— Паттерсон… — напомнил Бромхед.
— Да, да. — Она постаралась забыть о Джеральде.
— С ним, я думаю, особых проблем не будет. Он на крючке. Держу пари, он уже прочитал завещание. Надеюсь, мне не нужно говорить вам, что делать дальше?
— Нет.
— Завтра он обедает у старушки. Пожалуйста, свяжитесь с ним. После обеда он сможет с девятнадцатого этажа подняться в вашу спальню, где вы и обсудите дальнейший план действий.
— Хорошо. — Она сняла трубку, набрала домашний номер Паттерсона. Ей ответили незамедлительно:
— Да?
— Крис?
— О… Шейла! Я ждал твоего звонка.
— Завтра ты обедаешь у миссис Морели-Джонсон. Когда все закончится, через девятнадцатый этаж по пожарной лестнице поднимись ко мне в спальню. Дверь будет открыта. Жду тебя.
— Будет исполнено, Мата Хари. — И Паттерсон положил трубку.
Шейла задумчиво посмотрела на Бромхеда:
— Могут возникнуть осложнения.
Бромхед покачал головой:
— Тот, кто хочет получить кругленькую сумму, артачиться не будет. Не волнуйтесь.
Эб Уэйдман, невысокого роста, ширококостный, лысеющий, и Паттерсон вышли из бара, где пропустили по стопочке на дорожку, и направились к дверям. Будучи адвокатом миссис Морели-Джонсон, Уэйдман полагал, что только он и она знают о ежегодных ста тысячах, оставленных Паттерсону старушкой. И теперь рассчитывал на Паттерсона как на будущего клиента. К тому же ему нравился этот симпатичный банкир.
— Превосходный обед. А «бордо» просто первоклассное. Да, старушка знает, как принимать гостей.
Паттерсон кивнул. Думал он о том, что через несколько минут увидит Шейлу. Он уже прочитал завещание и перестал сомневаться в том, что ему отписаны сто тысяч долларов в год. Но Шейла очень тревожила его. Разумеется, шагая рядом с Уэйдманом, он ничем не выдавал тревожащих его мыслей.
— И как она хорошо выглядит, — продолжал адвокат. Они уже прошли вращающиеся двери и вышли на ступени лестницы. — Конечно, никто из нас не молодеет. Но она еще протянет долгие годы. Вас подвезти?
— Благодарю… нет. Мне еще надо позвонить.
— Ох уж эти банкиры. — Уэйдман похлопал Паттерсона по руке. — Вечно вы чем-то заняты.
Паттерсон рассмеялся:
— Да ведь и вы не тратите время даром.
Мужчины обменялись рукопожатиями.
— Как насчет того, чтобы на следующей неделе встретиться за ленчем? — предложил Уэйдман. — Я скажу секретарю, чтобы она согласовала день.
— Я с удовольствием. Спасибо.
Уэйдман махнул сигарой.
— Тогда до следующей недели.
Паттерсон наблюдал, как он тяжело спускается к сверкающему «Кадиллаку». Шофер открыл дверцу, Уэйдман обернулся и помахал на прощание рукой. Паттерсон ответил тем же. Он без труда понял, почему его пригласили на ленч. Уэйдман смотрел в будущее: грех упустить богатого клиента. Но деньги-то он еще не получил. С этими мыслями Паттерсон вернулся в вестибюль отеля и вошел в кабину лифта, чтобы подняться на девятнадцатый этаж. Лифт уже работал в автоматическом режиме, поэтому Паттерсон мог не опасаться ненужных вопросов.
Джо Хэндли, ночного детектива, дежурившего в вестибюле, он и не заметил. Тот знал, что Паттерсон обедал у миссис Морели-Джонсон и, наверное, что-то забыл у нее, поэтому и вернулся. Световой индикатор, отмечающий движение лифта вверх, замер на девятнадцатом этаже. Хэндли нахмурился. Почему Паттерсон вышел на девятнадцатом, спросил он себя. Детектив держал при себе записную книжку, в которую заносил все необычное. Конечно, вполне возможно, что у Паттерсона имелась веская причина выйти этажом ниже, но поведение банкира озадачило его. Едва ли кто из четырех пожилых пар, живущих на девятнадцатом этаже, хотели бы пообщаться с ним в столь поздний час. Потом он вспомнил предупреждение Лоусона не совать нос в дела гостей миссис Морели-Джонсон, сделал пометку в записной книжке и до поры до времени успокоился.
В кабине лифта Паттерсон попытался расслабиться. Он знал, что все козыри у Шейлы. Не попади он в западню, он мог бы сказать, что безбедно доживет до конца своих дней. Но западни избежать не удалось, так что теперь предстояло за это расплачиваться. На его счету лежало порядка тридцати тысяч долларов. Он мог бы предложить Шейле полторы тысячи в месяц. Но хватит ли ей этого? Он сомневался, но размышлять о возможной сумме выкупа не имело смысла до разговора с Шейлой. Кто знает, какие у нее планы. Паттерсон уже смирился с тем, чтобы заплатить любые деньги: наследство миссис Морели-Джонсон с лихвой компенсировало все нынешние затраты.
С девятнадцатого этажа он поднялся по пожарной лестнице, вошел в приоткрытую дверь и затворил ее за собой.
Шейла сидела в кресле с книгой на коленях, в белой блузке и черной юбке, в которых встречала гостей миссис Морели-Джонсон.
— Спасибо, что пришел, — проговорила она шепотом. — Садись.
Паттерсон опустился в другое кресло, напротив Шейлы, всмотрелся в ее спокойное лицо. Ничего общего с той женщиной, что страстно отдавалась ему воскресным вечером. Шейла оставалась для него такой же загадочной, что и при первой встрече, и это не могло не тревожить Паттерсона.
— Ты прочитал завещание? — спросила Шейла.
— Прочитал.
— Хорошо. Теперь ты знаешь, что я говорила правду.
— Да.
— Ты хочешь получить все эти деньги?
Их взгляды встретились. Но лица обоих остались бесстрастными.
— Хочу.
— Отказываться от ежегодных ста тысяч, конечно, глупо. А готов ли ты отработать их?
Вот оно, внутренне напрягся Паттерсон. О Боже! Не женщина, а робот! Ни одного лишнего слова.
— Это зависит… — Он не договорил, и в спальне надолго повисла тишина.
— Зависит… от чего? — спросила наконец Шейла.
— Разумеется, от условий. — Паттерсон улыбнулся, положил ногу на ногу. — Ты, надеюсь, понимаешь, что это шантаж, не так ли? А за шантаж можно загреметь и в тюрьму.
Шейла кивнула:
— Да… я знаю, — и указала на телефонный аппарат на столике у кровати: — Позвони в полицию… скажи им.
Вновь они переглянулись.
— Ну и характер у тебя, — похвалил Шейлу Паттерсон. — Ладно, каковы условия?
— Завещание у тебя?
— Да… мне завтра его нужно отдать в правовой отдел.
— Мне оно нужно.
Паттерсон удивился. Такого он не ожидал.
— Тебе нужно ее завещание? Да какая тебе от него польза?
Шейла открыла деревянную шкатулку на столе, достала сигарету. Паттерсон тут же вскочил, чтобы дать ей прикурить. Ее мягкие, теплые пальцы коснулись его, и он почувствовал прилив желания. Вернулся к своему креслу, сел, их взгляды в очередной раз встретились.
— Ты хочешь еще раз прослушать пленку? — спросила Шейла. — Я взяла в спальню магнитофон.
Паттерсон, ругая себя за то, что воспламеняется лишь от прикосновения ее руки, покачал головой.
— Могу представить себе, что там записано. — Он взял себя в руки. — Давай поставим точки над «i». Если я не выполню твоих условий, ты проиграешь пленку старушке. Меня выгонят из банка и вычеркнут из завещания… Так?
Шейла кивнула:
— Да.
— Тебе нужно завещание… или что-то еще?
— Ты дашь мне завещание?
— Могу и дать. Послушай, Шейла, ты загнала меня в западню. Я это признаю. Я хочу получить наследство старушки. Не стану отрицать. Деньги эти могут изменить всю мою жизнь. Я готов выполнять твои условия, потому что другого выхода у меня нет. И не будет ли лучше для нас обоих, если ты выложишь карты на стол и объяснишь мне, ради чего все это затеяно?
Шейла замялась с ответом, но тут открылась дверь с пожарной лестницы и вошел Бромхед. В темно-сером костюме, белой рубашке и сером галстуке. Ни дать ни взять — священник, пришедший на заседание опекунского совета.
— Наверное, будет лучше, если объясню я. — Бромхед взглянул на Шейлу. — Мы должны довериться мистеру Паттерсону.
— Да. — Шейла облегченно откинулась на спинку кресла.
Бромхед обошел Паттерсона и сел на кровать.
— Вы просите нас выложить карты на стол, мистер Паттерсон. Позвольте мне это сделать. Вы прочитали завещание миссис Морели-Джонсон. Речь идет о нескольких миллионах. С вашей помощью я предполагаю изменить завещание так, чтобы ее племянник получил полтора миллиона долларов. Ваша доля, разумеется, не уменьшится. Вам достанутся те же ежегодные сто тысяч долларов, вполне приличная сумма. Можно сказать, мистер Паттерсон, что я представляю интересы племянника миссис Морели-Джонсон, которого старушка, по существу, лишила законного наследства, не упомянув в завещании. Все-таки я придерживаюсь мнения, что люди, отписывающие значительные суммы на благотворительность, пусть даже таким уважаемым организациям, как Фонд по борьбе с раком, в первую очередь должны заботиться о родственниках.
Вслушиваясь в этот мягкий, спокойный голос, переваривая новую информацию, Паттерсон уже прикидывал, как ему выйти из этой западни с наименьшими потерями.
— Я не знал, что у старушки есть племянник.
— Есть… уверяю вас. Нельзя сказать, что она им гордится. У него были трения с полицией. Старушка его терпеть не может. Но по мне это и неважно. Мне нравится этот молодой человек. Шейле — тоже. Вот мы и решили изменить завещание таким образом, чтобы он получил полтора миллиона. С вашей помощью все можно сделать так, что старушка ничего не узнает. — Бромхед улыбнулся. — Мертвым все равно… живым же — нет.
Паттерсон задумался, затем кивнул:
— Ясно. Но вы ведь не филантроп? — Он посмотрел на Бромхеда. — Племянник получит не все деньги?
— Нет, мистер Паттерсон, их разделят.
— Так чего вы от меня хотите?
— Вы правильно поняли, что лишитесь вашей доли наследства, отказавшись сотрудничать с нами, — продолжал Бромхед. — Я не хочу создавать у вас впечатления, что блефую. Когда на карту поставлены такие деньги, блефовать опасно. Вы сможете потерпеть еще пару минут? Я хочу, чтобы вы прослушали пленку. — Он кивнул Шейле. — Включите, пожалуйста.
Шейла наклонилась — магнитофон стоял на полу у ее ног — и нажала на кнопку.
«Я, Крис Паттерсон, ответственно заявляю, что из всех женщин, с которыми я спал, Шейла Олдхилл… — услышал Паттерсон свой голос. И так далее, пока не прозвучало: — Ей семьдесят восемь, а она по-прежнему тщеславна, падка на лесть. Наполовину ослепла, но все еще пялится на молодых мужчин…»