я, какими создала их мать-природа. Марк слушал, и в голове у него шумело, он уходил со смятенной душой, не в силах понять, как могут столь жестоко заблуждаться люди, не лишенные здравого смысла и образования. Подобный образ мыслей приводил его в отчаянье, ему чудилось здесь нечто еще более страшное, чем природное невежество; страну захлестнул поток нелепостей, народ коснел в непроглядной тьме: предрассудки, вредоносные суеверия и легенды помрачали разум. Как в этих условиях просветить и морально оздоровить несчастный, отравленный народ? Особенное волнение испытал Марк, когда зашел к дамам Мильом, владелицам писчебумажного магазина на Короткой улице, чтобы купить латинский учебник. Обе дамы были дома со своими сыновьями, Себастьеном и Виктором. Покупку отпускала ему г-жа Эдуар, явно смутившаяся при внезапном появлении Марка; но она тут же овладела собой и нахмурила брови, замкнувшись в черством, упрямом эгоизме. Г-жа Александр вздрогнула и, поднявшись, сразу увела Себастьена, под предлогом, что ему нужно вымыть руки. Ее бегство показалось Марку весьма знаменательным, он окончательно убедился, что со времени осуждения Симона в этом доме царит смятение. Быть может, истина когда-нибудь откроется именно здесь, в этой тесной лавчонке? Он вышел, как никогда взбудораженный, не дослушав г-жу Эдуар, которая, чтобы загладить неловкость, стала рассказывать ему всякие небылицы: одна старушка будто бы часто видела во сне жертву Симона, маленького Зефирена, с пальмовой ветвью мученика в руке; а школу Братьев, которых так несправедливо заподозрили, охраняло провидение — во время грозы молния три раза ударяла совсем близко, но школа осталась цела.
Однажды Марку понадобилось повидать в мэрии по делу Дарра, и он сразу приметил его замешательство. Дарра имел репутацию убежденного симониста и во время процесса открыто высказывал сочувствие обвиняемому. Но он был должностным лицом, и это обязывало его соблюдать строгий нейтралитет. Такая сдержанность отчасти объяснялась трусостью — он опасался восстановить против себя избирателей и потерять мандат мэра, которым очень гордился. Когда они переговорили о деле и Марк заикнулся о процессе Симона, мэр замахал руками. Он бессилен, он раб своей должности, разногласия в муниципальном совете могут содействовать окончательной победе клерикалов на предстоящих выборах, и поэтому лучше сейчас не раздражать население. И он принялся сетовать на злополучный процесс, который помог церкви захватить выгодные позиции; теперь она пожинает плоды побед, одержанных без труда, и овладела невежественными массами, которые вконец отравлены ложью. Ничего нельзя предпринимать, пока не уляжется волна безумия, надо опустить пониже голову — и пусть пронесется буря! Дарра даже заставил Марка дать слово, что он никому не передаст их разговора. Затем он проводил его до двери, показывая, что в душе сочувствует ему, и напоследок еще раз попросил сидеть смирно, притаиться до наступления лучших времен.
Когда Марком овладевало отвращение и отчаяние, он отправлялся в Бомон, к директору Нормальной школы Сальвану, надеясь почерпнуть у него бодрость и мужество. Особенно часто навещал он старого друга в суровые зимние месяцы, когда Феру буквально умирал с голода в Морё, не прекращая борьбы с аббатом Коньясом. Марк с возмущением говорил о нищете учителя, получающего гроши по сравнению с богатым окладом кюре. Сальван признавал, что народ перестает уважать школьного учителя из-за его бедности. Затруднения при наборе слушателей в Нормальную школу объясняются именно ничтожным жалованьем — школьные учителя получают в тридцатилетием возрасте пятьдесят два су в день. Кого соблазнит такая оплата? Теперь всем известно, какие разочарования, унижения и постыдная нужда связаны с этой профессией. Нормальные школы, как и семинарии, вербовали учеников, главным образом, среди детей крестьян, жаждавших избавиться от тяжелого труда; но теперь они охотнее становились мелкими служащими или уходили в город в поисках счастья. Некоторых еще соблазняло освобождение от воинской повинности, какое они получали при обязательстве преподавать в течение десяти лет, — и они шли на эту каторгу, где нельзя было рассчитывать на отличия и хороший заработок, зато суждены были лишения и обиды. Вопрос о комплектовании Нормальных школ оставался самым острым, от его успешного разрешения зависело просвещение страны, ее могущество и благополучие. Не менее важным был вопрос о подготовке будущих школьных учителей, которых следовало приучить к логическому мышлению, а также пробудить в их сердцах любовь к правде и справедливости. Чтобы увеличить приток учащихся, необходимо было повысить — в разумных пределах — заработную плату, что позволило бы учителям жить более обеспеченно и вернуло бы этой профессии характер высокого служения. Далее, в целях воспитания будущих учителей нужно было ввести обновленную программу. Сальван убедительно доказывал: от качеств учителя народных школ зависит качество образования, образ мыслей простых людей, огромного большинства народа и, наконец, будущее Франции, ее грядущий путь. То был вопрос жизни и смерти. Задачей Сальвана была подготовка учителей для предстоявшей им миссии раскрепощения народа. Необходимо было сделать из них апостолов подлинного просвещения, пользующихся только экспериментальным методом и отвергающих ложные догматы, вымыслы, весь огромный груз заблуждений, которые веками держали малых сих в нищете и в рабстве. Большинство теперешних преподавателей были хорошие люди, даже республиканцы, достаточно образованные и прекрасно умеющие обучать чтению, письму, счету и начаткам истории, но совершенно неспособные воспитать граждан и настоящих людей. Из-за неумения систематически мыслить и недостатка логики почти все они поверили обману клерикалов, преступно обвинявших Симона. Они недостаточно любили истину, — стоило сказать им, что евреи продают Францию Германии, как они обезумели! Увы! Где тот священный отряд школьных учителей, который призван просветить весь народ Франции, исходя лишь из научно установленных истин, — педагогов, способных вырвать его из вековечных потемок и заставить полюбить истину, свободу и справедливость?
Однажды утром Марк получил от Сальвана письмо, тот просил как можно скорее навестить его для важного разговора. В следующий же четверг Марк отправился в Бомон, в Нормальную школу, чьи стены неизменно будили в нем столько воспоминаний и надежд.
Директор поджидал его в кабинете, окно которого выходило в маленький палисадник, залитый мягкими лучами апрельского солнца.
— Вот как обстоит дело, дорогой друг… Вам известно плачевное положение в Майбуа. Туда назначен учителем Мешен, который совершенно не подходит для работы в создавшейся там трудной обстановке, — он человек неглупый и, думается, наш единомышленник, но бесхарактерный, за несколько месяцев он сдал все свои позиции; к тому же он слабого здоровья и только что попросил меня о переводе на юг… В Майбуа требуется человек волевой, рассудительный, обладающий энергией и умом, которые так необходимы при теперешних обстоятельствах. И вот мы подумали о вас.
Пораженный неожиданным предложением, Марк воскликнул:
— Обо мне? Не может быть!
— Именно о вас. Вы один досконально знаете всю округу, которая сейчас переживает тяжелый кризис. После осуждения бедняги Симона начальная школа словно проклята, она ежегодно теряет учеников, между тем как школа Братьев пытается занять ее место, извлекая пользу из ее разорения. В Майбуа развивается и крепнет клерикализм, рассадник нелепых, отсталых взглядов и грубых суеверий; если мы не вмешаемся, он поглотит все. Населением уже овладевают звериные страсти, дурацкие представления, какие господствовали в тысячном году, и нам необходим кузнец будущего, сеятель добрых семян, который поднял бы нашу школу на должную высоту и вновь сделал бы ее воспитательницей, освободительницей и созидательницей свободного и справедливого французского народа… Итак, мы подумали о вас.
— Скажите, — прервал его Марк, — это ваше личное пожелание или вам поручили со мной переговорить?
Сальван улыбнулся.
— О нет, я всего лишь скромный чиновник, и было бы слишком большое счастье, если бы сбывались все мои желания. Просто мне поручено узнать, согласны ли вы. Известно, что я ваш друг… В понедельник Ле Баразе, окружной инспектор, вызывал меня в префектуру. В результате нашего разговора и возникла мысль предложить вам должность в Майбуа.
Марк невольно пожал плечами.
— Конечно, — продолжал Сальван, — Ле Баразе не проявил особой смелости в деле Симона. Он мог бы кое-что сделать. Но надо принимать людей такими, какие они есть. Я могу вам обещать, что в будущем, если он и не окажется рядом с вами, то всегда незаметно поддержит вас, станет тайной опорой, на которую вы сможете рассчитывать. В конечном итоге, он всякий раз берет верх над префектом Энбизом, который так опасается всяких осложнений, ну, а в своем ведомстве добрейший Форб спокойно царит, но не правит. Единственный опасный человек — инспектор начальных школ Морезен, этот двуличный иезуит, друг отца Крабо, с которым его начальник, Ле Баразе, весьма обходителен из дипломатических соображений… Решайтесь, я знаю, вы не боитесь борьбы.
Марк молчал. Опустив глаза, он сосредоточенно размышлял, весь во власти колебаний и сомнений. Сальван, знавший о переживаниях друга, угадывал, что происходило в его душе; он взволнованно пожал ему руку.
— Я знаю, о чем вас прошу, мой друг… Я был близким другом Бертеро, отца Женевьевы, человека передовых взглядов, очень прогрессивного; он так нежно любил свою жену, что под конец начал сопровождать ее в церковь. Позднее я стал вторым опекуном его дочери, на которой вы женились, и на правах близкого знакомого, почти родственника, бывал в домике на площади Капуцинов; там деспотически властвовала набожная госпожа Дюпарк, она сломила волю дочери, печальной и покорной госпожи Бертеро, и подчинила себе внучку, очаровательную Женевьеву, которую вы так любите. Пожалуй, мне следовало серьезно предупредить вас, когда вы собирались жениться, потому что для человека вашего склада всегда опасно вступить в верующую семью и соединить свою судьбу с девушкой, воспитанной с младенческих лет в идолопоклонстве. До сих пор я еще не упрекал себя, наблюдая, как вы счастливы… Легко предвидеть, что, если вы согласитесь перейти в Майбуа, то у вас будут постоянные столкновения с родней жены. Не об этом ли вы сейчас думаете?