— Ну, понятно, мы ничего не знали, да и как могли знать? Мои родители едва умели подписывать свое имя и, как люди осторожные, не хотели встревать в чужие дела, ведь они могли поплатиться за это. Ну, а я хоть учился побольше, чем они, умника из меня все-таки не вышло, я тоже всего побаивался; темный человек вечно дрожит за свою шкуру да за свои гроши… Вам-то, нынешним, хорошо говорить, вам легко быть умными да бесстрашными, ведь вы ученые. А хотел бы я посмотреть, что бы вы делали на нашем месте, все мы были сбиты с толку и ни в чем не могли разобраться.
— Правда, — подтвердила Люсиль. — Я никогда не считала себя дурой, а все-таки плохо разбиралась в этих делах; да я и думать о них не хотела, моя мать всегда говорила, что бедняки не должны соваться в дела богачей, если не хотят потерять последнее.
Марк хранил задумчивое молчание. Прошлое вставало перед ним, он вспоминал, как старик и старуха Бонгары отказались говорить с ним о Симоне, — но что было взять с них, безграмотных крестьян-работяг, оберегавших свой покой; вспоминал разговор на следующий день после розанского суда с их сыном Фернаном, который, хоть и был развитее родителей, только пожимал плечами, упорно не желая ничего знать. И сколько лет пришлось воспитывать в людях разум и гражданское мужество, чтобы новое поколение наконец постигло истину, осмелилось ее признать и открыто провозгласить! Он кивнул головой, как бы соглашаясь в глубине души с доводами Фернана, он уже готов был простить палачей Симона, невежественных людей, не ведавших, что творят. И Марк улыбнулся Жоржетте: вот оно, цветущее будущее! Широко раскрыв красивые глазки, малютка, вероятно, ожидала, что ей расскажут чудесную сказку.
— Итак, учитель, — продолжал Адриен, — позвольте изложить вам мой план, он очень прост… Вы знаете, что были предприняты крупные работы по оздоровлению старого квартала Майбуа. На месте утопавших в грязи улиц Плезир и Фош проложен широкий проспект, обсаженный деревьями, а на месте отвратительных трущоб на улице Тру разбивают сквер, и детвора уже заводит там веселые игры… А вот напротив этого сквера есть пустырь, где раньше стоял убогий домишко Леманов, дом скорби, развалившийся, словно под тяжестью проклятий, которые обрушивали на него наши отцы. Я предлагаю муниципальному совету выстроить на этом месте новый дом — не дворец, нет! — скромный, светлый и веселый дом и подарить его Симону от имени города; пусть Симон проведет там последние годы жизни, окруженный почетом и любовью своих сограждан… Подарок не слишком дорогой, но с нашей стороны это дань уважения, проявление братских чувств.
Марка тронула до слез забота Адриена о несчастном страдальце.
— Вы одобряете мою идею? — спросил Адриен, которого растрогал взволнованный вид Марка.
Марк обнял его.
— Да, мой мальчик, одобряю, вы доставили мне огромную радость.
— Благодарю вас, учитель! Но это еще не все… Сейчас я покажу вам сделанный мною план дома; я намерен лично руководить постройкой, без всякого вознаграждения, и уверен, что подберу подрядчиков и рабочих, которые согласятся на сниженную плату.
Он вышел, тут же вернулся с планом и разложил его на столе под яблоней. Все подошли к столу и стали разглядывать проект. Двухэтажный белый дом с садом, обнесенным решеткой, был действительно очень простой, но казался уютным. Над дверью виднелась мраморная доска.
— Здесь будет надпись? — спросил Марк.
— Конечно, постройка задумана именно ради этой надписи… Я хочу предложить муниципальному совету такой текст: «Город Майбуа учителю Симону, во имя истины и справедливости, во искупление причиненных ему страданий». А внизу подпись: «От внуков его палачей».
У Фернана и Люсиль вырвался жест протеста, они с беспокойством взглянули на свою дочь Клер. Право, это уже чересчур, неужели она позволит мужу впутываться в подобную историю! Но Клер улыбалась, ласково опираясь на плечо Адриена. Глядя на родителей, молчавших с подавленным видом, она проговорила:
— Господин Фроман, я тоже участвовала в составлении надписи, я хочу, чтобы все это знали.
— Я расскажу всем, будьте спокойны, — весело воскликнул Марк. — Но нужно, чтобы надпись утвердили. Да ведь и дом еще нужно построить, не так ли?
— Вот именно, — согласился Адриен. — Я показал вам проект, учитель, — хочу получить ваше одобрение и просить вас помочь мне осуществить его. Я не боюсь, что муниципальный совет откажется от расходов, скорее я опасаюсь столкнуться с известным противодействием, ведь былые настроения еще не совсем выветрились. Муниципальный совет убежден в невиновности Симона, но найдутся еще сомневающиеся, которые уступят лишь под давлением общественного мнения. Наш мэр Леон Савен рассудил вполне правильно, сказав, что вопрос должен быть решен единогласно. Вы были так добры, — добавил Адриен, — что согласились прийти сюда, дорогой учитель, так уж не откажите, пойдем сейчас вместе к Леону Савену. Ведь он тоже был вашим учеником, и я уверен, что, если вы переговорите с ним, наше дело сразу продвинется.
— Охотно, — отозвался Марк. — Я готов идти с вами куда угодно.
Фернан и Люсиль молчали. Она опять взялась за вязанье, а он занялся своей трубкой; им снова овладело безразличие, этому тупице не было дела до новых веяний. А Клер пришлось защищать чертеж от покушений Жоржетты, которая потянулась за хорошенькой картинкой. Отец объяснил ей, что этот дом будет домом радости и веселья, где будут раздавать награды послушным деткам. Все стали прощаться, послышались восклицания, смех, поцелуи, и Марк и Адриен ушли.
Ферма Амет, где жил Леон Савен, находилась на противоположном конце Майбуа; им пришлось пересечь новый квартал и недавно разбитый сквер. На минуту они задержались возле участка, выбранного архитектором под строительство дома Симона.
— Посмотрите, учитель, здесь налицо все условия…
При виде подходившего к ним улыбающегося толстяка Адриен прервал свои объяснения.
— А вот и дядя Шарль… Дядя, когда мы выстроим здесь дом для страдальца Симона, ты ведь сделаешь нам все слесарные работы по своей цене?
— Ну что ж, мой мальчик, если тебе это доставит удовольствие… Я сделаю это также и для вас, господин Фроман, ведь я до сих пор не могу себе простить, что в былое время частенько донимал вас.
Женившись на Марте Дюпюи, дочери своего хозяина, Шарль уже давно стоял во главе предприятия тестя. У него был взрослый сын, Марсель, сверстник Адриена, женатый на дочери столяра, Лоре Дюмон, и занимавшийся лесными подрядами.
— Я иду к твоему отцу, — продолжал Шарль, обращаясь к племяннику. — Я сговорился встретиться у него с Марселем, чтобы потолковать о работах. Пойдем вместе, ведь у тебя тоже к нему есть дело… Пойдемте и вы с нами, господин Фроман, вам будет приятно повидать ваших бывших учеников.
Он был в восторге от своей выдумки, и Марк воскликнул с улыбкой:
— Ну, конечно, чрезвычайно приятно… Заодно мы составим смету.
— Ну, до сметы еще далеко, — возразил Адриен. — Тем более что отец относится к моему плану без всякого энтузиазма… Но все равно, пойдемте.
Огюст Долуар, благодаря содействию бывшего мэра Дарра, также стал подрядчиком и поставлял камень для строительных работ. После смерти отца он взял к себе старуху мать. Теперь, когда снесли улицу Плезир, он занимал нижний этаж в доме на новом проспекте; на широком дворе были сложены строительные материалы. Просторная, чистенькая квартира была залита солнцем.
В опрятной светлой столовой Марка встретила г-жа Долуар, мать Огюста, и на Марка снова нахлынули воспоминания. Г-жа Долуар в шестьдесят девять лет была все той же благоразумной хозяйкой, не признавала никаких новшеств и ревностно охраняла свой домашний очаг, строго-настрого запрещая мужу и детям вмешиваться в политику. Марк вспоминал и ее мужа, каменщика Долуара, светловолосого молодца, малограмотного рабочего, испорченного солдатчиной; он был честный человек, но любил повторять глупые казарменные россказни о предателях родины, разваливших армию, о жидах, продавших Францию врагам. Долуар разбился насмерть, свалившись с лесов, очевидно, он изрядно выпил в тот день, но г-жа Долуар всегда это отрицала, так как имела обыкновение выгораживать своих близких. При виде Марка она тотчас же воскликнула:
— Ах, господин Фроман, ведь мы с вами старые знакомые… Сколько воды утекло с той поры, как мы с вами встретились в первый раз, — Огюсту и Шарлю было тогда самое большее шесть — восемь лет.
— Совершенно правильно, сударыня… Я приходил тогда просить вас, чтобы вы разрешили вашим детям правдиво рассказать все, что они знали о Симоне, в случае, если бы их стали расспрашивать.
Но она опять, как и много лет назад, насторожилась, и лицо ее стало серьезным.
— Это дело нас совершенно не касалось, и я правильно сделала, что запретила своим говорить о нем. Сколько оно принесло всем вреда!
Но тут Шарль, заметив подходивших к дому Огюста и Марселя, подозвал их.
— Иди скорей, Огюст, я привел тебе гостя, да и Адриен хочет дать нам заказ.
Огюст, высокий и сильный, весь в отца, крепко пожал руку Марку.
— Здравствуйте, господин Фроман… Мы с Шарлем часто вспоминаем школьные годы и говорим о вас. Я был плохим учеником и не раз после жалел об этом. Но все ж таки вам не очень было за меня стыдно, правда? А вот сын мой Адриен, наверно, пришелся вам по душе. — И он добавил, посмеиваясь: — Я знаю, с каким заказом явился Адриен, он хочет выстроить дом для Симона… Ну, положим, жирновато — целый дом для бывшего каторжника.
Несмотря на шутливый тон Огюста, Марка огорчил его выпад.
— Неужели вы до сих пор считаете его преступником? Ведь было время, когда вы совершенно убедились в его невиновности. А после чудовищного розанского приговора вы снова стали сомневаться.
— Ну а как же, господин Фроман? Когда человека два раза признают по суду виновным, поневоле начнешь сомневаться, да и голова-то занята другим… Нет, нет, я не говорю, что он виновен, в сущности, нам это совершенно безразлично; мы не возражаем, пускай дарят ему дом, лишь бы покончить с этим раз навсегда, а то ведь