседлому образу жизни. Приручить дикаря, как показывает опыт нынешней жизни, не очень трудно. Малышей убитой на охоте свиньи приносили домой, и от внимательного к ним отношения и заботы поросята становились ручными.
На островах Малайзии, где небольшие дикие свиньи являются самым крупным объектом охоты, мужчины вместе с мертвой добычей при носят в деревню одного или двух крошечных поросяток. В природе они бы погибли. В деревне — нет.
Женщина, у которой в это время есть грудной ребенок, берет кабанчиков на воспитание — кормит грудью, и вырастают в деревне уже ручные поросята. Вот оно, начало приручения. Но местные жители, кочуя с места на место, не считают нужным возиться с хозяйством, проще кабанчика, когда вырастет, заколоть и принести из джунглей нового…
Удаление прирученных свиней от диких притупило, конечно, некоторые их инстинкты, понизило выносливость, но ненамного.
О еще не растраченной, унаследованной от диких кабанов выносливости свиней можно было бы рассказать много. Вот один интересный случай.
В 1930 году из села Муромцевского Омской области на Иртышскую пристань летом гнали большое стадо (300 голов) свиней. Чем-то напуганное в лесу стадо рассеялось. Часть свиней прибилась к ближайшим селеньям под покровительство человека, а часть исчезла.
Посчитали: погибли. Но некоторые одичавшие животные попадалась на глаза несколько лет. И с приплодом! Значит, двор не так уж далеко увел белотелых потомков вепрей из леса.
Дикие кабаны отличаются феноменальным слухом и острым чутьем. Это важно для жизни в лесу — находить пищу и чувствовать опасность. Свиньи эти способности сохранили. Есть отменного вкуса (и, главное, запаха) гриб под названием трюфель. Французские гурманы душу отдадут, чтобы отведать блюдо с приправой из трюфелей. Но гриб на виду не растет, спрятан в земле на глубине двадцати сантиметров. Человеку ни увидеть, ни почувствовать этот деликатес не дано. Кабанам же лакомство это очень даже доступно. Они издали чуют гриб по запаху.
Кому-то когда-то пришло в голову взять в лес с собой дворового поросенка поискать трюфели. Великолепно, видимо, все удалось. И вот уже многие лета сборщики трюфелей (цены на них у ресторанщиков очень высокие!) выбирают поросеночка и натаскивают находить трюфеля.
Выбирают поросенка предельно просто.
Наведавшись к фермеру, кладут у загона гриб трюфель. Какой сосунок первым к грибу подбежит, того для охоты и выбирают.
Разумеется, поросенку найденный гриб съесть не дают. Раскопают и в сумку! А поросенку как поощрение — кусочек сыру.
Брем, отдавая должное чутью свиней, рассказывает случай, когда привязавшаяся к человеку свинья ходила с ним охотиться в лес и чуяла след птицы не хуже собаки. Описаны случаи, когда представленные сами себе домашние свиньи поднимались в горы (Испания) на две с половиной тысячи метров и находили что-то съедобное там, где другие животные ничего не нашли бы.
Не чувствительны свиньи к змеиному яду. Не ясно до конца почему. То ли яд нейтрализуется жиром, то ли масса его не дает яду проникнуть до кровеносных сосудов. Но замечено: свиньи змей поедают спокойно, как всякую другую добычу.
Переселенцы в Америку, конечно, брали с собой свиней как животных выносливых и неприхотливых. И нашлась для хавроньи в прериях неожиданная работа. Прежде чем строить дом, фермер должен был очистить участок от гремучих змей, которых тут было много. Как он поступал? Он ехал к уже укоренившемуся соседу, брал у него свинью и выпускал пастись на участке несколько дней. После этого можно было начинать обживать место — всех гремучников свинья извела.
В вышедшей из хлева чумазой хавронье трудно заподозрить интеллектуала. Однако исследования показали: по уму среди животных свинья стоит в таком ряду: шимпанзе, слоны, дельфины, медведи, а дальше — она. Свиньи не очень привязываются к людям, но лучше многих других животных поддаются дрессировке. В. Дуров писал об исключительно успешных цирковых номерах со свиньями.
Еще несколько интересных фактов. Анатомически ближе всех к человеку стоит шимпанзе (90 с лишним процентов), а следом за обезьянами ближе всех к человеку по строению внутренних органов стоит свинья. Уже сейчас делают пересадки людям некоторых органов от свиней, и это только начало…
Но главное, из-за чего свиней разводят на всех континентах земли, — мясо. Необычайно вкусное мясо! Притом что свинья плодовита, двенадцать — пятнадцать поросяток — не рекорд для нее, есть еще одно качество: свинья — животное скороспелое, через восемь месяцев новорожденные сами уже готовы плодоносить. Прибавим к тому неприхотливость, нетребовательность к еде. Что еще можно желать от животного, которого люди несколько тысяч лет назад заманили во двор из леса.
Материнских добродетелей за свиньями не замечено: матушка может сожрать придавленного ею же малыша. С любопытством будет наблюдать мамаша, если ее находчивый отрок припадет к набухшему вымени у коровы.
Вот таков он, потомок лесного зверя, от родословной которого человек отщипил веточку и приспособил для своей пользы.
Свинья, если это не матка, не цирковая актриса, живет недолго. С приходом морозов или к Рождеству хозяева точат нож. И тут уж ничего не поделаешь — таково жизненное предназначение нашей героини. Правда, не у нее одной.
Гуси, утки, индюшки, куры, бычки — у всех судьба в руках человека. Се ля ви!
Фото из архива В. Пескова. 12 ноября 1999 г.
Таежный тупик
У Агафьи Лыковой под Новый год
Иногда улеглась поднятая вертолетом пурга, стало ясно: Агафьи в обители нет. Лаяли две собаки и одиноко под елкой стоял Ерофей.
— На ключах она! На ключах! — прокричал он мне на ухо.
Получив несколько инструкций Ерофея, мы немедленно поднялись. Ключи — это местечко у слияния Большого и Малого Абакана, известное тут давно. Охотники-шорцы издавна лечились тут после зимы — отлеживались в горячей воде. Сейчас лечить ревматизмы, хондрозы, простуды прилетают охотники и шахтеры.
Агафья, испытавшая целебную воду, уверяет, что она помогает от разных болезней, и вот уже несколько зим подряд с каким-нибудь попутным вертолетом отправляется на эти «Канары», занесенные снегом.
Для лечения летом «дикари» настроили тут дощатых домишек, защищающих от дождя и от солнца. Агафья оборудовала один из них для зимы. Прибывает сюда со своими дровами, харчами, книжками и иконами. Холодновато в домишке, зато на весь «курорт» — одна-единственная, никто не мешает, никто не смущает. По тоннелю, прорытому в толще снега, спускается Агафья в покрытую инеем «лечебницу» и наслаждается тут одиночеством.
Однако где же ее домишко? Все затянуто снегом, ни одного следа по белому. И вдруг скрипит в морозном воздухе дверь, и вот перед нами наспех одетый человек, похожий издали на таракашку, неведомо как попавшего в царство зимы.
Вертолетчики дают нам пять минут на сборы. Агафья кидает в мешок вещицы, с которыми не расстается, подпирает дверь колышком и просит меня оставить записку: «Занято Агафьей», — хотя, кроме зверя, никто сюда сейчас не заглянет. Успевает Агафья показать нам даже парилку, заставляет попробовать воду на ощупь и семенит к вертолету так, что я едва за ней успеваю.
В грядущем году Агафье исполнится пятьдесят пять.
Промежуточная посадка у нас на Каире. Так называют речку, в устье которой когда-то шумел-работал лагерь геологов и где полтора последних года сидел Ерофей, пытаясь наладить тут пчеловодство. О его «сидении» — рассказ особый, а сейчас мы спешно затаскиваем в вертолет из погреба улей, связки досок, мотки алюминиевой проволоки, железную печку и кое-что еще нужное в хозяйстве Агафьи… Еще пять минут — и мы дома, у бревенчатых изгородей и построек, стоящих над Еринатом подобно крепости.
Как всегда, садимся перекусить. Мы — из своих рюкзаков, Агафья обедает вареной картошкой с рыбой и хлебом, не уступающим по вкусу московскому. Картошку хорошо бы сдобрить подсолнечным маслом — я привез его шесть бутылок. «Не можно! — говорит Агафья.
— Для еды не годится», — но благодарит, потому что масло оказалось много экономней свечей.
Агафья в Москву мне об этом писала.
Новости… О них всегда — в первую очередь. Новость главная: в избушке живет женщина, принявшая у Агафьи крещенье и не ушедшая восвояси, как бывало до этого с другими крещеными. «Живем… Хлеб печем порознь, едим порознь — кому что по вкусу, делим по силам работу…» Это, по всему судя, устраивает обе стороны, хотя проблемы есть, но о них узнали мы, только приглядевшись к житью-бытью.
Рисунок Агафьи. Кто скажет, что это не вертолет?
Главный разговор был о необычном минувшем лете. Нас в европейской части страны угнетала жара. Тут же в горах лето было «люто холодным» — ветры, дожди, мор