Написано 10 января 1893 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в газете «Vorwarts» № 11, 13 января 1893 г.
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
ОБ ИТАЛЬЯНСКОЙ ПАНАМЕ[386]
I
«Италия, Италия, о что там за канальи!» — поется в одной немецкой студенческой песенке про итальянских клопов и блох. Но наряду с шестиногими канальями там водятся и двуногие, и la bella Italia [прекрасная Италия. Ред.] всячески старается показать, что она в этом отношении не отстает ни от la belle France [прекрасной Франции. Ред.], страны панамы, ни от целомудренной богобоязненной Германии, страны благочестивых нравов и вельфского фонда[387].
В Италии бумажные деньги выпускаются шестью банками — двумя тосканскими, одним неаполитанским, одним сицилийским и двумя римскими: Римским банком и Национальным банком. Банкноты этих шести привилегированных банков обращаются в качестве полноценного платежного средства на основании закона, срок действия которого истек несколько лет назад, но затем из года в год продлевался вплоть до 31 декабря 1892 г. и, наконец, был продлен на три месяца — до 31 марта 1893 года.
Еще при министерстве Криспи, в 1889 г., в связи с необходимостью возобновления этой банковской привилегии, а также ввиду распространившихся тревожных слухов, было отдано распоряжение о расследовании ведения дел в этих банках. Расследование в Национальном банке было произведено сенатором Консильо, в Римском банке — сенатором Альвизи, честным человеком, в помощь которому в качестве эксперта был прикомандирован дельный чиновник министерства финансов Биаджини. О том, что обнаружил Консильо, до сих пор ничего не известно; об отчете же Альвизи со всей приложенной к нему документацией стало известно после смерти Альвизи по одной копии, которую обычно считали не имеющей юридической силы, отсюда и возникла маленькая панама — «панамино», как называют ее итальянцы.
В то время министерство Криспи молча положило отчет Альвизи под сукно. Альвизи несколько раз упоминал об этом деле в сенате, угрожал скандалом, но каждый раз позволял, чтобы ему затыкали рот. Он хранил молчание и тогда, когда министр Мичели, распорядившийся о расследовании, сделал в парламентской комиссии, в связи с очередным продлением на год срока действия закона о банках, весьма приукрашенный отчет о Римском банке, при этом он настоятельно просил своего друга Альвизи не компрометировать своими разоблачениями его, а также кредитные учреждения страны. Вскоре Криспи пал, ему на смену пришел Рудини; затем пал Рудини, образовалось ныне правящее министерство Джолитти. Принятие окончательного закона о банках, по которому они должны были быть реорганизованы, а их привилегии продлены на шесть лет, все еще висело в воздухе. Никто не хотел идти на эту опасную приманку. Подобно тлеющей лучинке в детской игре «жив курилка!» переходил этот закон из рук в руки, пока, наконец, 21 декабря последняя искорка не была безжалостно затоптана самым противозаконным образом.
Еще 6 декабря 1892 г., по предложению Джолитти, был внесен законопроект о продлении срока банковской привилегии на шесть лет. Однако в связи с негласно распространявшимися тревожными слухами о грубых злоупотреблениях, имевших место в управлении банками, Джолитти уже 21 декабря потребовал продления срока действия закона всего лишь на три месяца — до 31 марта. Во время дебатов выступил депутат Колаянни и неожиданно для всех зачитал отдельные места из общего отчета Альвизи о Римском банке и из специального отчета Биаджини о результатах проведенной им проверки бухгалтерских книг и кассовой наличности. И тут обнаружились поразительные вещи! Незаконно выпущенный излишек банкнот на сумму в 9 миллионов франков; весьма удобное для директора банка и для кассира, но запрещенное уставом банка смешение банковской кассы с золотым запасом; портфель, битком набитый бронзовыми векселями, на оплату которых нельзя было рассчитывать; ссуды на 73 миллиона, выданные из фонда банка 179 привилегированным лицам, причем 331/2 миллиона были выданы всего лишь 19 лицам. Среди должников банка фигурировали директор банка Танлонго, задолжавший свыше миллиона, и председатель наблюдательного совета банка князь Джулио Торлониа, задолжавший 4 миллиона, и т. д. и т. д. Впрочем, Колаянни ни одного имени не назвал, но дал понять, что знает больше, чем сказал, и потребовал парламентского расследования деятельности банков.
Затем другой депутат, Гавацци, прочитал из отчета Альвизи еще одно место, согласно которому Римский банк выдал крупные ссуды адвокатам, журналистам и политическим деятелям, и эти особые клиенты получили денег на сумму около 12 миллионов, которые не значились в опубликованных балансах.
Тут вскочил с места бывший министр Мичели, распорядившийся при министерстве Криспи о расследовании. Вскочили один за другим Джолитти, Криспи, Рудини, три замешанных в этом деле премьер-министра, и заявили, что все эти разоблачения — сплошная выдумка.
И с каким бурным нравственным негодованием они выступали! Более благородным гневом не мог бы воспылать даже немецкий коммивояжер, уличенный в том, что доставленный им товар, который был ему заказан по добротным образцам, оказался самого низкого качества.
В тот же день депутаты обменяли в парламентской кассе банкноты Римского банка на сумму свыше 50000 фр., а акции банка (номинальной стоимостью в 1000 фр.) упали в цене на 100 франков. Но после героических речей министров уже к вечеру биржевые дельцы снова воспрянули духом. Полагали, что скандал замят и дело похоронено.
II
А между тем каждое слово, сказанное Колаянни, было истинной правдой, и сообщил он едва ли третью часть того, что содержалось в отчете о расследовании. Директор банка Танлонго, главный кассир Лаццарони и председатель наблюдательного совета Торлониа совершенно по-семейному роздали ссуды на сумму до девяти миллионов. И вообще управление банком велось «по-семейному», — patriarcalmente, употребляя выражение Танлонго; настолько по-семейному, что из фондов, предназначенных для кредитования на льготных условиях торговли и промышленности, выдавались ссуды под ненадежные, практически необеспеченные ипотеки или же просто людям, которые под промышленностью понимали лишь одно — промышлять всевозможными аферами, выдавались под постоянно отсрочиваемые векселя и даже по открытым текущим счетам.
Управление банком велось настолько по-семейному, что постепенно почти все журналисты и не менее ста пятидесяти членов теперешней палаты депутатов, люди большей частью заведомо неплатежеспособные или даже живущие одними лишь долгами, стали фигурировать в бухгалтерских книгах банка в качестве должников. Список этих клиентов также был приложен к отчету Альвизи; в этом списке наряду с одним только депутатом правых Арбибом фигурируют левые депутаты почти всех оттенков, причем сумма долга каждого равняется 500–600 тысячам франков. Среди них значится и лицо, носящее глубокоуважаемую во всем мире фамилию [Менотти Гарибальди. Ред.], а также два министра нынешнего правительства — Гримальди и Мартини; Гримальди является даже одним из юрисконсультов банка с годовым окладом в 25000 франков. Этого уже вполне достаточно, но это все относилось к 1889 г., это было еще только начало и даже еще не панамино, а всего лишь панаминетто, совсем, совсем маленькая панама.
Слухи об этих и других делишках, — среди них, разумеется, были и преувеличенные, — стали один за другим постепенно распространяться среди публики после того, как речь Колаянни дала этому толчок. Публика начала изымать свои вклады из Римского банка — в течение нескольких дней было изъято свыше 9 миллионов из общей суммы вкладов в 14 миллионов — и принимать с недоверием его банкноты. Правительство почувствовало, что теперь настало время действовать. То, что столько лет одно министерство взваливало на другое — урегулирование вопроса о банках и бумажных деньгах, — теперь надо было решать в спешном порядке. В первых числах января начались переговоры о слиянии обоих римских и обоих тосканских банков в одно крупное кредитное учреждение, и одновременно министерство отдало распоряжение о новой ревизии банков. Национальный банк, который должен был составить ядро нового учреждения, отказался, разумеется, безоговорочно принять на себя все грехи Римского банка; он чинил препятствия и усиленно торговался. Все это стало известно публике; недоверие переросло в панику. Город Рим изъял из Римского банка свои вклады на сумму свыше миллиона, сберегательная касса также забрала свой вклад на сумму свыше 560000 франков. Акции Римского банка, упавшие после речи Колаянни до 670 фр., 15 января котировались уже только по 504 фр. при их номинальной стоимости в 1000 франков. На севере страны уже начали отказываться принимать банкноты этого банка.
Но тут в публику проникли слухи о еще более поразительных результатах новой ревизии Римского банка. Правда, князь Джулио Торлониа выплатил свой долг: 13 января он внес 4 миллиона, 14 января еще 600000 фр., а 15 — остальные 2 миллиона. Правда, директор Танлонго и кассир Лаццарони в погашение своих долгов передали банку все свое большое состояние. Правда, «одно очень высокопоставленное лицо» — газета «Corriere di Napoli»[388] сделала прозрачный намек на короля [Умберто I. Ред.] — уплатило банковский долг министра Гримальди и членов его семьи. Правда, конституционно-радикальный депутат Фортис заявил, что ему кредит был предоставлен как юрисконсульту банка. Но какое это имело значение по сравнению с сообщением о том, что согласно данным новой ревизии Римский банк, имевший право выпуска банкнот на сумму в 70 миллионов,