ЗАВОЕВАНИЕ ИНДИИ И СТРАНЫ ПРЯНОСТЕЙ
I
Португальский король Жуан II, желая как можно скорее открыть путь к «полуденной Индии», послал почти одновременно две экспедиции — морскую и сухопутную. Бартоломеу Диашу, как мы уже знаем, в 1488 г. удалось обогнуть мыс Доброй Надежды и доказать, что морской путь в Индию возможен. Вторая экспедиция, сухопутная, была секретной. Король поручил двум смельчакам проникнуть в Индию более легкой, короткой и безопасной дорогой — через Суэцкий перешеек, Красное море и Индийский океан.
Такое поручение можно было возложить на людей не только надежных, отважных, предприимчивых, но и хорошо знакомых с трудностями путешествия по этим странам, знающих восточные языки или хотя бы арабский. Нужно было найти людей изворотливых и скрытных, способных отклонить всякое подозрение от своих истинных замыслов, конечной целью которых было подробно разведать обстановку, чтобы вырвать впоследствии из рук мусульман, арабов и венецианцев монополию торговли с азиатскими странами.
Некто Педру ди Ковильян, служивший оруженосцем у короля Афонсу во время его войны с Кастилией, позднее дважды ездил в Берберию с дипломатическими поручениями Жуана II. Ковильян владел несколькими восточными языками, хорошо знал жизнь и культуру мусульман. Остановив на Ковильяне свой выбор, Жуан II дал ему в спутники дворянина, которого звали Афонсу ди Пайва. Снабженные подробными картами, оба путешественника 7 мая 1487 г. выехали из Лиссабона.
После многих приключений, выдавая себя за торговцев медом, португальцы добрались до Александрии, где едва не умерли от жестокой лихорадки. Прибыв затем в Каир, они завели дружбу с арабскими купцами из Феса и Тлемсена и отправились с ними в Тор, на побережье Аравийского полуострова. Там они надеялись добыть важные сведения о торговле с Индией. Ковильян решился использовать это счастливое обстоятельство, для того чтобы посетить страну, на которую уже в течение столетия Португалия посматривала с вожделением, в то время как Пайва собирался углубиться в края, которые тогда объединялись неопределенным понятием Эфиопия, на поиски знаменитого пресвитера Иоанна, правившего, как рассказывали путешественники былых времен, в одной из стран Африки, сказочно богатой и плодородной. Пайва, вне всякого сомнения, погиб в этом авантюрном предприятии, потому что всякий след его в истории теряется.
Что же касается Ковильяна, то ему удалось устроиться на арабское судно, идущее в Индию, и благополучно достичь Малабарского берега. Он высадился в порте Каннанур, узнал там все, что его интересовало о торговле пряностями, а потом поехал в Каликут, главный торговый центр «полуденной Индии», на которую Португалия уже в течение целого столетия бросала алчные взоры. Из Каликута Ковильян отправился к северу на маленьком судне, заходившем во все портовые города, пока не достиг важнейшего торгового порта на острове Гоа.
От проницательных взоров португальского лазутчика не укрылась ни одна подробность. Он выяснил, какие продукты вывозятся с Малабарского берега и какие товары поставляют сюда арабские, генуэзские и венецианские купцы, которых он встречал почти в каждом индийском городе. Ковильян успешно выполнил свою миссию, пользуясь дружественным приемом индийцев, не подозревавших, что этот любознательный чужеземец будет способствовать разорению и порабощению их страны.
В Гоа португалец снова сел на торговое судно и поплыл на запад. Он побывал в Ормузе, в восточноафриканском порту Софала, известном своей торговлей золотом, которое добывалось туземцами во внутренних областях материка; посетил Зейлу, оживленный торговый город на побережье Сомали; наконец, проделав обратный путь через Красное море, вернулся в Каир, весьма довольный результатами своего продолжительного путешествия.
В Каире Ковильян должен был дождаться своего спутника. Условленный срок давно уже истек, а Пайва все не возвращался. Прошло несколько месяцев. Ковильян собрался уже было отправиться на родину, когда неожиданно к нему явились два незнакомца, оказавшиеся учеными евреями, посланными Жуаном II с дальнейшими инструкциями и новым запасом денег для Ковильяна и Пайвы. Король не разрешал им возвращаться в Португалию до тех пор, пока они не выполнят до конца порученного им дела. После этого Ковильяну ничего другого не оставалось, как написать для короля подробный отчет о своем путешествии и отправиться дальше, взяв на себя выполнение задачи, которая не удалась Пайве.
Путь его лежал в Эфиопию (Абиссинию), где, по слухам, находилась страна священника Иоанна. Жители Эфиопии действительно исповедовали христианскую религию, но по своему образу жизни, обычаям и нравам не имели ничего общего с европейскими христианами. Абиссинский негус (император) Александр принял письма Жуана II «с большим удовольствием и радостью», но не отпустил Ковильяна на родину. После смерти Александра в 1494 г. новый негус приблизил португальца ко двору и назначил правителем области. Потеряв надежду увидеть своих близких, Ковильян обзавелся новой семьей и окончательно обосновался в Эфиопии, где и умер глубоким стариком.
Когда в 1520 г. к негусу прибыло португальское посольство, Ковильян оказал своим соотечественникам ценные услуги не только в качестве проводника, переводчика и советника. Он подробнейшим образом рассказал члену посольства, монаху Франсишку Алваришу, обо всем, что ему довелось увидеть и узнать во время своих скитаний по Африке и Индии.
Господин Фернанду Диниш пишет: «Получив ценные сведения о возможности обогнуть Африку морским путем, что указывало дорогу в Индию, собрав данные о торговле этих стран, больше всего поддержанные фактами и наиболее обширные, составив описание золотых рудников Софалы, которые призваны были возбудить португальскую алчность, Ковильян внес самый большой вклад в ускорение отправки экспедиции Гамы».
Васко[112] да Гама принадлежал к старинному дворянскому роду. Один из его предков, Алвару Анниш да Гама, отличился при короле Афонсу III в освободительной войне с маврами. Отец мореплавателя Иштеван да Гама был главным управителем и судьей городов Синиша и Сильвиша. От его брака с доньей Изабел Содре, дочерью Жуана ди Ризенди, поставщика сантаренской крепости, родилось много детей, и в частности Васко, который первым достиг Индии, обогнув мыс Доброй Надежды, и Паулу, сопровождавший брата в этой памятной экспедиции. Известно, что Васко да Гама увидел белый свет в Синише, но точная дата его рождения не известна. Обычно считают, что он родился в 1469 г., но тогда он был слишком молодым (ему было только двадцать восемь лет), чтобы ему доверили руководство такой важной экспедицией, а кроме того, лет двадцать назад в испанских архивах обнаружили пропуск, выданный в 1478 г. для проезда в Танжер двум путешественникам, поименованным как Васко да Гама и Лемуш. Маловероятно, чтобы подобный документ был выписан девятилетнему ребенку, что позволяет отодвинуть во времени дату рождения знаменитого путешественника.
Кажется, что Васко да Гама в добрый час выбрал карьеру моряка, в чем порядком преуспел его отец. Первый историк Индии Лопиш ди Кастаньеда любил напоминать, что молодой Гама отличился на африканских морях.
Известно к тому же, что Гама получил право арестовывать в португальских портах все французские корабли, которые бросят там якорь, в отместку за пленение в мирное время французскими корсарами богатого португальского галиона, возвращавшегося из Мины.
Подобная миссия могла быть доверена только активному капитану, энергичному и прославившемуся своими успехами. Это дает нам доказательство, что доблесть и умение да Гама очень ценились королем.
Примерно в это время он женился на донье Катарине ди Атайди, одной из самых видных дам королевского двора, которая родила ему много детей, в том числе Иштевана да Гама, ставшего губернатором Индии, и дона Криштована, который заслуживает быть причисленным к самым знаменитым искателям приключений в XVI в. — как считает Легоше — благодаря военным действиям в Абиссинии с Ахмедом Герадом.
Случайно уцелел старинный документ, благодаря которому можно с полной уверенностью сказать, что в субботу 8 июля 1497 г. армада Васко да Гамы снялась с якоря в предместье Лиссабона — Риштеллу.
Экспедиция была тщательно подготовлена. Насколько это было возможно, старались продумать каждую мелочь и предусмотреть любую случайность, какая только могла встретиться в пути.
Эскадра состояла из четырех кораблей средней величины, примерно в сто — сто двадцать тонн водоизмещением. Солидно построенные, все они были снабжены тройным запасом парусов и такелажа; все бочки, предназначенные для воды, масла или вина, были укреплены железными обручами; в обилии была погружена провизия всякого рода, мука, вино, овощи, лекарства, артиллерийские ядра; наконец, экипаж составили лучшие матросы, самые опытные капитаны, самые умелые лоцманы.
На флагманском корабле «Сан-Габриэл» развевался флаг «капитана-командира» эскадры. Вторым кораблем «Сан-Рафаэл» командовал его брат, Паулу да Гама. Командиром третьего судна — каравеллы «Берриу», названной так по имени одного моряка, у которого она была куплена, — назначили испытанного офицера Николау Коэлью, и, наконец, Гонсалу Нуньиш, один из приближенных Васко да Гамы, вел грузовое судно.
Среди экипажа было несколько моряков, принимавших участие в экспедиции Бартоломеу Диаша, в том числе лучший португальский лоцман Перу ди Аленкер. Весь экипаж армады, включая и десятерых преступников, взятых для исполнения самых опасных поручений, состоял приблизительно из ста шестидесяти — ста семидесяти человек.
Наступило 8 июля. При первых лучах солнца Васко да Гама в сопровождении своих офицеров среди громадного стечения народа приблизился к кораблям. Вокруг него образовалась свита из монахов и священников, которые читали молитвы и отпускали грехи уходящим в далекое опасное плавание. По ветру реяли флаги, солдаты трубили в трубы, вопли и причитания людей, провожавших своих близких, смешивались с восторженными криками зрителей. Поднятые паруса с алыми крестами, раздуваемые попутным ветром, рвались в открытое море, увлекая в сказочно богатую Индию надежды Васко да Гама и его спутников…
На первом этапе экспедиции, до крепости Сан-Жоржи-да-Мина на Гвинейском берегу, откуда португальцы вывозили золото и рабов, флотилию сопровождал корабль, которым командовал Бартоломеу Диаш, назначенный правителем этой крепости.
Плавание началось спокойно, при попутном ветре. Уже через неделю корабли оказались в виду Канарских островов. В ночь на 17 июля возле бухты Рио-де-Оро (Золотая река) спустился густой туман, и корабли разлучились друг с другом. Предвидя такую возможность, Гама заблаговременно приказал держать курс на острова Зеленого Мыса. Здесь, у острова Сантьягу, корабли снова собрались вместе. Возобновив запасы мяса, воды и дров, 3 августа флотилия двинулась дальше на юго-восток, и утром 4 ноября тоскливым взорам мореплавателей открылся берег Африки. Однако прошло еще три дня, прежде чем удалось найти удобную бухту.
Там португальцы впервые увидели бушменов, которых приняли за низкорослых негров. Матросы захватили и доставили на корабль одного насмерть перепуганного туземца. Переводчики так и не поняли его «бормотанья», и Гаме, после того как туземец был хорошо накормлен и немного успокоился, пришлось объясняться с ним жестами. Перед дикарем разложили образцы пряностей, жемчуг, золото, серебро, но он, впервые увидев эти драгоценные предметы, не проявил к ним никакого интереса.
Позже выяснилось, что эти «низкорослые негры», прикрывавшие наготу древесной корой, очень ловко владели своим примитивным оружием — деревянными дротиками с наконечниками, закаленными на огне. Когда один матрос, некий Фернан Вилозу, случайно чем-то обидел дикарей, те погнались за ним и завязали настоящее сражение с его защитниками, среди которых оказался и сам Васко да Гама; во время этой битвы он был ранен стрелой в ногу. Из-за опрометчивости Вилозу португальцы были вынуждены поскорее сняться с якоря. Описанный случай послужил затем Луишу ди Камоэнсу материалом для одного из лучших мест в его знаменитой поэме «Лузиады».
Покинув остров Святой Елены, бывший лоцман Диаша Перу ди Аленкер заявил, что, как он полагает, до мыса осталось не более тридцати морских лиг; но командир экспедиции усомнился в этом, взял курс в открытое море, и 18 ноября флот оказался в виду мыса Доброй Надежды.
Двадцать второго ноября флотилия благополучно обогнула мыс Доброй Надежды и через три дня остановилась в бухте, которую путешественники назвали Сан-Браш (теперь Моссел).
Это была та самая Гавань пастухов, где у Бартоломеу Диаша десять лет тому назад произошло столкновение с туземцами. Надо было держаться настороже. Но местные бушмены оказались доверчивыми и незлобивыми. Они с восторгом принимали подарки — погремушки и бубенчики, пригоняя взамен коров и овец. Желая закрепить дружбу с белыми людьми, бушмены стали в круг и начали плясать под аккомпанемент флейт. Музыка и танцы дикарей произвели на португальцев большое впечатление.
«Тогда они начали играть на четырех или пяти флейтах, — пишет в своем дневнике один из спутников Васко да Гамы, имя которого осталось неизвестным. — Некоторые издавали высокие звуки, другие — низкие, создавая таким образом гармонию, изумительную для негров, от которых нельзя было ожидать ничего подобного. И они продолжали танцевать на свой лад, а капитан-командир приказал трубачам играть, и мы танцевали на наших кораблях. Капитан-командир сам присоединился к нашим танцам и очень нас развеселил».
Что можно сказать об этом маленьком торжестве и кошачьем концерте, который устраивали друг для друга и португальцы и негры? Вы ожидали увидеть Гаму, сурового Гаму, каким его показывают нам портреты, посвящающего негров в чары паваны?[113] К сожалению, добрые отношения длились недолго; пришлось устроить несколько враждебных демонстраций, разрядив корабельные пушки.
Во время стоянки в бухте Сан-Браш португальцам удалось все же добыть съестные припасы и внимательно осмотреть корабли, поврежденные бурей. Грузовое судно пришло в полную негодность. Васко да Гама приказал сжечь его, предварительно перегрузив все имущество на другие корабли.
Перед отплытием португальцы воздвигли падран и установили на берегу большой крест, сделанный из запасной мачты. Но едва только флотилия отошла на некоторое расстояние, как бушмены уничтожили эти сооружения на глазах португальцев.
Шестнадцатого декабря Васко да Гама увидел последний падран, поставленный Бартоломеу Диашем на берегу Рио-Инфанте, в том месте, где теперь находится Порт-Элизабет. Здесь флотилии пришлось выдержать борьбу со встречным течением, сильно замедлявшим плавание.
День Рождества (25 декабря) отпраздновали в море, в виду незнакомого берега, названного Натал, что по-португальски означает Рождество. Люди испытывали большие лишения. Пресной воды оставалось так мало, что пищу готовили только на морской воде. Несколько дней продолжались поиски удобной бухты. 10 января 1498 г. корабли бросили якорь возле устья небольшой речки. Туземцы — высокие стройные негры племени банту — оказали португальцам хороший прием. Аборигены были вооружены большими луками и длинными копьями с железными наконечниками. Переводчик Афонсу, живший долгое время в Африке, сумел легко договориться с туземцами, и они охотно снабдили португальцев всеми необходимыми припасами. В благодарность за это Васко да Гама подарил местному вождю куртку и красные шаровары и присвоил его стране название Терра-да-Боа-Женти (Страна Добрых Людей).
Спустя несколько дней, на следующей стоянке, португальцы встретили двух негритянских вождей, которые пренебрегли их жалкими подарками. Один из негров был в чалме с вышитой шелком каймой, другой — в тюрбане из зеленого атласа. Вожди дали понять чужеземцам, прибывшим из далекой страны, что не раз уже видели такие большие корабли. Отсюда Васко да Гама сделал правильное заключение, что его флотилия приближается к Индии, к вожделенной «полуденной Индии»! Поэтому река, впадающая в океан в том месте, где произошла эта знаменательная встреча, была названа Рио-да-Бонш-Синьяинш (река Добрых Признаков).
Обогнув южноафриканский берег, корабли вошли в Мозамбикский пролив (между Африкой и Мадагаскаром) и 2 марта пристали к порту Мозамбик (у северной оконечности пролива). Португальцы увидели утопавший в зелени город и порт со множеством больших и малых судов. Васко да Гама узнал через переводчика, владевшего арабским языком, что на этих берегах можно встретить много поселений и городов, основанных арабскими работорговцами и купцами, ведущими торговлю с Индией. Золото, серебро, ткани и пряности, жемчуг и рубины составляли главный предмет торга. Таким образом, португальская флотилия попала в области, находившиеся под мавританским влиянием. Арабы контролировали все торговые пути и доставляли восточные товары в Александрию, Каир, Оран и другие города, а оттуда генуэзские и венецианские суда переправляли эти товары в страны Европы. Арабы были хозяевами Индийского океана, и португальцы, прежде чем завоевать Индию, должны были сломить могущество арабов.
Местный шейх, полагая, что имеет дело с мусульманами, нанес визит португальцам, которые встретили его весьма учтиво и подарили ему несколько нитей коралла и красный колпак. Важный холеный шейх из вежливости принял скромный дар, но при повторном визите, когда португальцы стали его снова одаривать такими же безделушками, с презрением отвернулся. Вскоре шейх узнал, что чужеземцы — христиане, злейшие враги магометан, и, пристыжённый тем, что поддался на обман, решил устроить избиение «неверных». Однако он действовал недостаточно осторожно: матросы, отпущенные на берег, сразу же почувствовали ненависть местных жителей. Когда дело стало доходить до открытых столкновений, Васко да Гама отвел флотилию к небольшому острову (Сан-Жоржи) и, прежде чем окончательно покинуть Мозамбик, приказал своим людям доставить во что бы то ни стало одного или двух лоцманов, так как нанятые с помощью шейха лоцманы-арабы сбежали с полученным вперед жалованьем. Португальцы захватили в окрестной деревушке двух лоцманов, но затем подверглись нападению, когда высадились на берег за водой. В ответ на этот враждебный выпад Васко да Гама стал обстреливать город из бомбард, вынудив шейха запросить мира. Тем не менее через несколько дней начались новые стычки, и португальцам лишь с большим трудом удалось запастись питьевой водой. На прощанье Паулу да Гама захватил два туземных баркаса, разделив богатый груз между своими офицерами и матросами, а Васко да Гама приказал еще раз обстрелять из бомбард негостеприимный берег.
Только 29 марта подул благоприятный ветер, и корабли снова пустились в путь. Но арабский лоцман притворился, будто не понимает, чего хотят от него чужеземцы. Тогда Васко да Гама, чтобы положить конец упрямству мавра, приказал «как следует» его высечь. Остров, мимо которого португальцы проплывали во время экзекуции, получил название Илья-ду-Асотаду (Остров высеченного).
Седьмого апреля флотилия подошла к Момбасе, портовому городу, в котором, по уверению высеченного лоцмана, была колония христианских купцов.
Корабли стали на якорь в открытом море, не рискуя войти в гавань, несмотря на восторженный прием, который был оказан здесь португальцам. Их настойчиво зазывали в город, но Васко да Гама, подозревая предательство, не решился нанести визит местному шейху. Ночью к флагманскому кораблю приблизилась завра (мавританский баркас) с сотней вооруженных людей. Они попытались было перелезть через борт, но Гама разрешил подняться только нескольким. Удалились арабы столь же неожиданно, как и прибыли.
Шейх Момбасы, по-видимому, уже извещенный о том, что произошло в Мозамбике, боялся открыто напасть на португальцев. Прикидываясь другом, он присылал щедрые подарки, в том числе апельсины, благодаря которым многие матросы избавились от цинги, обещал нагрузить корабли пряностями, как только они, войдут в порт, уговаривал португальцев открыть у него в городе торговую факторию.
Главнокомандующий, ни в чем не сомневаясь, сразу же послал двух человек объявить о том, что в гавань он войдет на следующее утро. Уже поднимали якоря, когда на адмиральском судне вдруг отказались от подъема, и якорь снова ушел на дно. В прелестном поэтическом видении Камоэнс утверждает, что португальцев от входа в гавань в последний момент удержали нереиды[114], руководимые покровительницей португальцев богиней Венерой. В этот момент все мавры, находившиеся на бортах португальских кораблей, разом покинули их, тогда как прибывшие из Мозамбика лоцманы бросились в море.
Чтобы узнать истинные намерения шейха, Васко да Гама приказал подвергнуть пытке двух захваченных арабов. Ночью мавры не один раз пытались вскарабкаться на борт и обрубить якорные канаты, чтобы корабли снесло на мель, но всякий раз их приступ бывал раскрыт. В таких условиях стоянка в Момбасе не могла быть продолжительной. Тем не менее она была достаточной для того, чтобы все заболевшие цингой излечились.
В ожидании попутного ветра португальцам пришлось еще два дня стоять у Момбасы. Лишь 13 апреля флотилия двинулась дальше, захватив в нескольких лигах от места стоянки небольшое арабское судно с богатым грузом золота и серебра. На другой день корабли бросили якорь в Малинди, одном из самых богатых арабских городов. С моря он казался особенно красивым. Сверкавшие в солнечных лучах позолоченные минареты и ослепительной белизны мечети отчетливо выделялись на фоне синего неба.
Здесь Васко да Гама посчастливилось. Шейх Малинди, соперник правителя Момбасы, был заинтересован в том, чтобы приобрести новых союзников и покровителей. Слухи о силе и жестокости португальцев успели уже дойти до Малинди, и местный шейх сделал все возможное, чтобы расположить к себе чужеземцев, заявивших о своем прибытии выстрелами из бомбард. На шейха и на жителей города это произвело тем большее впечатление, что арабы не имели огнестрельного оружия. С другой стороны, и Васко да Гама на этот раз несколько изменил свою тактику и занял выжидательную позицию.
Чтобы рассеять подозрения командира эскадры, шейх предложил ему встретиться в лодках в открытом море. Так как шейх был глубоким стариком, он послал вместо себя своего сына в сопровождении небольшой свиты. Все требования Васко да Гамы были быстро удовлетворены. Он получил большой запас воды, топлива, продовольствия и свежих фруктов. Но самой ценной услугой, которую шейх оказал португальцам, была присылка на флагманский корабль необыкновенно искусного лоцмана, явившегося к капитану-командиру со своими навигационными картами и приборами. (Настоящее имя этого лоцмана было Ахмед ибн Маджид, но португальцы звали его Малемо Кана, произнося на свой лад его арабский титул Муаллим Канаган — в приблизительном переводе — мастер и учитель кораблевождения.)* Ахмед ибн Маджид оставил несколько сохранившихся до наших дней руководств по кораблевождению в Индийском океане.
Двадцать четвертого апреля португальская флотилия покинула гавань Малинди и, взяв курс на северо-восток, направилась к берегам Индии. Переход через Индийский океан, с попутным муссоном, продолжался двадцать три дня. Португальцев преследовал такой нестерпимый зной, что питьевая вода быстро испортилась и люди стали болеть. Участились смертные случаи.
Девятнадцатого мая корабли приблизились к берегу, и на следующий день флотилия Васко да Гамы бросила якорь у Каликута, богатейшего города Малабарского побережья.
Все были охвачены радостью. Наконец-то они прибыли в эту дивную, вожделенную страну! Наконец-то, после стольких трудов, опасностей и лишений, они достигли Индии!
Едва якорь коснулся дна, как от берега отделились четыре лодки и стали быстро приближаться к кораблям. Сидевшие в лодках люди знаками пригласили матросов посетить город. Но Гама, удвоивший осторожность после событий в Мозамбике и Момбасе, приказал всем оставаться на местах и послал на берег в качестве разведчика Жуана Нуниша, знавшего арабский язык. Это был один из преступников, находившихся в составе экипажа. Ему было поручено обойти город под видом покупателя и постараться выяснить настроение жителей.
Окруженный толпой любопытных, засыпаемый вопросами, на которые он не мог ответить, Нуниш приказал привести мавра по имени Мосайда, говорившего по-испански, которому кратко изложил перипетии экспедиции. Мосайда сопровождал его на корабли: едва поставив ногу на палубу, он произнес: «Успеха вам, успеха! Много рубинов и изумрудов!» С этого момента Мосайда стал переводчиком экспедиции.
Так как верховный правитель Каликута «самудрин раджа», или, как говорили португальцы, «саморин», находился в прибрежном городе Поннани, в двадцати восьми милях от столицы, то Гама направил к нему двух человек вместе с Мосайдой с сообщением, что посол португальского короля прибыл в Каликут и хотел бы вручить саморину королевское послание. Саморин тотчас же вызвал лоцмана, поручив ему отвести португальские корабли в более удобную бухту — Пандарани, севернее Каликута, и ответил, что на другой день самолично прибудет в свой дворец.
В самом деле, он поручил своему интенданту, или катуалу, пригласить Гаму сойти на берег и провести переговоры. Несмотря на мольбы своего брата Паулу, объяснившего, каким опасностям подвергается Васко и что может случиться с экспедицией после его смерти, адмирал отправился на берег, где его ждала огромная толпа.
Мысль, что они находятся среди христианского населения, так глубоко засела в умы всех членов экспедиции, что да Гама, встретив на пути пагоду, зашел туда помолиться. Однако один из его спутников, Жуан ди Са, которого безобразие настенных росписей склонило к меньшей доверчивости, сказал вслух, опускаясь на колени: «Если это дьявол, то я могу только помолиться истинному Богу!» Это восклицание привело адмирала в хорошее настроение.
На берегу португальцев встретила огромная толпа любопытных. На всем пути ко двору саморина гостей сопровождала пышная свита из военных, придворных, чиновников, слуг, а также музыкантов, ни на минуту не прекращавших своей оглушительной игры.
Только вечером португальцев, одуревших от зноя и шума, изнемогавших под бременем своих доспехов, ввели в покои саморина, который принял их в зале, пышно убранном тканями и коврами и наполненном пряными ароматами благовоний. Сам властитель Каликута возлежал на зеленом бархате, жуя бетель. Руки его были украшены массивными золотыми браслетами и кольцами с огромными алмазами, шея была обвита жемчужным ожерельем и золотой цепью, в ушах висели грузные серьги.
Португальцам подали чаши для мытья рук и угостили плодами хлебного дерева и бананами. Затем саморин попросил Васко да Гаму изложить цели своего путешествия и содержание письма португальского короля. Васко да Гама, видя среди советников саморина мавров, сказал, что хотел бы с ним поговорить без свидетелей. Властитель охотно согласился и перешел с Гамой и некоторыми из своих приближенных в соседнее помещение.
Есть поговорки, которые не меняют своего значения с изменением географической широты, и на следующее утро в Каликуте оправдалось такое вот выражение: «Дни сменяют друг друга, и ни один не похож на другой».
Однако хорошее впечатление, произведенное на саморина внушительной речью Васко да Гамы, и ни с чем не сравнимые выгоды, которые сулил предложенный им торговый договор, предстали в совершенно ином свете, когда на следующий день на корабль за подарками для каликутского властителя явились два арабских сановника. Перед ними выставили двенадцать кусков полосатой ткани, четыре красных капюшона, шесть шляп, четыре нитки кораллов, шесть тазиков для омовения рук, ящик сахара, две бочки оливкового масла и два бочонка меда.
Сановники, с удивлением оглядев эти подарки, заявили с усмешкой, что самый бедный арабский купец мог бы явиться с более ценными дарами и что саморин никогда не примет таких безделиц. Если у португальцев нет ничего лучшего, то пусть они поднесут ему чистое золото. Васко да Гама, обиженный отказом сановников принять подарки, снова отправился к саморину. После долгого ожидания его впустили во дворец, разрешив взять с собой только двух человек.
Саморин с презрением в голосе упрекнул португальца, что тому нечего предложить, в то время как он объявил себя подданным богатого и могущественного короля. Гама отвечал уверенным тоном и предъявил письма короля Мануэла, составленные в льстивых выражениях и содержавшие формальное обещание прислать товары в Каликут. Властитель, которому такая перспектива была весьма благоприятна, с интересом заговорил о важности португальских товаров и ресурсах далекой страны, а потом позволил Гаме высадиться и начать продажу своих товаров.
Резкий поворот в настроении саморина сразу же приободрил арабских купцов, которые чувствовали себя в Каликуте полными хозяевами. Они не могли примириться с мыслью, что португальцы будут оказывать влияние на ход торговли, и решили ни перед чем не останавливаться, лишь бы навсегда избавиться от этих опасных соперников.
Когда Васко да Гама добрался на следующий день со своими спутниками до якорной стоянки в Пандарани, он не нашел на берегу ни одной лодки и вынужден был заночевать в караван-сарае. Утром Гама потребовал, чтобы его переправили на корабли, но приставленный к нему советник саморина заявил, что лодки будут даны только в том случае, если португальские суда подойдут поближе к берегу. Гама наотрез отказался выполнить это требование, и тогда караван-сарай сразу же превратился в тюрьму: сановник велел запереть все двери и поставил вокруг дома часовых. Португальцев сторожили «больше ста человек, все вооруженные мечами, двусторонними боевыми топорами, щитами, луками и стрелами». При этом сановник уверял, что португальцы вовсе не арестованы, а просто взяты под охрану, дабы уберечь их от ярости мусульман.
Были посланы шлюпки с вооруженными людьми, чтобы застать корабли врасплох, но португальцы, тайно предупрежденные своим адмиралом о том, что случилось, были настороже, и силу против них применить открыто не осмелились.
Тем временем Гама, все еще пленник, стал угрожать катуалу гневом саморина, который, как думал португалец, не мог подобным образом нарушить законы гостеприимства; но, увидев, что угрозы его не приносят результата, подарил министру несколько кусков ткани, что мгновенно изменило обстановку. «Если бы португальцы, — сказал министр, — сдержали свое обещание, данное властелину, и выгрузили свои товары, то адмирал давно бы смог вернуться к себе на судно». Гама немедленно отдал приказ о начале выгрузки, он учредил торговую факторию, руководить которой доверил Диогу Диашу, брату первооткрывателя мыса Доброй Надежды, а после этого смог перебраться на корабль.
Узнав, что мусульмане препятствуют продаже товаров, давая за них слишком низкую цену, Гама послал к саморину Диаша с жалобой на вероломство мавров и плохое к нему отношение. В то же время он объявил о переводе фактории в Каликут, где надеялся удачнее продать товары.
Жалобу приняли благосклонно, и хорошие отношения сохранились до 10 августа 1498 г., несмотря на происки мавров. В тот самый день Диаш пришел предупредить саморина о скором отплытии да Гамы и напомнить властителю об его обещании отправить посольство в Португалию, а также попросить образчики каждого из местных изделий, за которые будет оплачено первыми же товарами, которые продадут после отплытия флота, потому что служащие фактории рассчитывали остаться в Каликуте во все время отсутствия Гамы.
Диогу Диашу пришлось дожидаться аудиенции четыре дня. Саморин принял его очень холодно и не только отказался выполнить обе просьбы Васко да Гамы, но потребовал, чтобы тот немедленно выплатил ему шестьсот шерафинов в качестве таможенной пошлины. Вслед за тем саморин приказал захватить португальские товары и задержать Диогу Диаша вместе с его помощниками.
На следующее утро по городу с барабанным боем ходили глашатаи и объявляли во всеуслышание, что саморин уличил португальцев в шпионаже и потому строго-настрого запрещает всем жителям Каликута вступать с ними в какие бы то ни было отношения. Васко да Гама, узнав о враждебных действиях саморина, решил выждать некоторое время, чтобы неожиданно нанести ему ответный удар.
Через несколько дней в нарушение приказа властителя, а может быть, и в шпионских целях на португальские корабли опять стали прибывать с берега посетители — торговцы со своими товарами, ремесленники с различными изделиями и просто любопытные. Всех их хорошо принимали и кормили. Но когда среди посетителей оказалось несколько именитых горожан, Васко да Гама велел их задержать и сообщил саморину, что отпустит заложников только в обмен на пленных португальцев.
К установленному адмиралом сроку ответ властелина не пришел, и да Гама приказал поднять паруса и бросить якорь в четырех лигах[115] от Каликута. После новой безуспешной атаки индусов два комиссионера вернулись на борт, а часть захваченных Гамой заложников была возвращена. Диаш привез необычное письмо от саморина к португальскому королю, написанное на пальмовом листе. Мы воспроизводим его во всем его странном лаконизме, столь отличном от обычной помпезности восточного стиля: «Васко да Гама, твой придворный прибыл в мою страну, чему я очень рад. Земля моя богата гвоздикой, имбирем, корицей, перцем и драгоценными камнями. В обмен я хочу получать от тебя золото, серебро, кораллы и красную ткань».
Двадцать седьмого августа к кораблю приблизились лодки с пленными португальцами, но Гама отослал только половину заложников, заявив сидевшим в лодке индийцам, что остальные шесть человек будут отпущены после того, как саморин прикажет вернуть португальские товары.
На рассвете следующего дня к флагманскому кораблю торопливо приплыла маленькая лодка. В ней оказался насмерть перепуганный тунисский мавр Мосайда: в эту ночь было конфисковано все его имущество, а его самого объявили шпионом португальского короля. Мосайде с трудом удалось ускользнуть от преследования, и теперь он умолял капитана-командира предоставить ему убежище. Васко да Гама согласился взять его в Португалию. Впоследствии Мосайда обосновался в Лиссабоне и принял христианскую веру.
К вечеру индийцы доставили на лодках часть португальских товаров, чтобы обменять их на заложников. Но Васко да Гама, решив отомстить саморину, ответил, что он дарит эти товары каликутскому властителю, а заложников увозит с собой в Португалию.
Тридцатого августа флотилия тронулась в обратный путь. Но не прошло и двух-трех часов, как полное безветрие задержало корабли у каликутского берега. Вскоре они были окружены несколькими десятками лодок с вооруженными людьми. Выстрелы из бомбард не испугали индийцев. Однако бой не состоялся. Внезапно задул сильный ветер и началась гроза. Португальские корабли понеслись на всех парусах в открытое море, оставив преследователей позади. Адмирал продолжал держать курс вдоль побережья Декана и позволил нескольким матросам высадиться на берег, чтобы набрать фруктов и корицы, когда вдруг заметил восемь кораблей, направлявшихся, по всей видимости, в его сторону. Гама вызвал моряков на борт и поспешил навстречу индусам, которым не оставалось ничего другого, кроме как пуститься в бегство, бросив на милость португальцев лодку, загруженную кокосовыми орехами и съестным.
Спустя четыре дня появились еще два корабля. Васко да Гама дал им войти в залив. Один укрылся у высокого берега, а другой приблизился к стоянке португальцев. Стоявший на корме нарядно одетый человек лет сорока, со светлой кожей, издали закричал на венецианском наречии, что имеет сообщить командиру нечто важное. Незнакомец, по его словам, был христианином по рождению, с молодых лет попавшим в Индию, и находился на службе у могущественного правителя Гоа, от которого и привез португальцам письмо с предложением мира и дружбы. Пока этот общительный человек вежливо беседовал в каюте с Васко да Гамой, причем «говорил так много и о стольких вещах, что иногда противоречил сам себе», португальцы захватили его корабль. Затем по приказанию Васко да Гамы подозрительный незнакомец был подвергнут жестоким пыткам, после чего под угрозой смерти помог португальцам захватить второе индийское судно и в конце концов признался, что целью его визита было заманить португальские корабли в Гоа, где они были бы использованы в войнах с соседними государствами. Васко да Гама оставил этого лазутчика у себя, и впоследствии, вторично крещенный, под новым именем Гашпара да Гамы, он был взят переводчиком в экспедицию Кабрала, отличился на португальской службе и даже будто бы стал фаворитом короля Мануэла.
Плавание было исключительно тяжелым. Переход до африканского берега занял три месяца. Ветра почти не было. Одолевал мучительный зной. Вода протухла, пища почти вся испортилась, людей валила цинга. Ежедневно море поглощало новых мертвецов. На каждом корабле оставалось по семь-восемь здоровых человек, которые не в состоянии были справиться со всей работой. «Я заверяю всех, — пишет анонимный автор «Рутейру»[116], — что, если бы подобное положение продолжалось еще две недели, не осталось бы людей для управления кораблями. Мы дошли до такого состояния, что исчезли все узы дисциплины. Мы молили святых покровителей наших судов. Капитаны посовещались и решили, если позволит ветер, вернуться обратно в Индию».
Второго февраля 1499 г. был замечен африканский берег. Флотилия прошла мимо большого города. Это был Могадишо, на берегу Сомали. Не решаясь пристать к этому незнакомому городу, Васко да Гама приказал «для острастки» обстрелять его из бомбард. Наконец показались знакомые гостеприимные берега Малинди. Здесь флотилия бросила якорь.
Португальцы, как и в первый раз, были радушно встречены местным властителем, который немедленно снабдил их продовольствием и фруктами. Васко да Гама и капитаны кораблей получили от шейха щедрые дары. Сверх того, Гама «выпросил бивень слона для короля [Португалии], его господина, и попросил, чтобы на земле был поставлен столб [падран] в знак дружбы». Шейх не только удовлетворил эту просьбу, но послал еще на корабль молодого араба, чтобы Гама взял его себе в слуги.
Пять чудесных дней, проведенных португальцами в Малинди, отчасти восстановили их силы, и они снова подняли паруса. 13 февраля была сделана остановка немного далее Момбасы. Численность экипажа настолько сократилась, что уже не было возможности управлять тремя кораблями. Поэтому Васко да Гама приказал сжечь «Сан-Рафаэл», наиболее поврежденный из всех судов.
Двадцать восьмого февраля прошли мимо острова Занзибар и 1 марта сделали новую остановку около острова Сан-Жоржи, близ Мозамбика. Здесь Васко да Гама приказал установить падран. Дальше шли с попутным ветром мимо знакомых берегов. 20 марта флотилия благополучно обогнула мыс Доброй Надежды и вышла в Атлантический океан.
Своим постоянством благоприятный ветер, казалось, торопил возвращение путешественников. Через двадцать семь дней они достигли острова Сантьягу (архипелаг Зеленого Мыса). Здесь Николау Коэлью отделился от флотилии и поспешил в Лиссабон, чтобы поскорее передать королю Мануэлу радостную весть об открытии Индии. 10 июля 1499 г. «Берриу» вошел в лиссабонскую гавань.
В это время на руках Васко да Гамы медленно умирал его брат Паулу, не вынесший всех тягот пути. Желая довезти его живым до родины, Васко да Гама передал командование флагманским кораблем «Сан-Габриэл» Жуану да Са, а сам нанял на Сантьягу быстроходную каравеллу. Паулу с каждым днем становилось все хуже и хуже. Васко да Гаме пришлось высадиться в порту Ангра на острове Терсейра (Азорские острова) и отдать брата на попечение францисканцев. Но все старания вернуть его к жизни были тщетными. На следующий день Паулу да Гама умер.
Похоронив любимого брата, Васко да Гама поспешил в Лиссабон, где его ждала триумфальная встреча. 18 сентября состоялся торжественный въезд в португальскую столицу уцелевших участников экспедиции. Из четырех кораблей возвратились два, а из экипажа вернулось меньше половины.
Но что значили для Мануэла I эти потери по сравнению с выгодами, которые сулило ему открытие Индии! Как только он узнал об успехе экспедиции Васко да Гамы, к своему титулу «король Португалии и Алгарви по сю сторону и за морем, в Африке» он прибавил слова: «владетель Гвинеи и завоеваний, мореплавания и торговли Эфиопии, Аравии, Персии и Индии».
II
Девятого марта 1500 г. флот из тринадцати судов под общим командованием Педру Алвариша Кабрала покинул устье Тежу; в числе волонтеров на борту находился Луиш де Камоэнс, который должен был описать в героическом эпосе «Лузиады» отвагу и авантюрный дух своих соотечественников. О Кабрале известно мало достоверного, и остается полностью неизвестным, почему ему доверили командование столь важной экспедицией.
Кабрал принадлежал к одному из самых знаменитых родов Португалии, а его отец Фернанду Кабрал, владелец Журара-да-Бейры, был комендантом крепости Белмонти. Что же до Педру Алвариша, то он был женат на Изабел да Каштру, первой даме инфанты доньи Марии, дочери Жуана III. Может быть, Кабрал получил известность, сделав какое-нибудь важное морское открытие? Не стоит об этом и думать, потому что в этом случае историки сохранили бы нам рассказ о таком подвиге. И тем не менее очень трудно предположить, что одна только благосклонность короля дала ему право на командование экспедицией, в которой участвовали такие люди, как Бартоломеу Диаш, Николау Коэлью, сотоварищ Васко да Гама, Саншу да Товар. Почему эта миссия не была доверена Гаме, уже шесть месяцев как вернувшемуся из Индии, что казалось бы вполне естественным, когда речь идет о человеке, знающем как пройденные побережья, так и нравы их обитателей? Возможно, он еще не отдохнул от трудов? Боль после потери брата, почти в виду португальского берега, настолько сильно овладела им, что он решил воздержаться от нового путешествия? А может быть, скорее всего, король Мануэл, ревновавший к славе Гамы, не хотел предоставлять ему случая еще больше возвеличить свое имя? Столько вопросов, что история, возможно, никогда и не ответит на них.
Любое желание кажется легче выполнимым, когда в него страстно веришь. Король Мануэл вообразил, что саморин не воспротивится основанию в своих владениях португальских факторий и контор, и Кабрал, снабженный подарками, великолепие которых должно было заставить каликутского властителя забыть о жалких подношениях Гамы, был уполномочен добиться от саморина запрещения арабам всякой торговли в Каликуте. Впрочем, самым убедительным аргументом Кабрала было хорошее вооружение его эскадры. По пути новый капитан-командир должен был остановиться в Малинди и преподнести дружелюбно настроенному шейху богатые подарки. Король Мануэл не забыл и о своих миссионерских задачах. С экспедицией Кабрала отправились в Индию восемь монахов-францисканцев, чтобы обращать язычников в христианскую веру.
После тринадцатидневного плавания флотилия миновала острова Зеленого Мыса, и тут было замечено исчезновение одного корабля. Суда легли в дрейф, но ожидание оказалось тщетным: пропавший корабль не вернулся. Куда делось это судно, так и не удалось выяснить. Затем остальные двенадцать судов возобновили плавание, направившись, по примеру Васко да Гамы, в открытое море, а не вдоль побережья Африки от мыса к мысу, как это делали раньше португальские капитаны.
Таким путем Кабрал надеялся избежать штилей, задерживавших предыдущие экспедиции в Гвинейском заливе. Может быть, адмирал, который, как и все его соотечественники, был осведомлен об открытиях Христофора Колумба, хранил даже в глубине души надежду, зайдя подальше на запад, добраться до какой-либо земли, ускользнувшей от великого мореплавателя?
Желая подойти к мысу Доброй Надежды более безопасным путем, Кабрал забрался так далеко на юго-запад, что оказался во власти экваториального течения, вынесшего его к берегам неизвестной земли. 22 апреля 1500 г. матросы увидели на горизонте высокую гору; вскоре показался обширный берег, поросший прекрасной тропической растительностью. Это была восточная часть Южной Америки. Но португальцы приняли эту землю за остров и назвали ее сначала Вера-Круш (Истинный Крест), а несколько позже — Санта-Круш (Святой Крест).
Двадцать восьмого апреля, после рекогносцировки побережья, проведенной Коэлью, португальские моряки пристали к Американскому континенту, отметив мягкость климата, а также богатство растительности, оставляющее далеко позади все то, что они видели у берегов Африки или Малабара.
Наутро Кабрал послал на берег Николау Коэлью, встретившего здесь почти совершенно голых темнокожих людей с длинными гладкими волосами. Туземцы не проявили никакого испуга и ни малейших признаков враждебности. Тогда Кабрал разрешил высадиться всему экипажу. Португальский монах Энрики отслужил первую обедню на берегу Нового Света, и, пока португальцы молились, вокруг них собралась большая толпа индейцев, с любопытством разглядывавших белых людей.
Хижины дикарей построены были на сваях и покрыты большими пальмовыми листьями. В очагах постоянно тлел огонь для защиты от сырости и москитов. Туземцы не знали ни золота, ни серебра, но, когда им показали медные вещи, они пришли в неописуемый восторг и тотчас же принесли свои изделия из этого металла — наконечники для стрел и украшения. Больше всего португальцев поразил обычай туземцев прорезывать нос, уши и губы и вставлять в образовавшиеся отверстия косточки и палочки. Потому бразильские индейцы и были названы ботокудами (от португальского botoque — затычка).
Первого мая Кабрал торжественно присоединил эту страну к португальским владениям. На береговом холме был поставлен большой крест с надписью. Чтобы закрепить за Португалией новые земли, Кабрал направил один из своих кораблей с радостным известием в Лиссабон; наскоро соорудив небольшой форт и назвав его Порту-Сигуру (Безопасная гавань), он оставил в качестве первых португальских колонистов двух преступников, поручив им собрать как можно больше сведений об этой стране.
Позже, когда на земле Святого Креста было найдено ценное красильное дерево, которое под названием бразильского дерева прежде вывозилось из Индии, новую страну стали именовать Бразилией.
Второго мая одиннадцать кораблей Кабрала взяли курс к мысу Доброй Надежды. Экипаж, ободренный счастливым началом путешествия, верил в легкий и быстрый успех предприятия. Но внезапно появившаяся комета с длинным огненным хвостом, наводившая ужас на эти простодушные и невежественные умы, была принята за дурное предзнаменование. И должно же было так случиться, что примета на сей раз получила подтверждение!
Двадцать четвертого мая поднялась страшная буря — явление обычное для Южной Атлантики. Волны, словно высокие горы, обрушивались на корабли, грохотал гром, ветер обрывал снасти, дождь лил не переставая. Сквозь густые тучи, как будто навсегда похоронившие солнце, изредка прорывался слабый луч, и то лишь для того, чтобы осветить на мгновение эту мрачную картину. Море казалось черным и мутным, большие мертвенно-белые пятна оставались на поверхности воды, словно на мраморе, от опрокидывающихся пенистых гребней, а ночью фосфоресцирующие огни зигзагами прорезали водную равнину, отмечая светлым следом кильватерные струи кораблей.
Двадцать два дня не утихала буря. Корабли разметало в разные стороны. Матросы, напуганные, выбившиеся из сил, истратившие запас своих молитв и обетов, лишь по привычке подчинялись командам офицеров. С первого дня шторма они принесли в жертву свои жизни и ежеминутно готовились погрузиться в пучину. Когда наконец показался свет и разъяренные стихии стали умиротворяться, экипаж каждого уцелевшего корабля, полагая, что только он один пощажен этой страшной бурей, тревожно всматривался в даль. Три корабля поспешили навстречу друг другу. Но радость скоро была уничтожена печальной действительностью: не хватало восьми судов.
Четыре корабля вместе со всеми людьми были потоплены гигантским смерчем. Одним из этих кораблей командовал Бартоломеу Диаш, открывший мыс Доброй Надежды. По словам Камоэнса, смертоносные волны охраняли здесь восточную империю от народов Запада, которые уже столько веков зарились на ее удивительные богатства…
Под аккомпанемент бурь обогнули мыс и приблизились к берегам Африки. 20 июля марсовые заметили побережье Мозамбика. На этот раз мавры произвели куда более благоприятное впечатление, чем во времена Гамы, и дали португальцам лоцманов, которые провели корабли до Килоа — острова, знаменитого торговлей намывным золотом, которую островитяне вели с Софалой. Там Кабрал соединился с двумя своими кораблями, которых занес в местную гавань ураган, и, расстроив быстрым отплытием заговор, имевший целью всеобщую резню европейцев, добрался до Мелинды.
Тринадцатого сентября 1500 г. флотилия бросила якорь у Каликута. Благодаря хорошему вооружению флотилии, которое было продемонстрировано по прибытии приветственным залпом из всех орудий, и богатым подаркам, приглянувшимся саморину, каликутский правитель заверил португальцев в своих дружеских чувствах и согласился на все требования Кабрала: послал ему на борт заложников, выдал охранную грамоту для ведения торговли и предоставил право конфисковать арабские корабли, которые посмели бы нарушить эту привилегию.
Арабские купцы заняли выжидательную позицию, исподволь подстрекая население против португальцев, которые стали хозяйничать в Каликуте, как у себя дома. Португальские миссионеры грубо навязывали индийцам новую веру, моряки и солдаты грабили арабские суда и обращались с местными жителями как с побежденными. Наконец терпение арабов иссякло.
Ночью 16 декабря в условленный час огромная толпа окружила португальскую факторию, которой управлял видный королевский чиновник Айриш Коррейа. Персонал фактории состоял из восьмидесяти человек. Нападение было настолько неожиданным, что спаслось только тридцать португальцев. Айриш Коррейа был убит одним из первых.
Потом флот направился к югу, на поиски другого города, с которым можно было бы установить торговые отношения. Плывя вдоль Малабарского берега, Кабрал вскоре достиг Кочина. Правитель этого города был в подчинении у каликутского саморина. Надеясь с помощью португальцев получить независимость, он охотно заключил с ними союз и продал им по дешевке много пряностей, мускуса, фарфора и шелка.
Хотя корабли были уже полностью нагружены, но Кабрал решил посетить еще Каннанур, где также заключил торговый союз с раджей, дополнительно нагрузив корабли корицей. 16 января 1501 г. флотилия португальцев тронулась в обратный путь.
Возле Мозамбика одно из судов село на мель и дало течь. Правда, все припасы и снаряжение удалось спасти, но корабль пришел в полную негодность и был сожжен. Во время стоянки в Мозамбике один из кораблей был послан Кабралом в Софалу за золотом. И здесь португальцам посчастливилось: доверчивые туземцы охотно отдавали им тяжелые слитки золота за стеклянные бусы и медные погремушки.
У мыса Доброй Надежды Кабралу пришлось выдержать еще одну сильную бурю. Только 31 июля 1501 г. флотилия, сократившаяся более чем наполовину, поднялась по Тежу в Лиссабон.
Принято считать, что ему был оказан прием в соответствии с достигнутыми успехами экспедиции. Современные историки молчат о подробностях жизни мореплавателя после возвращения из похода, однако недавние поиски позволили обнаружить его могилу в Сантарене, а удачные находки г-на Ф. Диниша показали, что он, как и Васко да Гама, в награду за свою славную службу королю получил почетную приставку к своей фамилии — «дон».
Незадолго до возвращения Кабрала в Лиссабон король Мануэл послал в Индию небольшую флотилию из четырех кораблей под командой Жуана да Новы. Эта экспедиция благополучно обогнула мыс Доброй Надежды и открыла между Мозамбиком и Килвой незнакомый остров, названный именем флотоводца (остров Жуан-да-Нова). Прибыв в Малинди, португальцы узнали о недавних событиях в Каликуте. Не желая ставить под угрозу репутацию португальского оружия, Жуан да Нова направился прямо к Кочину и затем к Каннануру, где нагрузил свои корабли перцем, имбирем, корицей и другими пряностями. Перед отплытием в Европу Жуан да Нова получил сведения, что со стороны Каликута приближается большой неприятельский флот. Несмотря на численное превосходство вражеских судов, Жуан да Нова решил принять бой с арабами и индийцами. Благодаря маневренным преимуществам португальских кораблей и наличию артиллерии Жуан да Нова одержал полную победу: несколько кораблей были потоплены, часть индийских судов была захвачена, а остальные обратились в бегство. Может быть, ему стоило воспользоваться паникой, охватившей все побережье, и временным истощением ресурсов мавров, для того чтобы нанести решающий удар, овладев Каликутом?
Мы слишком далеки от этих событий, мы знаем слишком мало подробностей и не можем беспристрастно оценить причины, побудившие да Нова немедленно вернуться в Европу.
На обратном пути в Португалию Жуан да Нова открыл в Атлантическом океане небольшой остров, названный им островом Святой Елены.
Согласно легенде, португальский матрос Фернан Лопиш, участник первой экспедиции Васко да Гамы, влюбился в Каликуте в индианку и решил жениться на ней. Для этого ему пришлось перейти в мусульманскую веру. Когда появился да Нова, то Лопиш, уставший то ли от женщин, то ли от магометанства, запросился на родину и вновь принял свою исконную религию. Чтобы искупить свои грехи, он захотел остаться в одиночестве на острове Святой Елены. Жуан да Нова снабдил отшельника припасами, дал ему некоторые орудия, семена овощей и хлебных злаков. Фернан Лопиш, оставленный на необитаемом острове, так усердно работал, что через четыре года в состоянии был снабжать пшеницей и овощами португальские корабли, пристававшие к острову Святой Елены во время длинного перехода из Европы до мыса Доброй Надежды.
Экспедиции Васко да Гамы, Педру Алвариша Кабрала и Жуана да Нова показали, что португальцам нельзя было рассчитывать на бесперебойную торговлю с народами Малабарского берега, пока индийские раджи оставались в своих странах полновластными государями. Необходимо было их подчинить португальской короне. Поэтому португальцы решили построить в разных частях Индии постоянные военные укрепления и опорные пункты, чтобы в конце концов покорить эту богатую страну и держать ее в страхе и повиновении.
Король Мануэл приказал послать в Индию новую экспедицию с большим отрядом хорошо вооруженных солдат. После некоторых колебаний командование четвертой индийской армадой король передал в сильные руки дона Васко да Гамы, адмирала индийских морей.
Экспедиция состояла на этот раз из двадцати судов. Флотилию решено было разделить на три части. Под непосредственное начальство самого Васко да Гамы было отдано десять судов. Висенти Судре, дядя адмирала, получил пять кораблей. Он должен был крейсировать в Индийском океане и всячески препятствовать арабской морской торговле. Третьей группой, тоже из пяти судов, командовал Иштеван да Гама, племянник адмирала. Эти корабли должны были остаться в индийских водах и охранять фактории.
Церемонии, предшествовавшие отплытию из Лиссабона, носили особенно торжественный и важный характер. Король Мануэл вместе со всем своим двором, сопровождаемый огромной толпой, отправился в кафедральный собор испрашивать благословения Неба на эту экспедицию, одновременно и военную и религиозную, и сам архиепископ благословил передаваемый Гаме штандарт. Первой заботой адмирала было оказаться в Софале и Мозамбике, двух городах, на которые он имел основания жаловаться во время своего первого путешествия. Желая основать порты, пригодные для отдыха и снабжения продовольствием, он расположил там фактории и заложил фундаменты крепостей. Он получил также от шейха Килоа значительную дань; после всего этого он вышел к берегам Индостана.
Третьего октября 1502 г. Васко да Гама прибыл в Каннанур. Местный раджа устроил ему торжественную встречу и подарил двух слонов. Нагрузив корабли пряностями и договорившись с раджей о постройке в Каннануре большой фактории, адмирал отправился в Каликут, где он намеревался рассчитаться с саморином за его нелояльность, а также за убийство португальцев, застигнутых врасплох в своей фактории.
Несмотря на то, что саморин предложил на этот раз португальцам богатый выкуп в возмещение понесенных ими убытков и сообщил, что все зачинщики нападения на факторию Кабрала обнаружены и арестованы, Васко да Гама немедленно захватил суда, стоявшие в гавани Каликута, и, подогнав свои корабли ближе к берегу, весь день и всю ночь обстреливал беззащитный город. Затем адмирал приказал повесить на реях тридцать восемь захваченных индийцев; с наступлением ночи у повешенных были отрублены руки, ноги и головы и переправлены на берег с издевательским письмом, в котором адмирал советовал саморину приготовить из всего этого его любимое кушанье «кэрри»[117]. Но и этого Васко да Гаме показалось недостаточно. Он велел выбросить в море туловища мертвецов, чтобы прилив принес их к стенам Каликута. Жители города всю ночь ходили с факелами по берегу, собирая обрубки тел своих близких. До кораблей доносились жалобные крики и погребальные песнопения.
Через два дня Васко да Гама еще раз обстрелял Каликут, потом выбросил на берег новую партию пленных — еще живых, обливающихся кровью людей, с отрубленными руками, носами и ушами — и, удовлетворенный зверской расправой, отправился в Кочин за пряностями. Для блокады каликутского побережья было оставлено семь кораблей под командованием Висенти Судре.
Каликут превратился в груду дымящихся развалин. Под обломками зданий разлагались сотни трупов. Саморин, пылая жаждой мести, бежал со своими приближенными…
Триумпара, правитель города, сообщил адмиралу, что саморин настойчиво уговаривал его, воспользовавшись доверием португальцев, неожиданно освободиться от них, и Васко да Гама, желая отплатить за такую прямоту и лояльность, проявленные его союзником, оставил ему при отплытии с дорогими товарами в Лиссабон несколько кораблей, которые позволили бы в безопасности дожидаться прибытия новой эскадры.
Единственный инцидент, отметивший обратный путь Гамы в Европу, куда он прибыл 20 декабря 1503 г., сводится к разгрому нового малабарского флота.
И еще один раз выдающиеся услуги, оказанные этим великим человеком своей родине, остались непризнанными или, скорее, не были оценены по достоинству. Он, заложивший основы португальской колониальной империи в Индии, должен был дожидаться ходатайств герцога Браганского, чтобы получить титул графа Видигейра, и двадцать один год оставался не у дел. Это слишком обычный пример неблагодарности, которую никогда не грех заклеймить.
Как только флотилия Васко да Гамы покинула индийские воды, саморин Каликута, подстрекаемый арабскими купцами, снова собрался с силами и повел свое войско на Кочин, чтобы отомстить непокорному радже и уничтожить засевших в городе португальцев.
Саморин обещал даровать прощение кочинскому радже при условии выдачи всех «неверных», но раджа, зная вероломство каликутского властителя, предпочел опереться на своих новых союзников и отказался выполнить это требование. Однако раджа жестоко просчитался. В критическую минуту Висенти Судре, убоявшись пятидесятитысячного войска саморина, повел свою флотилию в Аденский залив (у входа в Красное море) в расчете на то, что возвращающиеся из Мекки корабли с богомольцами дадут ему богатую добычу.
После короткой осады Кочин был взят приступом, а раджа с остатками своей разбитой армии и немногими уцелевшими португальцами переправился на один из островков в океане.
Когда он был доведен до крайности, саморин послал к нему эмиссара, обещавшего от имени своего господина забвение и прощение, если раджа согласится выдать португальца. Но Триумпара, который был равнодушен к чувству верности, ответил, «что саморин мог бы воспользоваться плодами своей победы; что он сознает, каким опасностям он подвергается, но никто не сможет вынудить его стать предателем и клятвопреступником». Нельзя было дать более благородный ответ на трусость Судре и оставление союзника без помощи.
А тот прибыл в Баб-эль-Мандебский пролив, где в ужасной буре погиб вместе со своим братом, судно которого было разбито о рифы, а оставшиеся в живых, увидев в этом несчастье Божье наказание, отправились под парусами в обратный путь в Кочин. Задержанные ветром у Лаккадивских островов, они были настигнуты новой португальской эскадрой под командованием Франсишку д'Албукерки. Она покинула Лиссабон почти одновременно с кораблями двоюродного брата Франсишку, самого значительного полководца того времени Афонсу, вышедшего в ранге главнокомандующего флотом из Белена в начале апреля 1503 г.
Прибытие Франсишку д'Албукерки восстановило положение португальцев, столь серьезно осложнившееся вследствие преступной ошибки Судре, и одновременно спасло их единственного и верного союзника Триумпару. При одном виде португальской эскадры осаждавшие разбежались, даже не сделав попытки сопротивляться, и европейцы, поддержанные войсками кочинского раджи, опустошили Малабарский берег. После всех этих событий Триумпара позволил союзникам построить вторую крепость на подвластной ему территории, а также разрешил увеличить число и размеры их торговых факторий. Именно в этот момент прибыл Афонсу д'Албукерки, человек, который заложил основы португальского могущества в Индии. Диаш, Кабрал, Гама подготовили дороги, тогда как Албукерки, будучи великим военачальником с широким кругозором, сумел определить, где находятся главные города, которыми надо овладеть, чтобы установить португальское господство окончательно и бесповоротно. Таким образом, все, что имеет отношение к судьбе этого гения-колониалиста, чрезвычайно интересно, и мы добавим несколько слов о его семье, о воспитании и первых подвигах.
Афонсу д'Албукерки родился в 1453 г., в шести лье от Лиссабона, в Альяндре. Со стороны отца, Гонсалу да Албукерки, владельца Вильяверди, он происходил от короля Динижа, хотя линия эта и вела начало от внебрачной связи; по матери он принадлежал к роду известных путешественников Минезиш. Воспитанный при дворе короля Афонсу V, он получил там достаточно обширное для тех времен образование. В числе прочего он изучал произведения великих античных писателей, что можно увидеть по изысканности и тонкости его стиля, а также математические науки, в которых он знал все, чего достигли к тому времени ученые. Пробыв много лет в Африке, в городе Арзиле, подпавшем под власть Афонсу V, он возвратился в Португалию и был назначен великим конюшим Жуана II, все заботы которого были направлены на то, чтобы распространить за моря имя и могущество Португалии. Очевидно, постоянное общение с королем, обусловленное высоким придворным званием, побудило Албукерки заняться изучением географических наук, и он стал задумываться над тем, как бы присоединить к своей отчизне Индийскую империю. Он принял участие в экспедиции, направленной на помощь неаполитанскому королю, оборонявшемуся от турок, а в 1489 г. ему было поручено снабжать припасами и защищать португальскую крепость Грасьоза.
Ему достаточно было немного времени, чтобы правильно понять и оценить сложившуюся в Индии обстановку. По его мнению, португальцы смогут укрепиться на Востоке и вести успешную торговлю только в том случае, если будут опираться на завоеванные территории.
Афонсу д'Албукерки начал свою деятельность в Индии, располагая незначительными силами. Он принял участие в усмирении непокорных вассалов кочинского раджи и на двух кораблях прошел с боями вдоль Малабарского берега. После этого Албукерки с богатой добычей вернулся в июле 1504 г. в Лиссабон, спеша добиться более значительных средств и согласия короля на проведение в жизнь нового стратегического плана.
Дальнейший шаг к укреплению португальского могущества в Индии был сделан в 1505 г., когда король Мануэл, по совету Васко да Гамы, учредил должность вице-короля Индии с трехгодичным сроком полномочий.
Первым вице-королем был назначен Триштан да Кунья. Незадолго до отплытия его постигла временная слепота, и вместо него должность вице-короля получил испытанный воин дон Франсишку д’Алмейда. В марте 1505 г. он отплыл из Португалии с флотилией из двадцати двух кораблей. Кроме экипажа на кораблях было полторы тысячи солдат.
Прежде всего Алмейда «навел порядок» в Килве: изгнав старого шейха, он посадил на его место своего ставленника и основал форт. Встретив сопротивление в Момбасе, Алмейда разграбил и сжег этот город, а затем построил новые крепости в Мозамбике, Софале и на острове Анджидив, везде оставляя сильные гарнизоны и по одному-два корабля. В Кочине Алмейда короновал привезенной из Португалии короной молодого раджу, унаследовавшего престол недавно умершего старого раджи, который служил португальцам верой и правдой.
Потом, отправившись заложить в Софале крепость, которая должна была держать в острастке всех мусульман этого побережья, Алмейда и его сын носились по индийским морям, уничтожая малабарские флотилии, захватывая купеческие суда, нанося неприятелю непоправимый вред, перекрывая его старинные торговые пути.
В 1508 г. египетский султан, опираясь на помощь своих союзников — Венеции и Турции, — построил большой флот и внезапно напал у Чаула на португальские корабли. На этот раз португальцы потерпели сокрушительное поражение, причем среди убитых оказался единственный сын вице-короля Индии, дон Лоренсу д'Алмейда. Личное горе удвоило энергию и мужество вице-короля. 2 февраля 1509 г. он подошел к Диу и, не задумываясь, двинул свою эскадру против соединенного флота египетского султана, каликутского саморина и еще некоторых государств Малабарского побережья. Несмотря на то что вражеский флот состоял из двухсот кораблей, Алмейда выиграл сражение. Его выручило превосходство в артиллерии и богатый опыт ведения морского боя. Разграбив и предав огню большую часть кораблей противника, Алмейда тем самым обеспечил до поры до времени господство Португалии в индийских морях.
Пока происходили описанные события, Афонсу д'Албукерки тоже не бездействовал. 6 марта 1506 г. он вторично отправился на Малабарское побережье с эскадрой из шестнадцати кораблей, которой командовал выздоровевший Триштан да Кунья.
После стоянки у островов Зеленого Мыса и мыса Аугусту в Бразилии флотилию Триштана да Куньи отнесло ветром далеко на юг, где под 37°08' южной широты и 14°21' западной долготы были открыты три необитаемых острова, которые и поныне носят имя командира этой эскадры (острова Тристан-да-Кунья). Внезапно налетевшая буря не только помешала произвести высадку на вновь открытые острова, но и рассеяла корабли; соединиться им удалось только в Мозамбике. Двигаясь затем вдоль восточного берега Африки, Триштан да Кунья исследовал берег острова Мадагаскар.
Перезимовав в Мозамбике, командир эскадры остановился в Малинди, где высадил трех человек, поручив им проникнуть через внутренние области материка в Абиссинию. Потом он бросил якорь у Бравы, которую один из его лейтенантов, Котинью, не мог заставить сдаться. Тогда португальцы осадили этот героически сопротивлявшийся город, и тот, вследствие превосходства противника в вооружении, в конце концов принужден был сдаться. Население было безжалостно уничтожено, а город предан огню. После неудачной попытки овладеть городом Могадишо Триштан да Кунья повернул свое оружие против арабской крепости на острове Сокотра у входа в Аденский залив и овладел крепостью. Весь гарнизон был безжалостно перебит. Случайно уцелел лишь один старый слепой солдат, спрятавшийся в колодец. Когда его потом спросили, как он сумел туда спуститься, он ответил: «Слепые видят только ту дорогу, которая ведет к свободе».
В Сокотре да Кунья и Албукерки создали новые укрепления и оставили гарнизон, который должен был обеспечить господство португальцев в Аденском заливе и контролировать выход в Красное море через Баб-эль-Мандебский пролив. Тем самым прерывался важнейший торговый путь между Венецией и Индией.
В Сокотре Триштан да Кунья и Албукерки расстались. Первый направился в Кочин, чтобы взять там груз пряностей, а второй, мечтая поскорее осуществить свой замысел, повел корабли к Ормузу, богатому городу на берегу Персидского залива.
В поисках Ормуза Албукерки последовательно останавливался у разных городов на берегу Аравийского моря, предавая их огню и мечу. Так были уничтожены три цветущих города — Кольят, Курьят и Маскат. В Маскате Албукерки приказал истребить все население, а немногим пощаженным отрезать носы и уши.
Успех со взятием Маската, как бы значителен он ни был сам по себе, не удовлетворил аппетиты португальца. Албукерки уже строил более грандиозные планы, выполнение которых серьезно осложнялось смутой среди подчиненных капитанов, а в особенности Жуана да Новы, который хотел покинуть своего командира, и тот вынужден был арестовать строптивца прямо на находящемся под его командой судне. Управившись с этими попытками неповиновения и мятежа, адмирал захватил после довольно ожесточенного приступа Орфакате.
К Ормузу португальцы продвигались наугад, так как не знали его географического положения. Было, однако, известно, что Ормуз служил перевалочным пунктом почти для всех товаров, направлявшихся из Азии в Европу. Богатство, могущество и многолюдность этого персидского города, красота его зданий славились на всем Востоке. Существовала даже поговорка: «Если мир — перстень, то Ормуз — его драгоценный камень».
Албукерки стремился завоевать Ормуз не только ради его несметных богатств, но прежде всего из-за господствующего положения этого города над Персидским заливом, который служил второй торговой дорогой между Востоком и Западом. Захватить Ормуз значило окончательно отрезать для Венеции и Египта морской путь в Индию. Не говоря ничего о своих планах капитанам флотилии, которые не рискнули бы напасть на Ормуз небольшими силами, Албукерки вошел в Оманский залив, и вскоре огромный город, построенный на скалистом острове, предстал перед португальцами во всем своем великолепии. Гавань Ормуза была переполнена многочисленными судами, причем многие из них были снабжены орудиями. Судя по всему, Ормуз располагал большим и хорошо подготовленным гарнизоном.
Капитаны кораблей попытались было отговорить Албукерки нападать на этот укрепленный город и советовали ему не рисковать славой португальского оружия. Но Албукерки ответил, что действительно «дело очень серьезное, но отступать ему поздно и теперь ему нужна решительность, а не добрые советы».
Как только якорь коснулся дна, Албукерки послал ормузскому шаху ультиматум, требуя, чтобы город признал верховную власть португальского короля и подчинился его наместнику, если не желает подвергнуться участи Маската.
Шах Сейф-эд-Дин, царствовавший тогда в Ормузе, не достиг еще совершеннолетия, и от его имени правил первый министр Ходжа-Атар, искусный и хитрый дипломат.
Не отвергая окончательно требований Албукерки, Ходжа-Атар просил его подождать несколько дней, решив таким образом выиграть время и собраться с силами. Но Албукерки легко разгадал его замысел и по истечении трех дней внезапно напал со своими шестью судами на Ормузский флот. Бой продолжался несколько дней, и в конце концов перевес оказался на стороне португальцев. И на этот раз их выручило превосходство в артиллерии. Когда мавры увидели, что счастье им изменяет, они покинули свои корабли и бросились вплавь к берегу. Преследуя противника, португальцы проникли в город, подожгли его в нескольких местах и устроили жестокую резню.
Убедившись в невозможности дальнейшего сопротивления, Ходжа-Атар поспешил принять все условия Албукерки: ормузский шах признавал себя вассалом Португалии и обязывался выплачивать ежегодно победителям большую дань. Кроме того, португальцы получили право построить в Ормузе крепость и основать факторию.
К несчастью, вскоре дезертиры донесли Ходжа-Атару о разногласиях среди португальцев, и он воспользовался этим, чтобы под различными предлогами уклониться от выполнения статей нового договора. Через несколько дней Жуан да Нова и два других капитана, завидовавшие успеху Албукерки и позабывшие свою честь, дисциплину и патриотизм, покинули своего командира и направились в Индию: сам Албукерки перед лицом такого подлого поступка вынужден был отступить, так как у него не осталось сил даже защищать крепость, которую он собирался построить.
Тогда он вернулся на Сокотру, гарнизон которой нуждался в помощи, попытался было крейсировать перед Ормузом, но, все еще считая себя бессильным что-либо предпринять, удалился на время в Гоа, которого достиг в конце 1508 г.
Жуан да Нова и принявшие его сторону капитаны присоединились у Кочина к эскадре Алмейды. Чтобы оправдать свою измену, они обвинили Албукерки в серьезных злоупотреблениях. Желая устранить соперника, властолюбивый Алмейда поручил своим приближенным заняться сбором улик против командира эскадры. Но в это время из Лиссабона был получен приказ о назначении Албукерки вице-королем. Тем не менее Алмейда отказался передать ему власть и, как только вновь назначенный появился в Кочине, приказал заковать его в кандалы. Трудно сказать, чем бы кончилось это дело, если бы из Португалии не прибыл с чрезвычайными полномочиями маршал Фернан да Котинью, подтвердивший высокое назначение Албукерки и сообщивший, что привез поручение разрушить Каликут и окончательно обезвредить саморина. Поскольку каликутского властителя не было тогда в столице, маршал распорядился немедленно приступить к карательной операции.
Албукерки, зная, что португальцы сильны только на море, старался отговорить Котинью от безумного шага, но уговоры не подействовали, и он вынужден был скрепя сердце подчиниться королевскому приказу.
Португальцы ворвались в Каликут и проникли во дворец саморина. Пока они грабили дворец, радуясь своей легкой победе, их со всех сторон окружили арабы и индийцы, заставившие португальских солдат сражаться в узких проходах. Котинью, увлеченный своей горячностью и отвагой, был убит, и потребовались все умение, все хладнокровие вице-короля, чтобы португальцы смогли погрузиться под огнем неприятеля, что спасло от полного уничтожения войско, посланное Мануэлом.
Оправившись после ранения, новый вице-король приступил к осуществлению своих планов завоевания Индии и прилегающих территорий с выгодными стратегическими позициями. Узнав о том, что город Гоа, столица могущественного царства, стал ареной политической и религиозной борьбы, Албукерки решил овладеть этим богатым торговым центром, расположенным на острове, немного выше Малабарского берега. Из Гоа шли торговые пути в Декан и другие индийские государства. Это было самое удобное место для основания колонии. В январе 1510 г. Албукерки остановился возле Гоа с флотилией из двадцати трех кораблей. Город сдался почти без всякого сопротивлёния. Вице-король сделал его своей столицей, крепостью и центром торговли Португальской империи с Индией.
Постепенно, с течением времени эти богатые края становились все больше известны европейцам. Многочисленная информация была собрана всеми теми, кто на своих дерзких судах бороздил эти залитые солнечным светом моря, и уже не было тайной, где расположен центр производства тех самых пряностей, на поиски которого пускались в такую даль, преодолевая многие опасности. Через много лет Алмейда основал первые португальские фактории на Цейлоне, древней Тапробане. Зондские острова и полуостров Малакка возбуждали теперь зависть короля Мануэла, уже получившего прозвище Счастливый. Чтобы их обследовать, король направил флотилию, потому что Албукерки был достаточно занят в Индии, где ему надо было держать в страхе раджей и мусульман — мавров, как тогда говорили, — всегда готовых сбросить чужеземное ярмо. Эта экспедиция под началом Диогу Лопиша Секейры сначала, в соответствии с традиционной политикой мавров, была дружески принята в Малакке. Потом, когда недоверчивость Лопиша Секейры была усыплена неоднократно повторявшимися уверениями в дружбе, против португальцев поднялось все население, и Секейра вынужден был бежать обратно на корабли, оставив в руках малайцев человек тридцать своих товарищей.
Эти события произошли вскоре после того, как новость о взятии Гоа достигла Малакки. Бендарра, или министр правосудия, который исполнял вместо своего юного племянника королевские полномочия, опасаясь мести португальцев за его измену, решил их успокоить. Он лично навестил пленников, извинился перед ними, поклявшись, что все свершившееся произошло без его ведома и против его воли, а сам он не желает ничего другого, кроме как видеть португальцев торгующими в Малакке; впрочем, он немедленно даст приказ отыскать и наказать главарей заговора.
Естественно, пленники не поверили ни одному его лживому заявлению, но, пользуясь относительной свободой, которая отныне им была дарована, они сумели передать в руки Албукерки ценные сведения о расположении города и его вооруженных силах.
Командующему с большим трудом удалось собрать флот из девятнадцати боевых единиц, на которых разместились тысяча четыреста человек, из которых только восемьсот были португальцами. Надо ли было, как того требовал король Мануэл, направить этот флот к Адену, ключу Красного моря, хозяином которого Албукерки намеревался быть, если только собирался противостоять приходу новой эскадры, которую египетский султан собирался послать в Индию? Португалец колебался, но разворот муссона положил конец его нерешительности. В самом деле, Адена при господствовавших ветрах стало невозможно достичь, но те же самые ветры помогали добраться до Малакки.
Город этот находился в то время в самом расцвете и насчитывал никак не меньше сотни тысяч жителей. Хотя большинство домов были деревянными и перекрыты крышами из пальмовых листьев, но там были тем не менее и значительные постройки, мечети и каменные башни, с которых открывалась панорама на целое лье в длину. В местном порту встречались Индия, Китай и малайские княжества Зондских островов, многочисленные корабли прибывали с Малабарского берега, из Персидского залива, с Красного моря и даже с африканского побережья; в городе шел обмен товарами всякого рода и любого происхождения.
Когда в эти воды пришел португальский флот, раджа Малакки понял, что надо создать видимость сатисфакции, пожертвовав министром, вызвавшим гнев иностранцев, а стало быть, и их прибытие. Посланец раджи пришел объявить вице-королю о смерти бендарры и узнать о намерениях португальцев.
Албукерки потребовал выдачи пленников, оставшихся в руках раджи; но тот, желая выиграть время и дождаться смены муссона — смены направления, которая вынудила бы португальцев убраться к Малабарскому берегу, не добившись цели, или же остаться надолго в Малакке, где раджа надеялся быстро с ними покончить, — находил тысячи предлогов для отсрочки, а тем временем выдвинул на огневую позицию восемь тысяч пушек, как говорится в сообщениях того времени, и собрал двадцать тысяч войска.
Потеряв терпение, Албукерки приказал поджечь несколько домов и малайские корабли, но только начали выполнять этот приказ, как пленники были возвращены; потом он запросил тридцать тысяч крузаду компенсации за ущерб, нанесенный флотилии Лопиша Секейры, и наконец потребовал разрешения на постройку крепости внутри городской черты, которая служила бы одновременно торговой факторией. Последнее требование не могло быть удовлетворено, о чем португалец хорошо знал. Тогда он решился штурмовать город. Для приступа был выбран день святого Иакова[118]. Несмотря на ожесточенное сопротивление, длившееся девять часов, применение чрезвычайных средств, таких как боевые слоны, отравленные колья и стрелы, искусно замаскированные западни и баррикады, город был взят — квартал за кварталом, дом за домом — после поистине героической битвы.
Вице-король собрал в Малакке громадную добычу для казны, не считая тех богатств, которые были награблены португальскими солдатами. Лично для себя Албукерки удержал только шесть бронзовых львов, которые должны были после смерти вице-короля украсить его гробницу в память об этой исторической победе.
Порт, дававший выход в Океанию и на Дальний Восток, стал отныне открыт для европейцев. Множество народов, прежде никому не известных, вступили в сношения с пришельцами из Европы. Странные обычаи, сказочная история стольких наций оказались в одночасье открытыми изумленному Западу. Начиналась новая эра, и такие важные последствия явились результатом безумной храбрости и неукротимой отваги одной лишь нации, родина которой едва видна на карте мира!
Благодаря религиозной терпимости, пример которой показывал Албукерки, терпимости, так разительно отличавшейся от жестокого фанатизма испанцев, благодаря умелым мерам, на которые отважился вице-король, процветание Малакки устояло перед жестоким ударом. Спустя всего несколько месяцев не осталось никаких следов перенесенных ею испытаний, кроме португальского флага, гордо реявшего над огромным городом, ставшим центром и авангардом колониальной империи маленького народа, которого мужество и предприимчивость сделали великим.
Это новое завоевание, каким бы значительным оно ни было, не заставило Албукерки позабыть свои планы. Если он по видимости и отказывался от них, так это потому только, что до сих пор обстоятельства не казались ему благоприятными. С присущими португальцу решимостью и упорством он не оставлял надежды продолжить походы, взгляды его от южной оконечности основанной им империи обращались на север. Албукерки все еще привлекал Ормуз, тот самый Ормуз, который в самом начале карьеры его вынудили оставить зависть и измены подчиненных.
Между тем слух о завоевании Малакки распространился по всему Малабарскому побережью и достиг Ормуза. Жестокость Албукерки и удача, сопутствовавшая всем его предприятиям, внушили такой страх ормузскому шаху, что, не дожидаясь нового разгрома, он сам послал вице-королю часть дани, наложенной на Ормуз еще в 1506 г. Не придавая никакого значения этим лицемерным изъявлениям дружеских чувств, Албукерки все-таки принял послов ормузского шаха, решив при первой же возможности заняться окончательным покорением этого города.
В 1513 или 1514 г. — точная дата не зафиксирована, — когда завоевание Малакки и спокойствие в других его владениях позволили высвободить флот и солдат, Албукерки взял курс на Персидский залив.
Хотя серия дворцовых переворотов изменила ормузское правительство и власть тогда была в руках узурпатора по имени Раис-Нордим, или Нурэддин, Албукерки сразу же по прибытии потребовал немедленной передачи португальцам некогда начатой ими крепости. Приказав подремонтировать ее и докончить строительство, он выступил на стороне претендента Раис-Намеда в ходе ссоры, разделившей надвое город Ормуз и отдавшей бы его в руки персов, потом овладел городом и передал управление тому, кто заранее принял его условия и показался ему лицом, дающим самые серьезные гарантии покорности и преданности. Впрочем, отныне уже не трудно было в этом убедиться, потому что в новой крепости Албукерки оставил гарнизон, способный подавить любую попытку Раис-Нордима восстать или пресечь все мысли о ней. С ормузской экспедицией связано известное происшествие, но пусть нас не упрекают за то, что мы о нем сообщим.
Когда персидский шах потребовал от Нурэддина дань, которую правители Ормуза обычно ему платили, Албукерки приказал доставить с кораблей некоторое количество пушечных ядер, пуль и бомб; указав на них посланцам шаха, он сказал, что такой вот монетой португальский король привык платить дань. Кажется, что персидские послы больше не повторяли своих требований.
Албукерки обычным для себя мудрым образом действий умел не обижать жителей города, быстро вернувшихся по домам. Далекий от того, чтобы душить их поборами, как это вскоре стали делать его последователи, он поставил честную администрацию, которой удалось заставить любить и уважать имя португальца.
Одновременно с наведением порядка в Ормузе Албукерки доверил нескольким лейтенантам исследовательскую миссию в таинственных землях, доступ к которым открыло завоевание Малакки. Он назначил командующими небольшой эскадры с экипажем в две сотни человек Антониу и Франсишку д'Абреу; они обошли весь Зондский архипелаг: Суматру, Яву, Симбаву, Алор и другие острова; потом, почти доплыв до Австралии, они поднялись к северу, совершив путешествие длиной более чем в пять тысяч лиг по опасным архипелагам, в морях, усеянных скалами и коралловыми рифами, по странам, населенным народами, часто проявлявшими враждебность, добравшись до островов Буру и Амбон, составной части Молуккского архипелага. Загрузив свои корабли гвоздикой, мускатным орехом, сандаловым деревом и жемчугом, они в 1512 г. отплыли в Малакку. На этот раз португальцы достигли настоящего царства пряностей; оставалось только обосноваться там, окончательно завладеть им, что можно было ожидать в недалеком будущем.
Часто говорят: «Тарпейская скала находится возле Капитолия»;[119] Афонсу д'Албукерки должен был об этом знать по опыту, и последние его дни были омрачены незаслуженной немилостью, результатом клеветы и лжи, искусно сплетенного заговора, которые, хотя в то время и нанесли вред его репутации в глазах короля Мануэла, но не смогли затмить славу этой великой личности перед потомством. Однажды королю Португалии уже пытались доказать, что овладение Гоа было серьезной ошибкой; нездоровый климат, говорили, за несколько лет уничтожит европейское население. Доверившись опыту и безусловной честности своего помощника, король не соизволил выслушать его врагов, за что Албукерки публично поблагодарил монарха, сказав: «Я должен быть больше признательным королю Мануэлу за то, что он защищал Гоа от португальцев, чем самому себе, бравшему город дважды». Но в 1514 г. Албукерки попросил у короля — как признание своих заслуг — присвоить ему титул герцога Гоа, и именно этот смелый демарш до предела возмутил его противников.
Суариш д'Албергавиа и Диогу Мендиш, которых Албукерки послал в метрополию в качестве пленников, сумели не только освободиться от обвинений, выдвинутых против них, но и убедили короля Мануэла, что вице-король вознамерился создать независимое герцогство со столицей в Гоа, за что они и впали в немилость у Албукерки.
Новость о назначении Албергавиа генерал-капитаном Кочина пришла к Албукерки как раз тогда, когда он выходил из Ормузского пролива, направляясь к Малабарскому берегу. Уже сильно больной, «он воздел руки к небу, — пишет г-н Диниш в своей изумительной истории Португалии, — и произнес такие вот слова: „Вот, я оказался в плохих отношениях с королем из-за человеколюбия, в плохих отношениях с людьми — из-за любви к королю. Старик, обратись к церкви, умри наконец, потому что для твоей чести очень важно, чтобы ты умер, а ты никогда не отказывался сделать то, что важно для твоей чести"».
Потом, по прибытии на рейд Гоа, Афонсу д'Албукерки исповедался, приказал обрядить себя в одежду ордена Святого Яго, командиром котором он являлся, и «в воскресенье 16 декабря 1515 г., за час до рассвета, отдал свою душу Богу. Так завершились его труды, так и не принеся ему когда-либо в жизни удовлетворения».
Албукерки был погребен с большой помпой. Солдаты, бывшие его верными товарищами в дивных приключениях и свидетелями его мучительных терзаний, со слезами на глазах оспаривали друг у друга честь нести бренные останки до последнего жилища, выбранного им самим. Разделявшие их горе индусы даже отказывались верить, что он умер, и полагали, что великий военачальник отправился командовать небесным войском.
Относительно недавняя находка письма Мануэла доказывает, что если король и был на короткое время обманут лживыми рапортами врагов Албукерки, то не замедлил отдать ему должное. К сожалению, это восстанавливающее справедливость письмо никогда не попадало в руки второго вице-короля Индии; оно бы смягчило горечь его последних минут, тогда как без него он умирал с горьким чувством, встретив немилость своего государя, во славу и ради могущества которого он отдал свою жизнь.
Вместе с тем, говорит Мишле, у победителей исчезли и справедливость и человечность. Долгое время спустя индийцы приходили на могилу великого Албукерки просить у него защиты от притеснений его преемников.
Среди многочисленных причин, довольно быстро приведших к упадку и дроблению той огромной колониальной империи, которую Албукерки подарил своей родине и которая, даже после своего крушения, оставила в Индии неизгладимую память, надо вслед за Мишле назвать удаленность и распыленность торговых факторий, нехватку сил у португальцев, не сопоставимых с огромностью завоеванных пространств, наклонность к разбою и вымогательство колониальной администрации, но сверх всего — необузданную национальную гордость, препятствовавшую смещению победителей и побежденных.
Этот распад был тем не менее остановлен двумя героями — некогда обладавшим несметным богатством Жуаном да Каштру, обедневшим к концу жизни настолько, что во время своей последней болезни не мог даже купить себе курицу, и Атаиди; они еще раз дали развращенным народам пример истинно мужских добродетелей и самого неподкупного правления. Но после них произошел крах; огромная империя попала в руки испанцев и голландцев, которые не сумели сохранить ее в целости. Все течет, все изменяется. Не пора ли повторить — с испанским акцентом, но в применении к империям: «Жизнь — это только сон?»