Как уследить за теми, у кого нет сердца? Остатки дикуш в относительной безопасности находятся лишь в заповедниках.
Делаются попытки разведения птиц в зоопарках. У Московского зоопарка есть для этого загородный «родильный дом» (фактически территория, в несколько раз превышающая территорию в городе). Тут в покое, в условиях, по возможности приближенных к дикой природе, звери и птицы могут давать потомство. Есть тут «жизненное пространство» и для парочки милых дальневосточников — самочки и петушка. Я застал их в брачную пору. Краснобровый петух дремал на мхом покрытой валежине. Серовато-бурая курочка пряталась в зарослях возле ограды. Мое появленье в вольере птиц нисколько не испугало, лишь самочка неспешно переменила место, чтобы лучше укрыться. Ее движение словно бы пробудило дремавшего ухажера. Он принял бравую позу и выскочил на открытое токовое местечко.
Присутствие человека его не смущало, но раздражало. Он видел во мне соперника, явно нарушившего какие-то правила, и подбежал к ногам моим, с вызовом подняв кверху голову. Заметив, где спряталась курочка, он начал ее преследовать. А я, сделав снимок, поспешил удалиться, чтобы не мешать таинству, которое даже и у животных не терпит стороннего глаза.
Фото автора. 21 июня 2007 г.
Один в лесу
(Окно в природу)
Отшельничество (отход от людей) — явление древнее. Раньше уходили кто в леса, кто в «пещёры» от «греховного мира». Одни — по собственной воле, другие — по обстоятельствам. Бывают отшельники легендарные, староверы Лыковы, например, а бывает, одиноко живущего в глуши человека отшельником сделали обстоятельства. В какой-нибудь испустившей дух лесной деревеньке доживает старуха, ждет смерти в родительском доме, уйти ей некуда.
Таких «отшельников» сейчас много. Человек — существо социальное. Живущий отшельником всегда возбуждает к себе интерес, как одинокое дерево в поле. Мимо леса проходишь, не думая о деревьях, стоящих плечом к плечу, а дерево одинокое всегда рождает какие-то чувства. Даже и песни об этом есть: «Среди долины ровные», «Во поле березонька стояла…», «При долине куст калины».
Прошлой осенью наведался я в Михайловское, где вдали от «шумного света» жил молодой Пушкин. От местного егеря узнал: обретается в лесу километрах в десяти от Михайловского человек-одиночка. Захотелось отшельника увидеть.
И вот с егерем едем в Воскресенское — сельцо, от которого сейчас ничего не осталось, кроме разваленных изб, остатков кузни, старых сараев, одичавших садов. Стоит еще стожок сена, объеденный скотиной и оттого похожий на гриб. Возле старой, похожей на белую кость березы без веток стоит явно жилая изба. Возле нее на цепи от радости, что кто-то сюда приехал, лают, виляя хвостами, две рослые собаки. И две ухоженные, но диковатые лошади вышли из леса, с расстояния безопасного разглядывали двух пришельцев.
Жильца дома не было, о чем свидетельствовал замок на двери. Предположив, что к вечеру отшельник у дома появится, мы решили его дождаться. Но не дождались. Уже в сумерках, угостив собак, повесили на гвоздик у двери гостинец и для хозяина с запиской, что завтра приедем.
Приехали. Знаков вчерашнего нашего присутствия не было, но и теперь на двери красовался замок. Возле дома стояла телега, под навесом лежала брезентовая байдарка, которую можно было унести под мышкой. У стенки на гвоздях лежали удочки и висела связка капканов. Заглянув в окошко, мы увидели стол, на котором лежал патронташ, стояла сковородка с остатком еды, какие-то банки, железки, бумажки. Мы уехали, озадаченные отсутствием хотя бы записки.
А в марте я вновь приехал в Михайловское на пуск водяной мельницы. И на празднике этом обратил вниманье на привязанную к столбу лошадь с легкой телегой. Захотелось именно лошадь сфотографировать возле мельницы. Не молодой, но и не старый еще возница с полуслова понял желанье. Снимок мы сделали, и в разговоре я спросил, не знает ли мой знакомый Сергея Семёнова, живущего в покинутой всеми деревне. Собеседник мой улыбнулся: «Я и есть Сергей Семёнов…»
После короткого разговора предложил, если желание есть, сейчас же поехать к нему в Воскресенское.
Сергей Семёнов с Полканом.
Часа полтора под мелким дождем тряслись мы в телеге по заросшей лесной дороге. На ходу и знакомились. Сергею пятьдесят лет. Служил в армии. Вернувшись, застал деревню полупустой. Скоро она совсем обезлюдела, даже отец и мать Сергея уехали. А он в деревне остался. Один. И так живет уже двадцать семь лет.
— Что же тебя задержало?
— Трудно все объяснить. В первую очередь привязанность ко всему, чем жил тут в детстве. Короче, не мыслю жизни без того, чтобы рядом была природа.
— Чем жив, чем кормишься?
— Рыбалка, охота. Деньги на хлеб и на самое необходимое сшибаю случайными заработками. Лошади мне помогают. Но бывают, конечно, дни, когда в доме нет хлеба. Вот сейчас едем, а я думаю: что там у вас в пакете из магазина?
Под дождем на ходу мы обедали. Сергей почти что беззубым ртом кусал хлебный мякиш, кое-как справлялся с нежестким сыром.
Подкрепившись, философствовали. У Сергея четкая формула понимания жизни: «Все в ней — плюс на минус». Я поддакивал: «Да, верно — борьба противоположностей…» Но Сергею нравится больше, видно, годами отшлифованная формула: «Все — плюс на минус». Так мы приехали в Воскресенское.
В избе немедленно зажигаем дрова в печурке. «Я как бы часть всего, что в лесу обретается. Но меня никто тут не тронет, я же постоянно с ружьем», — говорит Сергей, грея руки у печки. По его мнению, самый вредный зверь тут — енот. «Шкодлив — ко всему подберется, все украсть может, никому пощады не даст. А сам, если прищучишь, притворяется мертвым. Есть тут и волки. Но эти никогда на глазах не окажутся — знают: у меня ружье. Тем не менее пятнадцать коз во время моих отлучек расчетливо извели. Оставляли, как в сказке, рога да копыта. Но я на них не сердит — волк грибы есть не будет. А лиса специализировалась по гусям. Так звери истребили во мне прилежного животновода.
Правда, с коровой долго не расставался. Доил утром и вечером, а летом с ведром ходил в лес и находил кормилицу по звону колокольчика на ее шее. Но и на корову я обнаружил однажды охотника…»
Сергей подробно рассказал, как, придя однажды в одичавший соседский сад, увидел картину неправдоподобную. Под дикой яблоней собирала кислицу корова, а метрах в пятнадцати от нее отрясала яблоню большая медведица. Мать трясет, а два медвежонка из-за яблок дерутся. «Почуяв меня, медведица рыкнула на детей и сломя голову убежала.
А я подумал: яблоками от интереса к этому месту не откуплюсь, непременно дойдет очередь до коровы. Это подтвердил визит медвежьей семьи, когда яблок перед снегом уже не осталось. Мамаша мне на глаза не явилась, а медвежата пытались заглядывать в окна. Пришлось дать выстрел. После этого случая буренку продал».
А лошади у Сергея — вроде мустангов, вольно ходят по лесу. Если надо куда ехать, он их находит. «Но бывает, они сами ко двору льнут. Если ночью лают собаки и лошади топчутся под окном, значит, волки подошли близко, и я с ружьем выхожу их пугнуть».
«Крупные звери — все же тут редкость. Но обычны бобры. Идешь мимо озера, подают друг другу сигналы тревоги — ударяют об воду хвостами. Хорь иногда прибегает поохотиться на мышей. И обычные соседи мои — лисы и зайцы. Лиса словно бы знает, что летом я не стрельну, любит дразнить собак — проходит близко и наслаждается лаем Полкана. Он у меня голосист, как Шаляпин. Но, удивительное дело, ту же страсть — дразнить псов — имеет и живущий тут рядом заяц. Я зову его ветераном и не трогаю даже зимой. Так вот этот нахал тоже бегает на виду у собак. Если не лают, садится и стучит по земле лапами. Когда собаки залают, убегает он с аппетитом — без лая, видишь ли, бегать ему неинтересно».
Поговорили еще о куропатках, о ловле рыбы зимой, о глухариных и тетеревиных токах. «Глухарей стало много. А тетерева без химикатов поначалу стали вроде бы множиться, а теперь прибавленья не замечаю. Причину вижу в том, что тетереву нужен не только лес, но и поле, где можно зернышко клюнуть. А где оно, зернышко, если землю не пашут…»
Почитал Сергей свои, местами вполне приличные вирши из видавшей виды тетрадки. Догадываюсь, чтенье стихов для всех тут бывающих — что-то вроде десерта.
Пили и чай напоследок. Сергей ложкой, как в колодец, лазил за медом на дно огромной молочной фляги, стоявшей возле стола.
— Не страшно в лесу одному? — спросил я, разглядывая лесную опушку и поле.
— Да нет, боязни нет — чего с меня взять? Но однажды все-таки испугался, и сильно — болезнь внезапно свалила. А кто поможет? Этот «звонок» о многом заставил подумать. В жизни все «плюс на минус».
Мы еще бы поговорили. Но небо расчистилось. Зарей обозначился след ушедшего на покой солнца. Сергей привел к телеге явно не хотевшую расставаться с теплом сарая лошадку, и поехали мы опять лесом в Михайловское. Подъехали прямо к окошку замечательного приюта. И тут под месяцем попрощались с Сергеем.
Забравшись в постель, я долго не мог заснуть, представлял: вот едет он возле пруда, и бобры бьют хвостами о воду. Вот проехали опасную промоину на дороге. Вот лошадь фыркнула, почуяв живность в лесу… А вот изба без огня. Сергей выпрягает лошадь, кладет ей сена. Заходит в избу, зажигает керосиновую коптилку, может быть, запишет в тетрадку какой-нибудь новый стишок. Поскребет сковородку гнутой алюминиевой ложкой и, послушав недолго радио, скажет формулу доморощенной своей философии: «Все в этой жизни приходится плюс на минус».
Вечером мы возвращались в Михайловское.
Фото автора.19 июля 2007 г.
В тени человека
(Окно в природу)
Человек в мире животных — фигура особая. Большинство птиц и зверей смертельно его боятся, стараются не встречаться, убегают, как только увидят, услышат шаги, почувствуют его запах. Не случайно в качестве пугала в огородах ставя