можности отделить крупицу истины от груды лжи.
Некоторые испанцы, видевшие индейский город Маноа, утверждали, что это будто бы и есть Эльдорадо. Рэйли сообщает с их слов, что славный город превосходит своей величиной и богатством все города мира и все, что конкистадорам доводилось до сих пор видеть в Америке. Полагая, что он уже находится на подступах к Эльдорадо, англичанин восторженно описывает местность у берегов Ориноко. «Там не бывает зимы, — говорит он, — почва здоровая и плодородная, полным-полно всевозможной дичи. Птицы разных пород оглашают воздух такими чудесными трелями, что они кажутся настоящей музыкой. Мой капитан, отправленный на поиски рудников, нашел залежи золота и серебра; но так как у него под руками не было ничего, кроме меча, то он не мог отделить драгоценный металл от камня. Один испанец из Каракаса сказал, что этот рудник называется „Madre del oro" (мать золота)».
Далее, чтобы не быть обвиненным в преувеличениях, Рэйли прибавляет: «Могут подумать, будто мною руководила слепая иллюзия и обманчивая мечта. Но это вовсе не так. Если бы я не был убежден, что на земле не существует страны, более богатой золотом, чем Гвиана, то зачем тогда мне было предпринимать такое далекое и опасное путешествие? Уиддон и еще один из моих спутников однажды нашли несколько кусков камня, удивительно похожего на сапфир. Я показал их местным жителям, и они заверили меня, что знают целую гору, состоящую из такого же камня!»
Вслед за тем Рэйли рассказывает, что к нему явился один старый касик, ста десяти лет от роду, и, поведав много разных чудес о могуществе властителей Маноа, отговорил путешественника завоевывать эту страну, так как сил у него для этого было бы недостаточно. Тот же касик сообщил, будто на пути к Маноа есть целая гора из чистого золота, и вызвался ее показать. Путешественник уверяет, что он якобы собственными глазами видел эту золотую гору и хотел уже к ней приблизиться, но — вот досадная случайность! — она оказалась наполовину затопленной наводнением и к ней не было подступа. «Гора имела форму башни и, как мне показалось, была скорее белого, нежели желтого цвета. Низвергающийся с нее поток, вздутый дождями, производил страшный шум. Грохот падающей воды был слышен с далекого расстояния. Вспомнив рассказ тринидадского губернатора Беррео о блестящих алмазах и других драгоценных камнях, рассеянных по всей стране, я усомнился было в их действительной ценности, пока меня самого не поразил их удивительный блеск. После короткого привала на берегу прекрасной реки мы посетили старого касика в его селении и просили, чтобы он провел нас в обход к подножию золотой горы. Но, встретив на пути непреодолимые препятствия, я решил вернуться обратно к устью Куманы (Ориноко), куда окрестные касики принесли много разных подарков».
Мы избавим читателей от фантастических описаний великанов-циклопов — с глазами на плечах, ртом на груди и волосами, растущими посреди спины, великанов, чей рост превышает в три раза рост обыкновенных людей, и прочих чудес. Все эти сказки Рэйли излагает самым серьезным тоном. Его книга «Открытие прекрасной Гвианской империи с приложением рассказа о великом золотом городе Маноа, в году 1595» напоминает не столько рассказ путешественника-очевидца, сколько волшебные сказки из «Тысячи и одной ночи».
Если мы попытаемся отделить правду от вымысла, истину от выдумки, то что же останется тогда на долю историка-географа? Ничего или почти ничего. Вряд ли стоило Уолтеру Рэйли так беззастенчиво рекламировать свою безрезультатную экспедицию, которая поневоле заставляет вспомнить слова баснописца:
Я воспою войну титанов с громовержцем! —
Сулил поэт, прижав ладони к сердцу,
Нагромоздил он много громких слов,
А прок-то в том каков?
(Дальнейшая судьба Уолтера Рэйли была довольно незавидной. После смерти королевы Елизаветы он был обвинен ее преемником, королем Яковом I, в государственной измене и в ожидании смертной казни двенадцать лет провел в заточении в замке Тауэр. Затем ему удалось соблазнить алчного короля, нуждавшегося в деньгах, проектом новой экспедиции в Гвиану. В 1617 г. Рэйли получил свободу и снова отправился в Америку. И на сей раз, не найдя Эльдорадо с его легендарными сокровищами, он попытался компенсировать безрезультатные поиски пиратскими нападениями на испанские корабли, что ухудшило отношения между обеими странами. Этого самоуправства король не простил Рэйли и, когда тот вернулся в Англию, приказал привести в исполнение уже много лет тяготевший над ним смертный приговор.)*
Глава пятаяМИССИОНЕРЫ И ПОСЕЛЕНЦЫ. КУПЦЫ И ТУРИСТЫ
I
XVII в. резко отличается по своему характеру от эпохи великих географических открытий. Путешественникам оставалось главным образом дополнить добытые сведения новыми фактами и подробностями. Столь же сильно отличается XVII в. и от последующего столетия. Научные методы географических исследований еще не были разработаны. Астрономам и мореплавателям предстояло ввести их в употребление в XVIII столетии.
Дневники и записки первооткрывателей оказали в некоторой степени вредное влияние на умы современников, донельзя возбудив любопытство преувеличенными и зачастую анекдотическими рассказами о новых заокеанских землях. В этом отношении исследователи XVII в. мало чем отличаются от своих предшественников. Сообщая о нравах и обычаях народов, о природных богатствах далеких стран, они почти всегда описывают внешнюю сторону явлений и событий, не задаваясь целью проникнуть в глубь вещей, чтобы постичь самую суть увиденного. Путешественник XVII в., как правило, — поверхностный наблюдатель. Он торопится объехать все страны, открытые столетием раньше, даже не думая серьезно и всесторонне изучить новые континенты и острова.
Сказочные богатства, неожиданно хлынувшие в Европу после открытия Америки и Островов пряностей, не замедлили вызвать экономический кризис.
Торговля да и промышленность трансформируются и меняют географическую привязку. Открыты новые пути, появились новые посредники, зародились новые потребности, возросла роскошь, и желание быстро составить состояние при помощи спекуляций вскружило много голов. Венеция, с точки зрения коммерческой, умирает. Голландцы, по удачному выражению Леруа-Болье, становятся «общеевропейскими поставщиками и торговыми посредниками». Англичане в то же время кладут начало своей обширной колониальной империи. Вслед за торговцами в новые страны устремляются миссионеры-проповедники. Целыми толпами пробираются они во вновь открытые страны, совмещая проповедь Евангелия с изучением и описанием этих земель. Проповедническое усердие составляет одну из характерных черт XVII в., и мы должны признать, что география и исторические науки многим обязаны этим жертвенным, образованным и скромным людям. Путешественник или завоеватель только проезжает по стране, а миссионер живет в ней иногда по многу лет. Ему, конечно, легче познакомиться с историей и культурой изучаемых народов, и совершенно естественно, что многим миссионерам наука обязана обстоятельными описаниями, на которые опирались позднейшие исследователи.
Особенно большую роль миссионеры играли в изучении Африки, главным образом Абиссинии. Что знали об этом большом треугольной формы континенте в XVII в.? Ничего, кроме его побережий, — так говорят! Это ошибка. С незапамятных времен Астапус и Бахр-эль-Абьяд, два истока Нила, были известны античным географам. Те даже продвинулись до области великих внутриконтинентальных озер, если судить по списку народов и стран, найденному г-ном Марьеттом в Карнаке. В XII в. арабский географ Идриси составил для короля Сицилии Рожера II великолепное описание Африки, в котором подтвердил это предположение. Позднее Кадамосто и Ибн-Баттута пересекают Африку, причем последний доходит до Тимбукту. Марко Поло утверждал, что Африка со всех сторон омывается морем и только узкий Суэцкий перешеек соединяет ее с Азией. Он первый из европейцев сообщил о Мадагаскаре. Наконец, когда португальцы после Васко да Гамы уже постоянно плавали вдоль берегов Африки, некоторые из них проникали в Абиссинию; вскоре между этой страной и Португалией установились дипломатические отношения. Нам уже приходилось упоминать о Перу ди Ковильяне и Франсишку Алварише. Вслед за ними в Абиссинии водворилось несколько португальских миссионеров, среди которых нужно назвать Педру Паиша и Жируме Лобу.
Педру Паиш, занимавшийся проповеднической деятельностью на Малабарском берегу, переправился в Восточную Африку и после разных приключений в 1603 г. проник в Абиссинию. Он много путешествовал по этой стране и в 1613 г. не только добрался до истоков голубого Нила, но и правильно объяснил причину нильских разливов. Этот факт впоследствии оспаривался шотландским путешественником Брюсом, несмотря на то что его данные во многом согласуются с описанием Паиша. В 1604 г. Паиш, прибывший к царю За Денгелу, проповедовал с таким успехом, что обратил весь царский двор. Вскоре он уже имел такое влияние на абиссинского монарха, что тот написал послание папе и испанскому королю, предлагая им свою дружбу и прося у них людей, способных просветить его народ.
Монарх Жируме Лобу высадился в 1625 г. в Абиссинии вместе с Афонсу Минезишем, который был послан туда в качестве патриарха Эфиопского. Но времена изменились. Абиссинский негус, обращенный Педру Паишем в христианскую религию, был убит; его преемник, также прибегавший к услугам португальских миссионеров, умер. В Абиссинии началось движение, направленное против католиков. Многие миссионеры были изгнаны либо схвачены, заключены в тюрьмы, проданы туркам. Лобу был уполномочен собрать необходимую сумму для выкупа португальских монахов из рабства. С этой целью он отправился из Эфиопии в Бразилию, потом посетил многие города Испании, а также побывал в Риме, представив папе отчет об эфиопской церкви и нравах местных жителей. (Самое интересное в его отчете — описание истока Нила из озера Тан.) Впоследствии Лобу совершил также путешествие в Индию и умер в Лиссабоне в 1678 г.
На берегу Атлантического океана в Конго португальцы пытались ввести христианство сразу же после открытия страны. Сначала туда были посланы монахи-доминиканцы, но так как они не добились никакого успеха и негры упорно продолжали придерживаться своих прежних верований, то папа, с согласия португальского короля, послал в Конго итальянских проповедников-капуцинов. Один из них, Антонио Кавацци, с 1654 по 1668 г. жил в Анголе и проявлял такое непомерное «апостольское усердие», что приобщал негров к христианству репрессивными мерами: сжигал идолов, сурово осуждал племенных вождей за древний обычай многоженства, подвергал мучительным пыткам тех, кто отказывался принять новую веру.
В 1687 г. в Риме были изданы записки Кавацци. Автор сообщает, что влияние португальцев распространилось на двести или на триста миль в глубь страны, где вырос большой город Сан-Сальвадор, в котором было 50000 жителей, двенадцать церквей, иезуитская коллегия.
Около 1578 г. португальский путешественник Дуарти Лопиш в своем описании Конго дал много точных сведений, впоследствии использованных миссионерами. На карте, сопровождавшей его рассказ, показано озеро Замбрэ на месте, занимаемом озером Танганьика, а чуть дальше на запад — озеро Акве-Лунда, откуда вытекает река Конго; у экватора показаны два озера: одно — Нильское озеро, а другое, расположенное восточнее, носит название Колюэ; кажется, это водоемы, известные ныне под названиями Альберт и Виктория-Ньянса. Однако эта столь любопытная информация была отвергнута географами XIX в., оставившими огромное белое пятно внутри Африканского континента.
В 1637 г. одна из французских экспедиций поднялась на довольно большое расстояние вверх по Сенегалу. Колония в Западной Африке значительно расширилась благодаря стараниям Андре Брю, которому был присвоен официальный титул «управляющего от имени короля и главного директора французской королевской компании на берегах Сенегала и в других областях Африки».
Хотя Андре Брю мало известен и биографические словари дают о нем весьма лаконичные сведения, тем не менее путешественник занимает одно из первых мест среди исследователей Западной Африки. Не довольствуясь расширением колонии, он исследовал прилегающие к Сенегалу области, в которые проникли после него путешественники только второй половины XIX в., в частности капитан Маж.
Андре Брю расширил французские владения на востоке за пределы слияния рек Сенегала и Фалеме, на севере до Аргена, который мы после оставили, сохранив свои права; а на юге — до островов Бисао. Он исследовал во внутренних районах страны Галам и Бамбук, изобилующий золотом, и собрал первые документальные сведения о пулах, пслах и фулах, о йолоффах и мусульманах, пришельцах с севера, которые попытались подчинить своей религии все черное население страны. Сведения, собранные Брю об истории и переселении африканских народов, чрезвычайно ценны и до сих пор еще дают интересный материал географам и историкам. Брю не только оставил нам рассказ о фактах, которые были известны ему как очевидцу, и описание лично им посещенных мест, но и сообщил любопытные подробности о природных богатствах, флоре и фауне Западной Африки.
К юго-востоку от материка французы в первой половине XVII в. основали несколько факторий на острове Мадагаскар, известном долгое время под именем острова Св. Лаврентия. Воздвигнув на южном берегу форт Дофин, они исследовали прибрежные области и в 1649 г. овладели Маскаренскими островами. Первый комендант этой крепости Флокур обращался с туземцами с такой жестокостью, что вызвал на Мадагаскаре всеобщее восстание, что и послужило причиной его смещения с должности. Путешествия внутрь Мадагаскара были чрезвычайно редки, и только в наше время (в середине XIX в.) французы приступили к серьезному исследованию острова.
Немногие из европейцев, проникшие в течение XVII в. в Индокитай и Тибет, также были миссионерами. (В 1624 г. из Индии в Тибет отправился монах Антонио де Андради; он был первым европейцем, перевалившим через Гималайский хребет. Вступив на территорию Тибета, он добился разрешения на въезд христианских миссионеров в эту страну и впоследствии основал в Цапаранге духовную миссию. Еще раньше иезуит Бенто да Гоэш поехал из Индии в Китай, поставив своей целью выяснить, являются ли «Сина» и «Китай» одной и той же страной или это, — как думали тогда, — два разных государства. Гоэш умер в пути, не дойдя до Китая, но незадолго до смерти ему удалось установить, что «Сина» и «Китай» — одна и та же страна (Китай).
Сочинения этих и некоторых других миссионеров содержали много ценных сведений о странах, которые были так долго скрыты от европейцев.)* В той же связи нельзя не упомянуть и о деятельности в Кохинхине и Тонкине португальского миссионера Тейшейры, который занимался там астрономическими наблюдениями. Результаты его исследований показали со всей очевидностью, насколько ошибочны были определения долгот, данные для этих областей Птолемеем. Проделанная португальцем работа заставила картографов и космографов XVII в. заняться уточнением конфигурации стран Дальнего Востока и вызвала необходимость более точных наблюдений, которые предстояло в дальнейшем провести ученым-специалистам и мореплавателям, хорошо знакомым с астрономическими вычислениями.
Страной, особенно привлекавшей европейских миссионеров, был Китай — обширная, густонаселенная империя, которая с тех пор как европейцы проникли в Индию, упорно старалась не допускать чужеземцев в свои пределы. Только в конце XVI в. несколько миссионеров наконец получили разрешение на въезд в Небесную империю. Знакомство европейцев с математическими науками и астрономией облегчило им пребывание в этой стране и дало возможность собрать — частью по древним летописям, частью во время самих путешествий — множество сведений, крайне важных для изучения истории, этнографии и географии Китая. Миссионеры в свою очередь впервые познакомили китайцев с европейскими науками и искусствами и распространили на Западе первоначальные и во многом правдоподобные сведения о китайской цивилизации.
II
Голландцы, предприняв в XVI в. несколько заокеанских путешествий, скоро заметили непрочность португальского владычества в Азии. Они поняли, что с надлежащей осмотрительностью и умением можно будет легко и быстро прибрать к рукам всю торговлю Дальнего Востока.
После нескольких разведывательных экспедиций голландцы учредили в 1602 г. знаменитую Ост-Индскую компанию, немало способствовавшую обогащению и процветанию метрополии. Постепенно вытесняя португальцев и разбивая их в сражениях, голландские колонизаторы проводили в захваченных странах куда более гибкую и осторожную политику, нежели их предшественники. Голландцы не стремились возводить в завоеванных областях новые крепости и старались не раздражать местное население, выдавая себя за простых коммерсантов, интересующихся исключительно торговлей. Если они строили новые укрепления, то лишь в местах, где пролегали основные торговые пути. Благодаря такой политике голландцам скоро удалось основать многочисленные фактории по всему побережью между Индией, Китаем, Японией и Океанией. Вся эта огромная прибрежная полоса фактически оказалась в руках голландских купцов.
Единственной оплошностью всемогущей Ост-Индской компании было стремление сосредоточить в своих руках монопольную торговлю пряностями. Это привело к тому, что после изгнания иностранцев, водворившихся на Молуккских или Зондских островах, голландцы установили строгий контроль над торговыми операциями всех кораблей, прибывавших туда за грузом. Ост-Индская компания дошла даже до того, что для вздувания цен на пряности уничтожила на многих островах некоторые виды растений и под страхом смерти запретила вывоз и продажу семян и черенков пряных деревьев. В короткое время голландцы прочно утвердились на Яве, Суматре, Борнео, Целебесе, Амбоине, на Молуккских островах, на мысе Доброй Надежды; они захватили самые лучшие гавани, в которых обычно останавливались корабли, возвращавшиеся в Европу.
Огромные барыши, получаемые Ост-Индской компанией от продажи пряностей, возбуждали зависть не только в других странах, но и в самой Голландии, так как компания с помощью Генеральных Штатов препятствовала всем подданным Соединенных Провинций, не состоявшим у нее на службе, плавать к островам пряностей мимо мыса Доброй Надежды или через Магелланов пролив. Это и обусловило неоднократные попытки найти новый морской путь в Индию.
В 1615 г. один богатый амстердамский купец Якоб Ле-Мер вместе с искусным моряком по имени Виллем Корнелисзон Схоутен решили достигнуть Индии новым путем, найдя какой-нибудь проход южнее Магелланова Пролива. Ле-Мер взял на себя половину издержек по снаряжению экспедиции, а Схоутен, в сообществе с несколькими купцами из городка Горн (Хорн) на берегу Зейдер-Зе, согласился покрыть другую половину. На собранные деньги Ле-Мер и Схоутен приобрели корабль в 360 тонн, который они назвали «Эндрахт» («Согласие»), и яхту «Горн», на которую погрузились шестьдесят пять солдат с двадцатью девятью пушками. Конечно, такое вооружение было несообразно целям экспедиции. Но Схоутен был опытным мореплавателем, экипаж набирался с большим тщанием, а суда были щедро загружены провиантом и товарами для обмена.
На Схоутена было возложено управление кораблями, а на Ле-Мера — осуществление коммерческих планов экспедиции. Цель путешествия хранилась в тайне. Офицеры и матросы были взяты на службу с условием, что они безоговорочно пойдут всюду, куда им прикажут.
Двадцать пятого июня 1615 г., спустя одиннадцать дней после отплытия из гавани Тессел, когда отступление было уже невозможно и нечего было опасаться чьей-нибудь нескромности, Схоутен и Ле-Мер объявили экипажу о своем намерении искать другой пролив в «Южное море», где, может быть, удастся открыть новые страны и приобрести большие выгоды, а если повезет, то и пойти дальше тем же морем в Восточную Индию. Весь экипаж отнесся к этому сообщению с энтузиазмом.
Маршрут, которым обычно следовали в Южную Америку голландские, да и не только голландские, корабли, пролегал сначала вдоль берегов Африки. После пересечения экватора корабли поворачивали на запад. Идя этим же путем, «Эндрахт» и «Горн» благополучно достигли берегов Бразилии, Патагонии и бухты Пуэрто-Десеадо, находящейся в ста лье от Магелланова пролива. В течение нескольких дней буря мешала кораблям войти в бухту, а потом начался такой сильный отлив, что яхта «Горн», очутившись на мели, повалилась набок и рассохлась; ее стали спешно шпаклевать, но во время починки подводной части возник пожар, и яхта сгорела, несмотря на все старания экипажа ее спасти. 13 января 1616 г. Ле-Мер и Схоутен достигли Себольдинских (Фолклендских) островов, открытых Себольдом Вертом, и затем направились вдоль берегов Огненной Земли, держась от них на небольшом расстоянии. Берег уходил на юго-восток и был окаймлен высокими горами, покрытыми снегом.
Двадцать четвертого января в полдень была замечена по правому борту неизвестная земля, а к востоку от нее — другая земля, отделенная от первой глубоким проливом. Расстояние между ними не превышало восьми миль. Когда «Эндрахт» вошел в пролив, там оказалось такое множество китов, что приходилось все время лавировать, чтобы избежать столкновения. Восточная земля была названа голландцами, не подозревающими, что это небольшой остров, Землей Штатов[206] (отсюда испанское название острова — Эстадос), а западная земля (юго-восточная оконечность Огненной Земли) получила имя Морица Нассауского[207].
Когда «Эндрахт» спустя двадцать четыре часа выходил из пролива, названного проливом Ле-Мер, на горизонте открылась группа маленьких островов, известных теперь под названием острова Уолластон. Под 55°59' Ле-Мер обогнул землю, которая заканчивалась острым выступом и была названа в честь родного города мореплавателей мысом Горн. С тех пор так и называется мыс, образующий крайнюю южную оконечность Америки.
Затем Ле-Мер и Схоутен вступили в «Южное море», выполнив таким образом поставленную задачу.
(«Той ночью, — сказано в дневнике путешествия, — мы пошли на юг при сильной волне с юго-запада и очень синей воде; из этого мы с уверенностью сделали вывод, что находимся в Великом Южном море (Тихом океане), и очень этому обрадовались, так как мы открыли новый, до тех пор не известный путь, что в дальнейшем и подтвердилось».)*
От мыса Горн Ле-Мер и Схоутен поднялись к островам Хуан-Фернандес, где было решено сделать остановку, чтобы дать оправиться экипажу, больному цингой. Подобно Магеллану, мореплаватели миновали, не заметив, главные острова Полинезии и 10 апреля пристали к «Собачьему острову», где ничего не нашли, кроме небольшого ручейка пресной воды и скудной зелени. Ле-Мер и Схоутен надеялись достигнуть Соломоновых островов, но вместо этого поднялись на север к «Опасным островам» (скалистые островки в архипелаге Туамоту) и открыли остров Ватерланд (атолл Манихи), названный так потому, что на нем оказалось большое озеро; затем голландцы открыли «Остров мух», получивший свое наименование из-за невообразимого множества насекомых, отставших от корабля только через четыре дня, когда поднялся ветер. Далее Ле-Мер и Схоутен прошли мимо островов Тонга (Дружбы) и открыли несколько островов в архипелаге Мореплавателей, или Самоа; некоторые из них долгое время сохраняли за собой названия, присвоенные им голландскими путешественниками. Таковы острова: Кокосовый (Тафахи), Кеппель (Ниуатобутабу), Надежды (Ниуафу), мелкие островки Горн (Хорн) к северо-востоку от архипелага Фиджи и др.
Жители этих островов неуважительно относились к чужой собственности: они приближались на своих пирогах к самому кораблю, бесцеремонно пытаясь вырвать гвозди и сломать железные цепи.
Так как экипаж все еще страдал от цинги, то Ле-Мер и Схоутен были весьма обрадованы, получив в подарок от вождя одного из островов большого борова и много фруктов.
Этот вождь, по имени Дату, не замедлил приплыть на большой парусной пироге в сопровождении флотилии из двадцати пяти лодок. Однако он так и не решился взойти на корабль; зато сын его, оказавшийся более смелым, поднялся на борт и с большим интересом разглядывал все, что ему показывали.
На следующий день число пирог, сновавших возле «Эндрахта», угрожающе возросло. По недружелюбным жестам туземных воинов голландцы поняли, что на них готовится нападение. И действительно, вскоре на палубу посыпался град камней и лодки стали смыкаться вокруг корабля тесным кольцом. Чтобы отразить нападение, голландцы дали залп по пирогам, что повергло туземцев в ужас и заставило обратиться в бегство. Этому острову было присвоено название «Острова предателей».
Восемнадцатого мая Схоутен повернул к северу, где, по его расчетам, должны были находиться Молуккские острова. Он прошел, вероятно, мимо Соломоновых островов и островов Адмиралтейства, а затем направился вдоль северного берега Новой Гвинеи и под 143° достиг залива Гелвинк. Голландцы часто высаживались на берег и давали названия многим местам: Двадцать пять Островов (мелкие вулканические острова), Высокий угол, Высокая гора, Моа — острова, исследованные позднее Тасманом, острова Вулкан и Схоутена. Последний из названных островов ныне называется Мисол. Его не следует смешивать с группой островов Схоутен, лежащих у входа в залив Гелвинк.
Наконец голландцы достигли одного из Молуккских островов — Джайлоло, где с большой радостью встретили своих соотечественников.
Когда экипаж «Эндрахта» оправился от цинги и усталости, Ле-Мер и Схоутен направились к Батавии (Джакарте), куда прибыли 23 октября 1616 г., после шестнадцатимесячного плавания. В Батавии администрация Ост-Индской компании, не поверив, что Ле-Мер и Схоутен открыли новый путь в «Южное море», а следовательно, не нарушили запрета, распорядилась конфисковать «Эндрахт» и задержать офицеров и матросов, которые были отправлены потом под конвоем в Голландию, где должны были предстать перед судом. Несчастный Ле-Мер, ожидавший иной встречи и совсем другой награды за свои труды и открытия, не вынес этого неожиданного потрясения: он заболел и скончался в море, недалеко от Новой Гвинеи. Что касается Схоутена, то он вместе с экипажем «Эндрахта» благополучно вернулся на родину и вскоре был оправдан. Позже он совершил еще несколько путешествий в Индию и погиб в 1625 г., застигнутый бурей у восточного берега Мадагаскара.
Такова была эта замечательная экспедиция, открывшая пролив Ле-Мер и новый путь в Тихий океан, более короткий и менее опасный, чем через Магелланов пролив. Экспедиция была ознаменована также важными географическими открытиями в Океании. Кроме того, голландцы проверили и нанесли на карту много островов, частично открытых еще раньше испанскими и португальскими мореплавателями. Впрочем, относительно разных островов, земель и архипелагов, расположенных в этих водах, нельзя сказать с уверенностью, какому из народов принадлежит честь их первого открытия.
Продолжая повествование о голландских мореплавателях XVII в., мы должны немного отступить от хронологической последовательности открытий и рассказать об экспедициях Абеля Янсзона Тасмана, несмотря на то, что его плаваниям предшествовали походы Менданьи и Кироса.
Тасман — один из величайших мореплавателей XVII в. Но каковы были его дебюты, какие обстоятельства привели его к морской службе, каким образом приобрел он незаурядные познания и постиг навигационное искусство, благодаря которым сумел совершить крупнейшие географические открытия, — все это нам совершенно неизвестно. Биография Тасмана начинается для нас с его отплытия из Батавии 2 июня 1639 г. Пройдя Филиппинские острова, он вместе с капитаном Маттисом Квастом посетил по приказу губернатора Нидерландской Ост-Индии Ван-Димена острова Бонин, известные тогда под фантастическим названием Золотых и Серебряных островов. (После недолгой остановки в Японии, в бухте Иеддо (Токио), Тасман вернулся в Батавию.)*
Вскоре Ван-Димен поручил ему возглавить экспедицию, имевшую цель изучить Индийский океан за пределами обычных торговых путей и выяснить, является ли Новая Голландия (Австралия) частью «Южного материка» и соединяется ли с нею Новая Гвинея. Тасман отплыл из Батавии с двумя кораблями 14 августа 1642 г.; 5 сентября он достиг острова Маврикия (в группе Маскаренских островов) и затем направился на юго-восток для исследования «Южного материка», о котором ходило в то время множество разноречивых слухов.
Двадцать четвертого ноября Тасман открыл большой остров, который он назвал Вандименовой землей, в честь губернатора Нидерландской Ост-Индии (теперь этот остров называется Тасманией). Высадившись на восточном побережье, он узнал, что эта земля обитаема, хотя самому ему и не пришлось встретить ни одного туземца, так как матросы, вообразившие, что Вандименова земля населена гигантами, отказались сопровождать командира в глубь страны.
Проплыв несколько десятков миль вдоль берега, Тасман повернул к востоку и 13 декабря под 42°10' южной широты увидел очертания еще одной незнакомой земли (которую назвал Землей Штатов, полагая, что она является продолжением открытой в 1616 г. Ле-Мером и Схоутеном у мыса Горн. На самом деле это был Южный остров Новой Зеландии.)*
Следуя к северу вдоль береговой полосы, Тасман 18 декабря облюбовал удобную бухту и стал на якорь. Вскоре появились туземцы, не осмелившиеся, однако, подойти к кораблю ближе, чем на расстояние брошенного камня. Голос у них был грубый, рост высокий, кожа светло-желтая; черные как смоль волосы были собраны в пучок на макушке. На следующий день маорийцы[208] стали смелее и решились подойти поближе. Видя их мирные намерения, Тасман послал на берег шлюпку, но островитяне вдруг пришли в ярость, напали на голландцев и убили троих матросов. Остальные бросились вплавь и были спасены подоспевшими с корабля лодками. Наказать дикарей голландцам не удалось, так как те уже успели скрыться. Место, где произошло это печальное событие, получило название Бухты убийц (теперь Голден-Бей, то есть Золотая бухта). Убедившись в невозможности завязать отношения с такими дикими племенами, европейцы снялись с якоря и поплыли вдоль берега до северной оконечности острова. Северный мыс, которым заканчивалась Земля Штатов, Тасман назвал мысом Марии Ван-Димен, по-видимому, в честь «дамы сердца», ибо сохранилось предание, будто он, простой моряк, осмелился просить руки дочери губернатора Нидерландской Ост-Индии и в отместку за такую дерзость был послан в далекую экспедицию на двух старых, полуразвалившихся судах Ост-Индской компании.
Выйдя из пролива между Северным и Южным островами Новой Зеландии, Тасман продолжал путь вдоль западного побережья Северного острова, добрался до его оконечности и повернул на северо-восток. 21 января 1645 г. он достиг островов Тонга (Дружбы) и присвоил трем островам голландские названия: Миддельбург (Эуа), Амстердам (Тонгатабу) и Роттердам (Намука). Здесь ему удалось раздобыть много свиней, кур и фруктов, 6 февраля голландские корабли добрались до архипелага из двадцати островов, названных островами Принца Вильгельма (острова Лау, или Восточные). Далее, оставив к югу острова Фиджи, Тасман прошел вдоль северного берега Новой Гвинеи до ее западного выступа и посетил все места, исследованные до него Ле-Мером и Схоутеном. 15 июня после почти десятимесячного путешествия он благополучно прибыл в Батавию. Таким образом, Тасман обошел кругом всю Австралию, так и не увидев «Южного материка», который он должен был исследовать. Мореплаватель обогатил карту мира открытием Новой Зеландии, но полагал, что она является частью того же «Южного материка». Кроме того, голландский исследователь встретил на своем пути много мелких островов, точное местоположение которых было нанесено на карту его замечательным штурманом Франсом Вискером.
В 1644 г. Ван-Димен еще раз послал Тасмана в большое плавание, поручив подробнее исследовать открытые земли и окончательно установить, являются ли Вандименова Земля (Тасмания), Земля Штатов (Новая Зеландия) и Новая Гвинея частями полулегендарного «Южного материка». В то время голландцам были известны лишь отдельные участки северного побережья Австралии, которую они называли Новой Голландией. По-видимому, Тасману не удалось выполнить эту обширную программу. Утрата судового журнала экспедиции лишает нас возможности наметить путь ее следования. (Известно только, что Тасман обошел лишь восточные и западные берега залива Карпентария и затем вернулся обратно, не добравшись до пролива, отделяющего материк Австралия от Новой Гвинеи (Торресов пролив). На этом обрывается исследовательская деятельность Абеля Янсзона Тасмана и теряются все нити его дальнейшей жизни. Установлено лишь, что он умер в 1659 г. пятидесяти семи лет от роду.
Плавания Тасмана сыграли выдающуюся роль в истории географического изучения южной части Тихого океана, которое было затем завершено капитаном Куком и другими исследователями.)*
После того как д'Албукерки завоевал Малакку, португальцы пришли к заключению, что к югу от Азии должен простираться большой материк. Эту мысль разделяли и испанцы, и с тех пор одна за другой отправлялись экспедиции в Тихий океан на поиски легендарного «Южного материка», существование которого еще с древних времен представлялось географически необходимым для «уравновешивания» огромных материков Северного полушария. Великая Ява, известная позднее под именами Новой Голландии и Австралии, впервые была замечена, возможно, французами, а вероятнее всего — экспедицией Сааведры (1530 — 1540), и великое множество мореплавателей искало эту землю, в том числе португальцы Серран и Минезиш, испанцы Сааведра, Эрнандо де Грихальва, Алварадо, Иньиго Ортис де Ретес, исследовавшие большую часть островов вокруг Новой Гвинеи и сам этот большой остров. Потом пришли Менданья, Торрес и Кирос, о которых мы расскажем чуть позже — вследствие важности и достоверности сделанных ими открытий.
(Вслед за Магелланом, только случайно не встретившим на пути к Филиппинским островам сколько-нибудь значительных архипелагов, плавание по Тихому океану было предпринято родственником Кортеса по имени Альваро Сааведра. Кортес послал его в 1527 г. от западного берега Мексики к Островам пряностей, чтобы через Тихий океан установить прямую связь между Новой Испанией (Мексикой) и берегами Восточной Азии. На обратном пути Сааведра умер, а его спутники вынуждены были вновь вернуться на Молуккские острова и попали в плен к португальцам.
В 1526 г. португалец Жоржи Минезиш открыл небольшой участок северо-западного побережья Новой Гвинеи, но только в 1545 г. испанский капитан Ортис де Гетес исследовал значительную часть северного побережья этого большого острова и присвоил ему название Новой Гвинеи. Тем самым нашел свое подтверждение взгляд древних географов о существовании «Южного материка», поскольку Новую Гвинею и Огненную Землю стали считать частями одного огромного южного континента (Терра Аустралис)[209].
В 1565 г., когда испанцы основали свою первую колонию на Филиппинах, участник многих экспедиций, монах-мореплаватель Андрес де Урданета первым пересек Тихий океан с запада на восток, после чего было установлено постоянное сообщение между испанскими владениями в Америке и у восточного побережья Азии. Этот путь через самые пустынные части океана, от Филиппин к Мексике, долгое время был известен под названием пути Урданеты.
Но самые значительные открытия в тропической Океании связаны с именами мореплавателей Менданьи, Кироса и Торреса, о которых мы расскажем более подробно.)*
Альваро Менданья де Нейра был племянником вице-короля Перу, дона Педро де Кастро, горячо защищавшего перед правительством метрополии проект экспедиции для открытия новых островов и континента в «Южном океане» («поскольку многие очень опытные в математике мужи вывели заключение, что таковые должны находиться в тех местах».)*
В возрасте двадцати одного года Менданья принял начальство над двумя кораблями с экипажем из ста двадцати пяти солдат и матросов. 19 ноября 1567 г. он отплыл из порта Кальяо у Лимы. (Подобно Магеллану не встретив в Тихом океане ни одного значительного острова, Менданья только в январе 1568 г. открыл в Экваториальной Полинезии небольшой коралловый остров из группы Эллис (Лагунные).)*
В начале февраля испанцы увидели у 8° южной широты «большую землю» и назвали ее островом Санта-Исабель (Святая Изабелла). Здесь они построили бригантину и обошли на ней большую часть Соломонова архипелага. «Жители этих островов, — пишет один из спутников Менданьи, — людоеды; они пожирают своих же соплеменников, попавших в плен на войне или же захваченных хитростью. Один из местных вождей прислал Менданье в качестве лакомого блюда четверть жареного ребенка, но генерал велел тотчас же похоронить его в присутствии туземцев, которые были сильно оскорблены непонятным для них поступком».
Испанцы осмотрели острова Пальмас, Рамос, Галера и Буена-Виста. Жители этого последнего острова, притворно подружившись с испанцами, вскоре обнаружили свои враждебные замыслы. То же повторилось и на других островах архипелага. На обратном пути к Санта-Исабель испанцы отклонились в сторону, что позволило им открыть острова Сан-Хорхе, где они отметили наличие летучих мышей величиной с коршуна. Едва бригантина вошла в порт Санта-Исабель, как якорь был снова поднят, потому что место это оказалось таким нездоровым, что пятеро солдат умерли, а множество, других заболели.
Менданья остановился на острове Гуадалканал, и десяток матросов был послан на берег за водой, но на борт вернулся только один негр, остальных убили туземцы, которым очень не понравилось, что испанцы схватили и пытались увести с собой одного из островитян. Наказание было ужасным. Двадцать туземцев были убиты и много домов было сожжено. Затем Менданья исследовал еще несколько островов Соломонова архипелага, и среди них острова Трех Марий и Сан-Хуан[210]. Пока на этом последнем острове чинили и конопатили корабль, завязалась новая стычка с туземцами, стоившая испанцам еще нескольких человек.
Открыв, кроме перечисленных, острова Сан-Кристобаль, Санта-Каталина и Санта-Анна, Менданья вынужден был пуститься в обратный путь к Перу. Продолжать свое путешествие он был уже не в состоянии, так как численность экипажа из-за стычек с воинственными островитянами сильно уменьшилась, люди страдали от цинги, продукты и боевые припасы подошли к концу. (Обратный путь проходил в неимоверно трудных условиях. Жестокие бури преследовали корабли. Голод и цинга валили людей с ног. Не проходило и дня, чтобы не умер кто-нибудь из экипажа. К тому же противные ветры заставили испанцев подняться за северный тропик, почти до Гавайских островов, и сделать большой крюк. Только через полгода Менданья добрался до калифорнийского побережья.)*
Рассказ Менданьи не возбудил среди испанцев энтузиазма, несмотря на то что он назвал открытые острова Соломоновыми, уверяя, будто это и есть та самая библейская страна Офир, куда царь Соломон посылал корабли за сокровищами для украшения Иерусалимского храма. Но какое значение могли иметь для людей, видевших богатства Перу, самые чудесные рассказы? Мельчайший золотой самородок, крохотная крупица серебра произвели бы на них гораздо большее впечатление. Менданье пришлось дожидаться целых двадцать семь лет, прежде чем ему удалось снарядить к Соломоновым островам новую экспедицию.
На этот раз она была довольно внушительной, так как предполагалось основать колонию на острове Сан-Кристобаль, открытом Менданьей во время первого путешествия. В середине июня 1595 г. перуанские берега покинула флотилия из четырех кораблей. Среди четырёхсот будущих колонистов было немало женщин, так как многие испанцы отправлялись на Соломоновы острова со своими семьями. Присоединилась к экспедиции и донья Изабелла, жена неутомимого Менданьи. Главным штурманом был назначен Педро Эрнандес де Кирос, или правильнее Кирош, — португальский моряк на испанской службе, прославившийся впоследствии в качестве начальника другой экспедиции.
После месячного плавания, не ознаменованного никакими событиями, испанцы открыли остров, которому дали название Магдалена (Фату-Хива). Не успели корабли стать на якорь, как были окружены десятками каноэ, в которых находились три или четыре сотни туземных воинов. Европейцев поразило их прекрасное телосложение и почти белый цвет кожи. Аборигены наперебой предлагали кокосовые орехи и фрукты, но, когда испанцы пустили несколько человек на корабль, те моментально начали хватать все, что попадалось под руку. Чтобы спугнуть бесцеремонных гостей, Менданья приказал дать холостой выстрел. В последовавшей за тем свалке был ранен один туземец, и это послужило сигналом к нападению. На град камней и копий, посыпавшихся на корабль, испанцы ответили залпами из мушкетов и поспешили поднять якоря.
Неподалеку от Магдалены оказалось еще три острова: Сан-Педро (Монана), Доминика (Хива-Оа) и Санта-Кристина (Атуана), а весь этот архипелаг был назван в честь перуанского вице-короля Островами маркиза Мендосы. С тех пор они называются Маркизскими.
Отношения с туземцами, вначале очень дружественные, вскоре испортились по вине самих же испанцев, которые, часто без всякой нужды, пускали в ход огнестрельное оружие и устраивали избиения беззащитных островитян.
Пятого августа испанцы снова пустились в море и, двигаясь к западу вдоль 10° южной широты, открыли через две недели острова, получившие название Опасных, потом Островов королевы Шарлотты, и остров Солитер (Одинокий), название которого достаточно точно определяет его положение. Вслед за тем флотилия достигла архипелага Санта-Крус (Святой Крест). Менданья долго блуждал по океану в поисках потерянных Соломоновых островов[211]. В пути во время грозы и шторма от флотилии отделился один корабль, судьба которого осталась неизвестной.
Так как дальнейшие поиски Соломоновых островов были уже невозможны, Менданья решил основать колонию на островах Санта-Крус. И в этом месте, как только корабли стали на причал, их окружили десятки лодок с сотнями туземцев. У островитян кожа была очень темной или даже совсем черной. «У всех у них вьющиеся волосы белого, красного или какого-нибудь иного цвета, ибо они красят волосы в разные цвета, а зубы только красной краской. Голова у них наполовину выбрита, на теле набедренная повязка, руки и лицо вымазаны черной блестящей краской с разноцветными полосами; шея, руки и ноги обвешаны несколькими рядами украшений из черного дерева, рыбьих зубов, перламутра и жемчуга. Вооружены они луками с отравленными стрелами, снабженными костяными наконечниками, палицами из очень крепкого дерева и длинными копьями о трех зубцах».
Менданья сначала подумал, что видит перед собой жителей тех самых островов, которые он искал, но очень скоро убедился в своей ошибке. Корабли были встречены градом стрел. Это было тем более неожиданно, что Менданья, осознав, что не в состоянии отыскать Соломоновы острова, решился основать колонию именно на этом архипелаге. Кстати, испанцы вскоре перессорились; против командира зрел бунт, однако едва он вспыхнул, как почти сразу же был подавлен, и виновные были казнены. Череда происшествий и тяготы путешествия настолько подточили здоровье руководителя экспедиции, что он умер 17 октября, успев перед кончиной назначить жену своей наследницей на посту командующего. Менданья умер, а вражда с туземцами обострилась; многие испанцы были настолько истощены болезнями и лишениями, что с ними легко справились бы и двадцать отчаянных туземцев. В таких условиях было бы безумием настаивать на основании поселения; все это понимали и 18 ноября подняли якорь. Донья Исабель де Мендоса задумала завоевать Манилу, где можно было набрать колонистов для основания поселения. Она посовещалась с офицерами, и все они приняли ее проект; больше всего преданности и умения она обнаружила у Кироса, и это вскоре было проверено суровым испытанием. Прежде всего было решено удалиться от берегов Новой Гвинеи, дабы не путаться в многочисленных архипелагах, ее окружающих, и поскорее добраться до Филиппин, чего настоятельно требовало скверное состояние кораблей. Пройдя в виду многочисленных островов, окруженных коралловыми рифами, куда экипажи хотели бы высадиться, но Кирос постоянно, и весьма предусмотрительно, отказывал в таком разрешении, расставшись с одним из кораблей эскадры, который не смог или не захотел следовать за остальными, достигли Разбойничьих островов, которые вскоре должны были стать Марианскими. Испанцы несколько раз высаживались на берег за съестными припасами, но туземцы, ни во что не ставя ни золото, ни серебро, соглашались брать в обмен только куски железа или железные орудия.
Описание Марианских островов, сделанное Киросом, содержит любопытные сведения о культе предков, который был распространен среди этих островитян. Приводим дословно отрывок из его отчета:
«Туземцы извлекают кости из тела умершего родственника, потом сжигают мясо и съедают пепел, запивая его пальмовым вином. Ежегодно, в течение целой недели, они оплакивают своих покойников, нанимая для этой цели специальных плакальщиц. Кроме них оплакивать умершего собираются в его доме все соседи; они также, в свой черед, устраивают поминки по своим покойникам. Каждый туземец охотно принимает приглашение соседа на такое празднество, так как присутствующие всегда получают обильное угощение. Во время плача по умершему кто-нибудь из его семьи подробно повествует о жизни и подвигах покойника с первого дня его рождения и до самой смерти, восхваляя его силу, рост, красоту, — словом, все, что может послужить к его вящей славе. Если в рассказе встречается что-нибудь смешное, вся компания принимается безудержно хохотать, а потом, после очередной порции пальмового вина, смех внезапно переходит в горькие рыдания. На этих удивительных пиршествах нередко присутствует до двухсот человек».
Одиннадцатого февраля 1596 г. остатки экспедиции Менданьи добрались до Филиппинских островов. На берег ступили измученные, истощенные люди, напоминавшие скорее живые скелеты. Донье Изабелле были оказаны в Маниле торжественные почести. «Правительница» сошла на берег, сопровождаемая пушечной пальбой, и была встречена почетным караулом воинских частей. Остатки экипажа, потерявшего пятьдесят человек со времени отплытия с островов Санта-Крус, были размещены в частных домах и содержались на казенный счет. Овдовевшие женщины вторично вышли замуж или постриглись в монахини. Что касается доньи Изабеллы, которой, по-видимому, так и не удалось найти в Маниле желающих поселиться на островах Санта-Крус, то она была отвезена Киросом в Перу.
Кирос поспешил представить вице-королю проект нового путешествия, но Луис де Веласко, преемник Мендосы, посоветовал ему обратиться прямо к испанскому королю и в Совет по делам Индий — под тем предлогом, что снаряжение экспедиции в южную часть Тихого океана не входило в компетенцию вице-короля. Кирос отправился сначала в Испанию, а потом в Рим, где встретил благосклонный прием у папы, рекомендовавшего его Филиппу III.
После бесчисленных проволочек Кирос получил наконец в 1605 г. разрешение снарядить в Лиме два корабля для исследования «Южного материка» и продолжения открытий Менданьи. С этими двумя кораблями и одним вспомогательным судном Кирос и отплыл из гавани Кальяо 21 декабря 1605 г. (В состав его экипажа входили такие выдающиеся мореплаватели, как Бермудес (его именем названы Бермудские острова) и Луис Ваэс де Торрес.)*
На протяжении тысячи лье от Перу Кирос не встретил ни одного клочка суши. Только под 20° южной широты была замечена группа маленьких островов, принадлежащих к так называемым Низменным островам (Туамоту). Пройдя еще дальше на запад, Кирос открыл густонаселенный плодородный остров и назвал его Сагиттария (из группы островов Общества).
С большим трудом высадившись на этот остров, так как доступ к нему был прегражден многочисленными рифами, путешественники встретили стройных, красивых, совершенно голых туземцев, с кожей золотисто-коричневого цвета. Их жилища были разбросаны среди пальм по всему берегу. Туземный вождь носил на голове какое-то подобие венца из гибких разноцветных перьев. Его длинные светлые волосы, ниспадавшие до пояса, вызвали удивление у испанцев, решивших, что «у человека с таким смуглым лицом не могут быть столь светлые волосы, если только он не позаимствовал их у своей жены». Загадка объяснялась просто. Оказалось, что туземцы имели обыкновение посыпать голову известью, которая сжигает и желтит волосы.
Мы не знаем, какой именно из островов Общества Кирос назвал Сагиттарией. Французский географ Флерье предполагает, что это был остров Таити.
В следующие дни Кирос заметил еще несколько островов и, не высаживаясь, «окрестил» их по календарю, следуя обычаю, преобразовавшему все туземные названия Океании в настоящие святцы. Затем он достиг острова «Красивых Людей», который получил такое название благодаря белизне кожи и красоте туземных женщин, показавшихся испанцам даже более привлекательными и грациозными, чем их соотечественницы из Лимы, красота которых вошла в пословицу.
Остров этот расположен, по словам Кироса, под той же параллелью, что и архипелаг Санта-Крус. Чтобы достичь этих островов, Кирос повернул к юго-западу и 7 апреля открыл под 10 южной широты еще один неизвестный остров, который туземцы называли Таумако, входящий в группу Дафф, лежащую вблизи архипелага Санта-Крус. Местный вождь сообщил европейцам, что если они направятся к югу, то встретят «целых шестьдесят островов, а также большую землю Маниколо».
Кирос последовал этому совету и, открыв по дороге несколько мелких островов, 1 мая 1606 г. стал на якорь у архипелага Новые Гебриды. (Остров, на котором высадились испанцы, был принят их командиром за долгожданный «Южный материк» и получил название «Австралия Духа Святого».)* Наибольший из Ново-Гебридских островов и поныне называется Эспириту-Санто (то есть остров Св. Духа).
(Эта местность произвела на Кироса чарующее впечатление и показалась ему вполне достойной того, чтобы здесь был заложен город Новый Иерусалим — будущая столица испанских владений в Австралии. Река, протекавшая неподалеку от широкой бухты, где нашли спокойное убежище корабли, была названа Иорданом, и вся эта местность описывается Киросом в восторженных тонах: «Я могу сказать на основании фактов, что нет на свете страны более приятной, здоровой и плодородной; страны более богатой строительным камнем, лесом, с портом у самого моря, и притом орошаемой хорошей, текущей по равнине рекой, с равнинами и холмами, с горными кряжами и оврагами; страны более пригодной для разведения растений и всего того, что производят Европа и Индия».)*
В описании путешествия, однако, умалчивается о том, какие события вскоре последовали на идиллических берегах реки Иордан. Известно только, что восставший экипаж сделал Кироса своим пленником и, не дожидаясь корабля Торреса, посланного на разведку, направился в Перу, куда и прибыл 3 октября 1606 г., после девятимесячного плавания[212].
Эдуард Шартон, ничего не говоря о возмущении экипажа, обвиняет командира второго корабля Луиса Ваэса де Торреса в том, что он будто бы умышленно покинул своего начальника при отплытии с острова Эспириту-Санто. Между тем из письма самого Торреса к королю Испании мы узнаем, что он, напрасно прождав Кироса пятнадцать дней на острове Эспириту-Санто, 26 июня снялся с якоря, чтобы самостоятельно продолжить исследование открытого «материка».
Убедившись в том, что «Австралия Духа Святого» вовсе не материк, а остров, Торрес повернул на северо-запад и под 11 1/2° южной широты увидел берег «большой земли». Вот как он описывает свое открытие:
«Здесь я уперся в оконечность Новой Гвинеи, побережье которой тянется с востока на запад. Эта земля населена смуглыми и нагими индейцами, носящими набедренные повязки из листьев. Их вооружение состоит из дротиков, тяжелых палиц и щитов, украшенных красивыми перьями… Вдоль этой большой земли расположено много обитаемых островов. По всему берегу встречаются удобные гавани, широкие реки, плодородные равнины. За этими островами тянутся рифы и отмели, так что сами острова находятся между этими опасными для кораблей местами и твердой землей. Однако посредине все же можно найти узкий проход. Нами взяты во владение все эти гавани именем вашего величества… Пройдя триста лиг вдоль побережья, мы обнаружили, что широта, под которой находились наши корабли, уменьшилась на два с половиной градуса, так что мы очутились на девятом градусе. Дальше двигаться было невозможно из-за многочисленных мелей и сильного течения, что заставило нас отойти от берега и повернуть на юго-запад. Там были большие острова, а на юге виднелся целый ряд других. Жители этих островов черны как смоль, отличаются большой силой и ходят совсем нагие. Оружием им служат длинные и крепкие копья, стрелы с каменными наконечниками и грубо сработанные палицы».
На основании этого отчета географы пришли к единодушному заключению, что Торрес прошел вдоль побережья настоящей Австралии через пролив, отделяющий австралийский полуостров Йорк от южного берега Новой Гвинеи. Это бурный и опасный пролив в конце XVIII в. был справедливо назван Торресовым проливом.
(Таким образом, Торрес открыл южный берег Новой Гвинеи и северную оконечность Австралийского материка. В 1607 г. он написал подробный отчет о своем плавании, который испанские власти, в надежде на лучшие времена, держали под строгим секретом. В 1762 г., когда англичане во время Семилетней войны заняли Манилу и овладели государственным архивом, отчет Торреса попал в Англию и спустя несколько лет привлек внимание географа Александра Далримпла, который и предал его гласности.)*
Нам остается теперь сказать несколько слов о путешественниках XVII в., способствовавших более подробному и точному ознакомлению современников со странами малоизвестными или вовсе не исследованными.
Одним из таких путешественников был купец Франсуа Пирар из Лаваля. В 1601 г. он отправился из французского порта Сен-Мало по торговым делам в Индию и потерпел крушение в Индийском океане, у Мальдивских островов. Этот архипелаг состоит не менее чем из двадцати тысяч коралловых островов (атоллов), вытянутых в меридиональном направлении от мыса Коморин (южная оконечность Индостана) до экватора.
Впоследствии Пирар рассказал в своих воспоминаниях, как он спасся при кораблекрушении и провел семь долгих лет на Мальдивских островах, хорошо изучив за это время местный язык, нравы и обычаи жителей. Записки Пирара, полные занимательных подробностей, до сих пор не утратили своего значения, так как путешественники очень редко посещают этот архипелаг из-за его нездорового климата и изолированного положения.
В 1607 г. бенгальский раджа послал на Мальдивские острова несколько кораблей, чтобы захватить пушки, оставшиеся там после гибели португальской эскадры. Несмотря на свободу, которой наслаждался Пирар, обзаведшийся на острове собственным хозяйством, он тосковал по родине и не преминул воспользоваться первой представившейся возможностью покинуть архипелаг. Вместе с ним были три его товарища, так же, как и он, случайно уцелевшие из всего экипажа. Но одиссея Пирара на этом не кончилась. Сначала его перевезли на остров Цейлон, потом переправили в Бенгалию, а оттуда он бежал в Кочин, где был заподозрен португальцами в шпионаже и заключен в тюрьму. Здесь он заболел и в 1608 г. был перевезен в тюремную больницу в Гоа. (Вырвавшись на свободу, он совершил два путешествия в страны Востока, побывал на Цейлоне, в Малакке, на островах Тернате, Диу, Банда и т. д.)* Потом Пирар снова был брошен в тюрьму и только в 1611 году вернулся в свой родной город Лаваль. После стольких передряг путешественник, без сомнения, нуждался в покое, и, судя по тому, что история умалчивает о конце его жизни, можно предположить, что остаток своих дней он провел без всяких приключений.
Если почтенный французский буржуа Франсуа Пирар попал в водоворот чуть было не погубивших его случайностей из-за страсти к быстрому обогащению, то итальянского дворянина Пьетро делла Балле увлекли в не менее яркие приключения обстоятельства романтического характера. Принадлежа к знатному роду, он служил солдатом в папских войсках, а затем преследовал корсаров[213] на море. Когда он вернулся в Рим, сердце его ветреной возлюбленной было уже занято другим, более удачливым соперником. Кавалер делла Балле решил, что только путешествие «к гробу Господню» исцелит его от несчастной любви.
В 1614 г. он выезжает из Венеции, проводит тринадцать месяцев в Константинополе, добирается по морю до Александрии, попадает в Каир, присоединяется там к каравану, который и приводит его, наконец, в Иерусалим. По дороге делла Балле, по-видимому, почувствовал вкус к путешествиям, так как после Иерусалима он посетил последовательно Дамаск, Халеб, Багдад и дошел до развалин Вавилона. Надо полагать, что делла Балле достиг поставленной цели, ибо после возвращения из долгих странствий он влюбился в молодую красавицу и вскоре отпраздновал свадьбу.
Казалось бы, счастливый брак должен был охладить его страсть к путешествиям. Но ничуть не бывало! В 1616 г. он отправляется в Персию, сопровождает шаха в его походе против турок, а затем в течение четырех лет объезжает одну за другой все иранские провинции. В 1621 г., во время очередного путешествия, скончалась его жена, но это печальное событие не могло отклонить делла Балле от намеченного маршрута. Набальзамировав тело своей супруги, он четыре года подряд возил за собой ее гроб, проехав с ним по всем портам западного побережья Индии, через Персидский залив, Басру, Халеб, Кипр, Мальту и Сицилию, пока в 1626 г. не отдал наконец в Риме погребальные почести безвременно усопшей.
Страны, в которых побывал по своей прихоти этот оригинальный человек, описаны им веселым, легким и непринужденным языком. Пьетро делла Балле — первый из плеяды путешественников-туристов, пускавшихся в странствия главным образом из чистого любопытства. Географическая литература была буквально наводнена потоком записок бесчисленных туристов, из которого ученые могут извлечь лишь крупицы полезных сведений.
Одним из таких путешественников-любителей был Жан Батист Тавернье. Двадцати двух лет от роду он объехал Францию, Англию, Нидерланды, Германию, Швейцарию, Польшу, Венгрию и Италию. Когда Европа уже не могла дать пищи его любопытству, Тавернье провел целый год в Константинополе, а оттуда отправился в Персию, где скупал ковры, ювелирные изделия и всевозможные безделушки, которые затем с большим барышом перепродавал у себя на родине, во Франции. Это и побудило его заняться торговлей восточными товарами.
В промежутке между 1638 и 1663 гг. он совершил еще четыре путешествия, объехав за это время Персию, Монголию, Индию и Зондские острова. Ослепленный огромным состоянием, добытым торговлей, Тавернье начал жить на широкую ногу и скоро оказался на грани краха. Чтобы предотвратить полное разорение, он послал на Восток с большой партией товаров своего племянника, который, однако, не постеснялся присвоить вырученные деньги.
После этого бедняге Тавернье ничего не оставалось, как засесть за воспоминания о своих путешествиях. Его записки содержат интересные подробности о нравах и обычаях жителей Востока, разнообразные сведения о восточных товарах и торговых путях. Книга Тавернье способствовала ознакомлению европейцев с этими странами и разрушению многих легенд, укоренившихся в умах еще со времен Марко Поло.
Следует заметить, что в годы царствования Людовика XIV все французские путешественники — купцы и туристы — неизменно направлялись именно в страны Востока. Африка почти совсем не посещалась, а Америка если еще и продолжала служить целям исследования, то без всякого содействия со стороны правительства.
Одновременно с Тавернье совершал свои далекие путешествия и знаменитый археолог Жан де Тевено. Сначала изъездив вдоль и поперек государства Европы, он предпринял затем обширную поездку по странам Восточного Средиземноморья. Его маршрут пролегал через Мальту, Константинополь, Египет, Тунис и Италию. Он привез с собой в 1661 г. коллекцию монет, надгробные надписи и другие памятники древней культуры. В 1664 г. Тевено отправился в Персию и прожил несколько месяцев в Исфахане, затем посетил Басру, а также Турад и другие города Индии. Но силы его уже был подорваны, и он умер в Армении в 1667 г. Сочинения Тевено в свое время пользовались популярностью и способствовали прогрессу географических знаний.
Говоря о французских путешественниках-любителях, мы должны упомянуть еще Франсуа Бернье, который был одновременно известным философом и медиком. Человек веселого нрава и независимых суждений, он был постоянным посетителем кружка литераторов-вольнодумцев, куда входили Лафонтен, Шапель, Сент-Эвремон, госпожа де ла Саблиер — люди, не желавшие примириться с гнетущей чопорностью и невыносимой торжественностью двора Людовика XIV. Страсть к путешествиям заставила Бернье объехать Сирию, Палестину и Египет. В 1658 г. он достиг Индии, где провел около девяти лет, и только в 1667 г. через Персию вернулся во Францию. За годы пребывания в Индии Бернье не только хорошо изучил страну, но и познакомился с географическими представлениями индусов. География обязана ему подробными описаниями Агры, Дели и Кашмира. К югу от Индостана не один сюрприз для исследователей сохранил Цейлон. Роберт Нокс, побывавший в плену у туземцев, провел вследствие этого печального обстоятельства долгое время во внутренних районах острова и собрал первые подлинные сведения об обширных девственных лесах и диких народах Цейлона. Голландцы, побуждаемые коммерческой завистью, чему не одни они подали пример, до сих пор хранят в секрете сведения, добытые ими на острове в те времена, когда они хотели устроить там свою колонию.
Теперь мы должны рассказать о французском негоцианте Жане Шардене. Сын богатого парижского ювелира, он решил последовать примеру Тавернье и также заняться торговлей бриллиантами. Больше всего европейских купцов привлекали Персия и Индия — страны, чьи баснословные богатства вошли в пословицу. В то время достигла своего наивысшего могущества империя Великих Моголов. Не только строились новые города, дворцы и мечети, но и процветали искусства и ремесла; среди них видное место занимало производство ювелирных изделий, которыми особенно славились страны Востока.
И вот Шарден в 1665 г. устремляется в Персию, а оттуда в Индию. На следующий год он возвращается в Исфахан и, желая вести свои торговые дела без посредников, отдается изучению персидского языка. Затем он входит в доверие к шаху; это дает ему возможность собрать о Персидском государстве и его населении массу интересных сведений, которые на долгие годы сделали его книгу незаменимым справочником для путешественников. Путеводитель Шардена по Персии тем более ценен, что автор пригласил из Константинополя искусного художника по имени Грело, украсившего книгу видами городов, изображениями памятников, костюмов, бытовых сцен, различных церемоний и всего того, что дает наглядное представление о «повседневной жизни целого народа».
В 1670 г. Шарден вернулся во Францию. Возобновившиеся преследования протестантов (а Шарден был гугенотом и не хотел отказываться от своих религиозных убеждений) заставили его покинуть отечество и вновь отправиться на Восток. Свобода совести в те времена в Персии уважалась больше, чем во Франции.
Шарден выбрал для своего второго путешествия другую дорогу. Он проехал через Смирну (Измир) в Константинополь, а оттуда по Черному морю до Крыма. Прибыв затем на Кавказ, он не упустил случая познакомиться с жизнью абхазцев и черкесов. В Мингрелии у него украли часть драгоценностей и товаров, вывезенных из Франции, а сам он только случайно спасся от смерти, чтобы вскоре попасть в руки к туркам, которые взяли с него богатый выкуп, порядочно его пообчистив. После всех этих неприятностей 17 декабря 1672 г. Шарден приехал в Тифлис (Тбилиси). Так как Грузия находилась тогда в вассальной зависимости от персидского шаха, то Шардену легко удалось достигнуть Эривани (Ереван), Тавриза (Тебриз) и, наконец, Исфахана.
После четырехлетнего пребывания в Персии Шарден совершил последнее путешествие в Индию и, составив большое состояние, возвратился в Европу. Из-за его протестантского вероисповедания путь во Францию был для него закрыт, и Шарден поселился в Англии, где и составил полное описание своих путешествий.
Записки Шардена, изданные в 1711 г., были первым трудом, познакомившим европейцев с Персией. Книга настолько богата фактами, что на протяжении всего XVIII в. оставалась главным источником сведений об этой стране. Правда, после Шардена Персию посетил и художник Лебрен, также написавший книгу о своем путешествии. Но ценность этой книги заключается главным образом в рисунках, исполненных изящно и точно, тогда как в самом тексте, по сравнению с Шарденом, мы не находим ничего нового.
В заключение нам остается сообщить о путешествиях вестфальского (немецкого) натуралиста Энгельберта Кемпфера, которого можно считать скорее шведом, чем немцем, благодаря его длительному пребыванию в скандинавских странах. Ради возможности совершить далекое путешествие он отказался от блестящей карьеры и поступил секретарем к шведскому послу, отправлявшемуся в 1683 г. в Москву. Таким образом Кемпферу удалось осмотреть главные города России. Затем он достиг Персии и, проведя довольно много времени в Исфахане, поступил на службу к голландцам в Ост-Индскую компанию.
В течение нескольких лет Кемпфер путешествовал с научными целями по странам Азии. Он объехал всю Аравию, Малабарский берег, Цейлон, Яву, Суматру и Сиам. Потом он прожил свыше двух лет в Японии. В 1693 г. Кемпфер вернулся в Европу и занялся приведением в порядок собранных коллекций и подготовкой к изданию своих записок. Умер он в 1716 г.
Медик по образованию и страстный натуралист, Кемпфер был одним из первых путешественников-исследователей. Он собирал, описывал, зарисовывал все встречавшиеся ему растения, чаще всего совершенно неизвестные в Европе, сообщил много ценных сведений об их лекарственных свойствах и промышленном значении, составил огромный гербарий, хранящийся ныне вместе с его рукописями в Британском музее в Лондоне.
Самым значительным вкладом Кемпфера в географическую науку был его двухтомный труд «История Японии и Сиама», изданный первоначально по-английски в 1727 г. и переведенный в 1729 г. на французский язык. Долгое время эта книга была единственным источником сведений о японцах, несмотря на то что многие факты в ней недостоверны и взяты из вторых рук.
Если путешественники, о которых мы сейчас говорили, и не открыли никаких новых стран, то все же за каждым из них нельзя не признать известной заслуги. Они познакомили соотечественников с далекими странами Востока, о которых долгое время распространялось в Европе много нелепых слухов и басен. Записки путешественников открыли перед европейцами новый мир, казавшийся до этого неведомым.