МОРСКОЙ РАЗБОЙ. ПОЛЯРНЫЕ ЭКСПЕДИЦИИ XVII В. И КОЛОНИЗАЦИЯ АМЕРИКИ
I
(Знаменитого пирата Уильяма Дампир а, совершившего три кругосветных плавания, современники называли «королем морей». Конечно, если бы он был только флибустьером (пиратом), его имя не фигурировало бы на страницах нашей книги, но этот пират был в то же время выдающимся мореплавателем, сделавшим много географических открытий.)*
Уильям Дампир родился в 1652 г. в Ист-Токер (графство Сомерсет в Англии). После смерти родителей он был с раннего детства предоставлен самому себе. Не питая с юных лет любви к учению, он предпочитал бегать по лесам и полям и играть со своими сверстниками в разбойников.
При первой возможности Дампир поступил юнгой на торговый корабль. Совершив плавания на остров Ньюфаундленд и в Ост-Индию, он перешел затем служить на военный флот. В одном из сражений Дампир был ранен и вернулся для излечения в Англию. По выходе из военного госпиталя он уехал на Ямайку в качестве управляющего плантацией. Уже через полгода он убедился, что роль плантатора ему не по душе, и, бросив своих негров, поселился на берегу залива Кампече, где в продолжение трех лет занимался сбором красильного дерева.
Затем Дампир опять появляется в Лондоне. Но законы и официальные установления стесняют свободу этого человека «без предрассудков». Через некоторое время он снова высаживается на Ямайке и заводит дружбу с пиратами, чьи набеги причиняли столько зла испанцам.
Эти авантюристы — французы и англичане — грабили и разоряли испанские колонии не только в Мексиканском заливе, но и по ту сторону Панамского перешейка — на берегах Тихого океана, от Калифорнии до Магелланова пролива. Морские разбойники нагоняли на испанцев такой страх, что казались им какими-то фантастическими чудовищами, вырвавшимися из бездны ада.
К одной из таких пиратских шаек, во главе которой стояли Гэррис, Саукинс и Шейс, и присоединился Дампир. В 1680 г. мы встречаем его в Дарьене. Он грабит город Санта-Марию, безуспешно пытается завладеть Панамой и вместе со своими товарищами на утлых пирогах, украденных у индейцев, нападает на восемь хорошо вооруженных кораблей, стоящих на рейде недалеко от города. Однако дерзкая операция кончилась неудачно: пираты понесли в сражении большие потери и, поделив скудную добычу, разошлись в разные стороны. Одни вернулись в Мексиканский залив, другие, и вместе с ними Дампир, найдя пристанище на одном из островов Хуан-Фернандес, вскоре произвели дерзкое нападение на чилийский порт Арику. Но и на этот раз им не посчастливилось, и шайка окончательно распалась. Дампир с несколькими единомышленниками счел за лучшее отправиться в Виргинию, где надеялся набрать новых добровольцев. Там он встретил известного флибустьера, капитана Джона Кука[214], который как раз в это время снаряжал корабль, чтобы проникнуть в Тихий океан через Магелланов пролив. Дампир принял участие в этой экспедиции. Сначала англичане взяли курс к берегам Западной Африки — к островам Зеленого Мыса и Сьерра-Леоне, то есть поплыли обычным путем, какого придерживались суда, отправлявшиеся в Южную Америку.
Дампир, заносивший в свой дневник все интересные факты, заметил, что под 36° южной широты море побелело, или, вернее, побледнело, и никак не мог понять причины этого явления. Но если бы он мог воспользоваться микроскопом, то без труда разгадал бы эту загадку: цвет моря иногда меняется под влиянием бесчисленного множества микроскопических организмов, кишащих на поверхности воды.
Без всяких приключений флибустьеры миновали Себольдинские (Фолклендские) острова, прошли через пролив Ле-Мер и 6 февраля 1684 г. обогнули мыс Горн. Затем, счастливо избежав бури, обычно застигающей суда при вступлении в Тихий океан, капитан Джон Кук добрался до островов Хуан-Фернандес, надеясь там запастись продовольствием.
Дампир задает себе вопрос: найдут ли они индейца из Никарагуа, оставленного на этих островах в 1680 г. капитаном Шарпом? «Этот индеец в полном одиночестве прожил на острове более трех лет. Когда английский капитан дал сигнал к отплытию, он охотился в лесу за козами и его хватились уже в открытом море. Он остался один на острове, ничего не имея, кроме ружья, ножа и дроби, он ухитрился распилить своим ножом ружейный ствол на несколько кусков и сделать из них наконечники для копья и остроги, рыболовные крючки и гарпун. С помощью этих орудий он добывал себе все, что только можно было найти на острове, то есть коз и рыбу. На расстоянии полумили от берега он построил маленький шалаш и покрыл его козьими шкурами. Одежду ему также заменяла козья шкура, обернутая вокруг поясницы».
Как мы увидим дальше, кроме этого индейца, на островах Хуан-Фернандес оказался еще один невольный отшельник, история которого получила большую известность и навела Даниэля Дефо на мысль написать роман о приключениях Робинзона Крузо на необитаемом острове.
Мы не будем рассказывать о всех экспедициях, в которых принимал участие Дампир. Скажем только, что в 1686 г. он посетил острова Галапагос. Так как эта кампания для английских пиратов была неудачной, то капитан Сван, на корабле которого в то время служил Дампир, отправился в Ост-Индию, где испанцы, не ожидавшие появления флибустьеров, могли быть застигнуты врасплох. Самое меньшее, на что надеялись английские пираты, — это захватить где-нибудь у Манилы испанский галион. Но в пути у них вышли все припасы. Изголодавшиеся матросы не в шутку угрожали, что если капитан не сможет добыть продовольствие, то поочередно будут съедены все, кто настаивал на этом злосчастном плавании к Филиппинам. После капитана на очереди был Дампир. По этому поводу он шутливо замечает в своих записках: «Когда мы пристали к одному из островов и погрузили продукты, капитан Сван обнял меня и сказал: „Дампир, пожалуй, из вас получилось бы плохое кушанье". И он был прав, ибо я был настолько же тощ и изнурен, насколько он жирен и дороден».
Плавание сопровождалось всевозможными приключениями. Отдохнув и набравшись сил, англичане принялись за пиратские набеги. Дампир и капитан Сван своими внезапными налетами наводили панику на жителей Минданао, Манилы, Молуккских островов и даже южнокитайского побережья.
(Дампир высаживался и на северном берегу Австралии, который поразил его своей бесплодностью и дикостью. «Еще нельзя сказать, — писал он, — остров это или целый континент; но в одном я уверен: он не соприкасается ни с Азией, ни с Африкой, ни с Америкой».)*
На Никобарских островах заболевший Дампир расстался со своими товарищами и в туземном каноэ еле живой добрался до Суматры, где и нашел убежище. Оправившись от болезни, он объехал весь южный берег Азии, побывал в Малакке, Тонкине, Мадрасе и Бенкулене. Здесь он нанялся артиллеристом на английское военное судно и, прослужив пять месяцев, дезертировал и прибыл в Лондон. Рассказы о его удивительных приключениях привлекли к нему внимание в светских кругах, и он был представлен лорду Адмиралтейства, графу Оксфордскому.
Вскоре Дампир получил в командование военный корабль «Робак» и 14 января 1699 г. отправился на нем через Магелланов пролив исследовать «Южный материк» (Австралию) и прилегающие к нему земли. Кроме того, англичанину было поручено высаживаться на неизвестных архипелагах в Тихом океане.
Десятого марта он пересек экватор и направился в Бразилию, но встречные ветры помешали ему достичь берегов Патагонии. Тогда командир изменил намеченный маршрут и пошел к мысу Доброй Надежды, а оттуда, держась юго-восточного направления, к. западным берегам Новой Голландии, как называли тогда Австралию. Этот продолжительный переход через Индийский океан завершился 6 августа благополучной высадкой в бухте Морских Собак (близ залива Шарк).
Дампир, попав снова в бесплодную часть Австралии, ничего не нашел, кроме безводной пустыни, лишенной почти всякой растительности. Целый месяц он шел вдоль берега, несколько раз высаживался, но местность была все такой же безотрадной. Во время одной высадки произошла стычка с туземцами. Их молодой предводитель, человек статный и ловкий, поразил англичан необычной внешностью. Вокруг глаз у него были проведены белые круги и белая же полоса шла от лба до кончика носа, грудь и руки также были выкрашены в белый цвет. Черная кожа, курчавые волосы, дикий и свирепый взгляд, высокий рост — таковы, по Дампиру, отличительные признаки австралийской расы.
Английский корабль продолжал плыть к северу до залива, получившего название Робак, пока недостаток воды и продовольствия, мели и северо-западные муссоны не заставили Дампира отказаться от дальнейшего исследования австралийского побережья. Пройдя, таким образом, более трехсот миль, он решил направиться к острову Тимор, чтобы дать отдых измученному экипажу. Но эти моря были почти незнакомы англичанам, а карты, полученные в Адмиралтействе, оказались совершенно неудовлетворительными. Поэтому Дампир долго блуждал по морям, прежде чем ему удалось найти остров Тимор. Прибытие английского корабля в одну из гаваней, известных только голландцам, вызвало среди них замешательство, но, не желая вступать в конфликт с могущественной державой, они все же оказали Дампиру хороший прием.
После недолгой стоянки, снова пустившись в море, он направился к северному берегу Новой Гвинеи и 4 февраля 1700 г. достиг острова Вайгео. Над берегом вились тучи птиц, похожих на обыкновенных голубей, а после захода солнца появились громадные летучие мыши. Больше всего Дампира поразили огромные раковины-гребешки. Плывя отсюда на восток, Дампир достиг сначала острова Короля Вильгельма, а потом островов Схоутена. 24 февраля экипаж стал свидетелем странного зрелища: «…две рыбы, с виду напоминавшие макрель, но только желтовато-зеленоватого цвета, сопровождали судно в течение пяти или шести дней. Встретив морскую змею, они пустились за ней в погоню. Большая змея, держа над водой голову, спасалась от них с поразительной быстротой, в то время как обе преследовательницы все время старались схватить ее за хвост. Но когда змея оборачивалась, одна из рыб останавливалась перед нею, а другая тотчас же пристраивалась сзади. Пока их было видно, они гнались за морским чудовищем, ежеминутно готовым к обороне».
Двадцать пятого февраля Дампир стал на якорь у гористого острова длиною около десяти лье, лежащего северо-восточнее архипелага Адмиралтейства; он дал этому острову имя Сент-Маттиас (Св. Матвея). Немного дальше он открыл остров, который был назван Бурным из-за страшных ветров, помешавших пристать к берегу. Дампир предполагал, что находится у Новой Гвинеи, но в действительности это была Новая Ирландия. Он хотел было высадиться, но не успел еще спустить шлюпку, как корабль окружили десятки пирог с двумя или тремя сотнями гребцов. В то же время большая толпа островитян собралась на берегу. Понимая, что в таких условиях высаживаться рискованно, Дампир приказал отчалить. Но как только был поднят якорь, туземцы стали забрасывать корабль камнями, которые очень ловко метали на большое расстояние с помощью какого-то снаряда вроде пращи. Англичане назвали это место Бухтой фрондеров[215]. Впрочем, достаточно было одного пушечного выстрела, чтобы привести туземцев в оцепенение и положить конец враждебным действиям (но Дампир решил покинуть остров без кровопролития)*. К юго-западу от Новой Ирландии оказался другой, еще больший остров, который Дампир назвал Новой Британией. Он прошел через пролив Сент-Джорджес-Чаннел, разделяющий оба острова, и после этого открыл еще несколько мелких островов: Вулкана, Короны, Лонг-Рич и другие.
После продолжительной крейсировки, сопровождавшейся столь важными открытиями, Дампир снова вышел к северному берегу Новой Гвинеи и отсюда направился к западу. Вскоре он добрался до острова Церам (Молуккские острова) и после длительной стоянки отправился в обратный путь. Сперва он достиг Борнео, затем прошел Макассарский пролив и 23 июня высадился в Батавии, на острове Ява, где оставался до 17 октября.
Уже в Атлантическом океане корабль дал такую сильную течь, что с трудом удалось 23 февраля 1701 г. дойти до острова Вознесения. Прежде чем корабль затонул, с него успели выгрузить все имущество. К счастью, на острове Вознесения оказался не только источник с пресной водой, но и много черепах, коз и мелкой дичи. С голоду здесь умереть было нельзя, но ожидание проходящего судна могло затянуться на несколько месяцев.
Тем не менее уже 2 апреля к острову Вознесения пристал английский корабль; Дампир со своими спутниками был принят на борт и благополучно вернулся в Англию.
Наш рассказ о Дампире еще не закончен. Мы вновь коснемся его деятельности, когда будем говорить о другом английском мореплавателе, Роджере Вудсе[216].
II
(Если англичане после неудач Кабота, Фробишера и Девиса отказались на некоторое время от попыток найти Северо-Западный проход из Атлантического в Тихий океан, то это не значило, что они оставили всякую мысль о морском пути из Европы в Китай и Индию мимо берегов Северной Америки, в обход испанских и португальских владений. Мы знаем, что в конце концов этот пресловутый Северо-Западный проход был открыт, но открыт лишь в недавнее время[217], да и то только затем, чтобы обнаружилась его полная практическая непригодность.
В XVII в. англичане сделали еще несколько попыток найти Северо-Западный проход. После Девиса важнейшие арктические экспедиции связаны с именем Генри Гудзона (ок. 1550 — 1611), одного из самых выдающихся мореплавателей того времени.)
В самом начале XVII в. Гудзон заключил договор с «Московской компанией лондонских купцов», взяв на себя обязательство отыскать Северо-Западный проход. Первого мая 1607 г. он покинул Англию на простом барке[218] «Добрая Надежда» с командой в двенадцать человек.
Тринадцатого июня он достиг восточного берега Гренландии под 73° северной широты и назвал крайний восточный выступ гренландского побережья «Остановкой с надеждой» (позже это место было названо Землей Гудзона). Погода стояла хорошая, и температура не опускалась ниже десяти градусов. Отсюда Гудзон взял курс на северо-восток. 2 июля температура резко упала, как это часто бывает в северных странах, но море было свободно и, воспользовавшись безветрием, Гудзон продолжал двигаться вперед. 14 июля судно достигло северной части островов Шпицберген, которые были приняты Гудзоном за Новую Землю. Многочисленные следы белых медведей и песцов, масса водяных птиц и ручейки пресной воды, причем один из ручейков оказался совсем теплым, — все убедило мореплавателей, что жизнь в это время года возможна даже и под такими высокими широтами.
Поднявшись еще севернее, до 80°23' северной широты, куда не заходил еще ни один мореплаватель, Гудзон встретил непреодолимую стену льда и вынужден был повернуть обратно. По пути в Англию он открыл небольшой остров, по-видимому Ян-Майен, позднее названный так по имени вторично «открывшего» его голландского капитана.
Так как маршрут, проложенный Гудзоном во время первого плавания, не дал положительных результатов, то было решено попытаться достичь берегов Восточной Азии другой дорогой. 21 апреля следующего года он снова отправился в плавание, вторично достиг Шпицбергена, но, остановленный тяжелыми льдами, вынужден был вернуться в Англию, не решив поставленной задачи. «Московская компания английских купцов», снарядившая обе экспедиции, отказалась от дальнейших поисков. Это, без сомнения, и побудило Гудзона перейти на службу к голландцам.
В 1609 г. амстердамская торговая компания вверила Гудзону командование судном «Хальфмун» («Полумесяц»), предоставив ему свободу выбора между северо-западным и северо-восточным путями. По примеру Баренца тот решил искать проход в Китай, следуя на восток через Карское море.
Двадцать пятого марта он покинул гавань на острове Тессел и, обогнув мыс Нордкап, пошел к Шпицбергену, а затем к Новой Земле. Команда состояла из голландцев и англичан, плававших до этого только в Ост-Индию. У берегов Новой Земли матросы взбунтовались, устрашившись холода и льдов. Гудзон вынужден был уступить, предложив непокорному экипажу на выбор два пути — либо через Девисов пролив, либо вдоль берегов Виргинии, где, по слухам, должен был находиться проход в «Южное море». Само собой разумеется, матросы предпочли второй вариант. И тогда Гудзон, чтобы издержки амстердамской компании не пошли на ветер, направился к Лофотенским и Фарерским островам; спустившись затем до 44° северной широты, он начал поиски пролива у американского побережья.
Восемнадцатого июня он высадился на материке, чтобы заменить фок-мачту[219], сломанную во время бури, и, воспользовавшись случаем, удачно выменял у местных жителей большую партию пушнины. Но вскоре торговлю пришлось прекратить, так как недисциплинированные матросы своим вымогательством возбудили негодование туземцев. Желая избежать кровопролития, Гудзон поспешил отчалить.
Он продолжал плыть вдоль американского берега на юг и в начале августа под 40°30' северной широты открыл большую бухту, которую обследовал в лодке более чем на восемьдесят километров вглубь, а затем между двумя островами обнаружил устье великолепной реки и дал ей свое имя. (Исследователь поднялся вверх по реке до того места, где ныне находится город Олбани, и вернулся разочарованный, не найдя прохода. Позднее, в 1613 г., в устье реки, открытой Гудзоном, был заложен город Новый Амстердам — впоследствии Нью-Йорк.)*
Между тем стали подходить к концу съестные припасы, а возобновить их на берегу не было никакой возможности. И тогда команда, в продолжение всей экспедиции навязывавшая капитану свою волю, большинством голосов решила вернуться в Голландию. Несмотря на то, что командир предполагал зимовать на Ньюфаундленде, он так и не смог сломить упрямства матросов. 7 декабря по пути в Голландию Гудзон, неизвестно по какой причине, высадился в Дортмуте, и здесь он и его экипаж были задержаны, а корабль конфискован английскими властями.
В следующем, 1610 г. Гудзон, невзирая на все пережитые невзгоды, опять предложил свои услуги голландской компании; но выставленные ею условия заставили его покинуть Голландию и заключить договор с английской компанией. Последняя предоставила Гудзону пятидесятипятитонный барк «Дискавери» («Открытие»), Впрочем, и английские купцы постарались ограничить свободу действий командира, настояв на том, чтобы он принял в качестве помощника опытного моряка Колберна, которому компания вполне доверяла. Колберн был наделен почти неограниченными полномочиями. Чувствуя себя оскорбленным, Гудзон поспешил избавиться от навязанного ему надсмотрщика, высадив того на берегу Темзы с вежливым письмом, в котором старался оправдать перед компанией свое самоуправство.
В первых числах мая, когда корабль остановился в одном исландском порту, экипаж, сочувствовавший Колберну, взбунтовался, но Гудзону вскоре удалось восстановить свою власть. 1 июня он вышел из Исландии, 15-го достиг южной оконечности Гренландии и еще через несколько дней был уже у пролива Фробишер (приняв, по-видимому, за пролив одну из бухт юго-восточного берега Гренландии). Увидев потом землю, названную Джоном Девисом Дезолейшн (Земля запустения), путешественник поплыл на северо-запад и углубился в пролив, получивший впоследствии его имя.
(Последнюю запись Гудзон сделал в своем дневнике 3 августа:
«После того как наши люди побывали на берегу и записали свои наблюдения, мы поплыли по узкому проходу. Течение действительно шло с севера, и глубина у берега была 30 футов. Мыс у выхода из пролива с южной стороны я назвал Вулстенхолм».
Все, что мы знаем об исходе этого путешествия, основано на рассказах взбунтовавшейся команды.)*
К концу сентября корабль прошел вдоль восточной стороны Гудзонова залива до его южного конца, нынешнего залива Джемс, где командир и высадил на берег одного офицера, подстрекавшего матросов к бунту. Но эта мера еще больше возбудила негодование экипажа.
В первых числах ноября, обнаружив, что залив с запада закрыт, Гудзон решил остаться на зимовку и выбрал для этого подходящую бухту. Следует заметить, что поступил он весьма опрометчиво. Продовольствия было взято из Англии всего на полгода и большая часть была уже израсходована. Вместе с тем мало было надежд добыть пропитание на этой скудной земле. С другой стороны, отношения Гудзона с экипажем к тому времени настолько обострились, что он не мог рассчитывать ни на дисциплинированность, ни на добрую волю матросов.
(Однако вопреки ожиданиям англичане провели зиму без особых лишений. Хотя люди и были переведены на крайне скудный рацион, им посчастливилось возместить недостаток пищи удачной охотой на птиц, которые иногда залетали сюда целыми стаями.)*
Но как только пришла весна и судно получило возможность отправиться в обратный путь в Англию, Гудзон понял, что его судьба решена. В соответствии с этим он сделал ряд распоряжений, выдал каждому его порцию галет, заплатил жалованье и стал ждать развития событий. Ожидание не было долгим. Заговорщики схватили капитана, его сына, одного волонтера, плотника и пять матросов, посадили их в шлюпку и бросили на волю волн, не дав ни оружия, ни провизии, ни инструментов. Мятежники добрались до Англии, хотя и не все: двое были убиты в стычке с индейцами, один умер от болезни, а еще двое серьезно пострадали от голода. Никакого судебного преследования против них не было начато. Только в 1674 г. компания нашла место на одном из своих судов для сына «пропавшего при поисках Северо-Западного прохода» Генри Гудзона, который оказался без всяких средств к существованию.
(В апреле 1612 г. компания лондонских купцов снарядила новую экспедицию для открытия Северо-Западного прохода. Два корабля под командой Томаса Баттона обошли весь Гудзонов залив, после чего англичане окончательно убедились, что его западные берега закрыты и там нет никакого пролива. Поэтому место на западном берегу залива, где высаживался Баттон, было выразительно названо бухтой Обманутой Надежды. После трудной зимовки, во время которой умерло много людей, Баттон вернулся в Англию и сообщил компании лондонских купцов, что Северо-Западный проход, по его мнению, следует искать к северу от острова Саутгемптон. Положительным результатом этой экспедиции было тщательное исследование западных берегов Гудзонова залива.
Следующую экспедицию в 1614 г. возглавил капитан Гиббонс. Ветром его отнесло к берегам Лабрадора, и самое большое, что он сумел сделать, так это ряд научных наблюдений над морскими приливами и отливами, колебаниями температуры и другими явлениями природы в этих широтах.)*
Командовать четвертой экспедицией та же компания лондонских купцов поручила Роберту Байлоту, единственному уцелевшему офицеру из команды Гудзона.
Штурманом был приглашен известнейший из тогдашних моряков Уильям Баффин (1584-1622), слава которого совершенно затмила славу Байлота. Баффин был опытным полярным мореходом. В 1612 г. он плавал к западному берегу Гренландии, а в 1613 и 1614 гг. — к берегам Шпицбергена.
Шестнадцатого апреля 1615 г. экспедиция Байлота и Баффина вышла из устья Темзы на том же самом пятидесятипятитонном барке «Дискавери», на котором Гудзон совершил свое последнее плавание.
(Шестого мая путешественники прошли мимо мыса Фарвель. 30 мая они были уже у входа в Гудзонов пролив близ острова Резольюшен, а в конце июня достигли острова Солсбери. Отсюда они повернули к северо-западу и занялись поисками прохода к северу от острова Саутгемптон. Заметив, что течение идет к северу, Байлот и Баффин настолько уверовали в существование в этих местах Северо-Западного прохода, что мыс, встретившийся им 13 июля под 62°2' северной широты и 85° западной долготы, назвали Утешением. Но надежды мореплавателей вскоре сменились разочарованием. Течение сделало резкий поворот и понесло корабли в противоположном направлении, а вдали все море было покрыто льдами. После этого путешественникам ничего не оставалось, как повернуть назад.)* 9 сентября они благополучно вернулись в Англию, не потеряв ни одного человека.
Но уверенность в существовании прохода к берегам Азии была у Баффина и Байлота так велика, что в следующем, 1616 г. они снова отправились на северо-запад; на этот раз они решили, однако, искать проход в направлении Девисова пролива. Выйдя 16 марта из устья Темзы, уже 17 мая капитаны были в Девисовом проливе и к концу мая обогнули мыс Хоп-Сандерсон, этот крайний северный пункт, достигнутый некогда Девисом. Сильный встречный ветер вынудил их 2 июня бросить якорь под 77°44' северной широты среди группы островов, которым они дали название Островов женщин, так как встретили здесь несколько привлекательных эскимосок. Через две недели корабль, чтобы избежать столкновения с плавучими льдами, вошел в небольшую бухту. Эскимосы принесли для обмена много моржовых бивней, рогов мускусного быка[220], что и дало основание назвать это место Роговой бухтой.
Первого июля под 75°40' северной широты открылось чистое, свободное от льда море. Воспользовавшись этим, Байлот повел судно дальше к северу. (На следующий день показался высокий мыс (полуостров Хейс) и через несколько часов — глубокий пролив, которому капитаны присвоили имя Джона Вулстенхолма, знатного покровителя компании Северо-Западного пути (Вулстенхолм-фиорд).)*
Наконец, за 78° путешественники достигли входа в пролив, составляющий продолжение Баффинова залива, и дали этому проливу имя Смит в честь председателя той же самой торговой компании, на средства которой снаряжались полярные экспедиции.
Нагромождение льдов помешало Байлоту и Баффину подняться дальше к северу. Обнаружив 8 июля лежащие у входа в пролив Смит острова Кэри, исследователи повернули на юго-запад. Оказавшись на западном берегу Баффинова залива, они открыли также пролив Джонс, остров Коберг и пролив Ланкастер, который и является входом в Северо-Западный морской пролив. Но именно у входа в этот пролив Байлот и Баффин потеряли последнюю надежду достигнуть поставленной цели и пришли к ошибочному выводу, что в северной части Девисова пролива «нет ни прохода, ни надежды на проход». Среди экипажа распространилась цинга, заставившая положить конец дальнейшим изысканиям. 30 августа Баффин и его спутники вернулись в Англию.
Если эта экспедиция и не увенчалась полным успехом, то все же она дала значительные результаты. Байлот и Баффин нанесли на карту открытые ими моря и земли, лежащие между Гренландией и огромным островом, названным позже Баффиновой землей. Кроме того, они сообщили в своем отчете директору компании, что обследованные ими за Девисовым проливом воды изобилуют рыбой, китами, моржами и тюленями и представляют отличное место для промысла. Однако прошло еще немало времени, прежде чем английские рыбаки и промышленники решились заходить в эти высокие широты.
(Экспедиция Байлота и Баффина привела также и к определенным отрицательным последствиям. Доверяя авторитету Баффина, утверждавшего, что поиски Северо-Западного прохода к северу от Девисова пролива бесполезны, исследователи на протяжении двух следующих столетий оставляли вне поля зрения Баффинов залив, и потому открытие Северо-Западного прохода задержалось до середины XIX в. В XVII столетии были сделаны только три попытки найти заветный путь. В 1619 г. датчанин Йене Мунк достиг устья реки Черчилль, впадающей в Гудзонов залив у 59° северной широты. За время зимовки он потерял почти всех своих спутников и только с двумя матросами вернулся на лодке в Европу. В 1631 и в 1632 гг. на поиски Северо-Западного прохода отправились один за другим английские мореплаватели Льюк Фокс и Томас Джемс, но их экспедиции в области Гудзонова залива также не увенчались успехом и не дали ничего существенно нового географической науке.)*
Перенесемся теперь снова в Канаду и посмотрим, что происходило там после того, как Жак Картье попытался основать в устье реки Святого Лаврентия первую французскую колонию. Правительство не оказывало ей никакой поддержки. Итальянские походы Франциска I, а также внутренние неурядицы и религиозные распри во Франции отодвинули колонизаторскую деятельность на второй план. Правда, горстка французов, оставшихся в Канаде, получала некоторые подкрепления из Дьеппа и Сен-Мало, но только в тех редких случаях, когда в устье реки Святого Лаврентия заходили рыболовные суда. Это убогое поселение, влачившее самое жалкое существование, почти не пополнялось новыми эмигрантами из Франции.
Так обстояло дело до тех пор, пока в Канаде не появился французский дворянин Самюэль Шамплен (1567-1635), ветеран войн Генриха IV, который в течение двух с половиной лет странствовал в Ост-Индии и был привлечен командором де Шастом и сеньором де Понграве для продолжения исследований Жака Картье и выбора самых благоприятных мест для строительства городов и иных жилых центров. Не будем перечислять способы, с помощью которых Шамплен исполнял свою роль колонизатора, или огромные заслуги, которые позволили назвать его отцом Канады. Мы займемся только теми сторонами его деятельности, и не менее блестящими, которые касаются его географических открытий в глубине континента.
Отправившись из Онфлера 15 марта 1603 г., экспедиция поднялась сначала по реке Святого Лаврентия до гавани Тадуссак, в восьмидесяти лье от устья. Французы были дружелюбно встречены местными жителями, которые, по словам путешественника, «не имели ни веры, ни закона и жили, как звери, без Бога и без религии». Оставив здесь свои корабли, Шамплен поднялся на барке до водопада Сен-Луи, где приходилось уже бывать Жаку Картье, и осмотрел окружающую местность. Вернувшись во Францию, Шамплен представил королю отчет о своем путешествии.
Генрих IV решил продолжить предприятие. Эймар де Шаст к тому времени умер, и его привилегии вместе с титулом вице-адмирала и губернатора Аркадии (так называли Новую Шотландию) были переданы другому предпринимателю — де Мону, который и отправил новую экспедицию. На этот раз Шамплен провел в Канаде три года, совмещая колонизаторскую деятельность с географическими исследованиями. Внимательно осматривая берега атлантического побережья, он высаживался на острове Кейп-Бретон, исследовал залив Фанди, откуда спустился дальше на юг, до залива Кейп-Код. В то же время Шамплен предпринимал поездки внутрь страны и завязывал отношения с индейцами, стараясь привлечь их на свою сторону. Вместе с восемьюдесятью моряками он построил в юго-западной Аркадии поселок и остался в нем зимовать. О трудностях этой зимовки можно судить по тому, что половина колонистов вымерла от цинги.
После первой поездки во Францию за поселенцами Шамплен в 1608 г. вернулся в Канаду и восстановил форт — на том месте, где находится город Квебек. Следующий год он посвятил плаванию по реке Святого Лаврентия и географическим исследованиям. Воспользовавшись застарелой враждой между индейскими племенами, Шамплен обещал помочь алгонкинам и гуронам в их борьбе с ирокезами. Поэтому алгонкины охотно согласились проводить его по реке Святого Лаврентия до страны ирокезов. Летом 1609 г. Шамплен поднялся с индейцами на пироге до озера Сент-Питер, а оттуда прошел по реке Ришелье к большому величественному озеру, названному затем его именем. На берегах этого озера разыгралось сражение с ирокезами, из которого французы и дружественные им гуроны вышли победителями.
В 1610 г. Шамплен вместе с алгонкинами и гуронами предпринял новый поход в страну ирокезов и, применив на этот раз артиллерию, наголову разбил противника. При нападении на одно ирокезское селение он пошел на хитрость, напоминающую тактический прием ахейцев при взятии Трои[221]. Большая фигура деревянного рыцаря была поставлена ночью у самого селения, а наутро, когда возле «рыцаря» собралась толпа изумленных ирокезов, спрятанные в ней мушкетеры открыли огонь и нагнали страх на суеверных индейцев. После этого француз и его союзники легко овладели укрепленным селением.
Во время очередной поездки во Францию Шамплен был назначен губернатором быстро разраставшегося Квебека. В 1611 г. он основал новое поселение — Монреаль, а затем занялся исследованием областей, лежащих к северо-западу. Он поднялся по реке Оттаве, осмотрел озеро Гурон, добрался по суше до озера Онтарио и объехал его на челне. Эти путешествия, сопровождавшиеся непрерывными столкновениями с ирокезами, заняли несколько лет.
Трудно что-нибудь выделить в необыкновенно насыщенной жизни Шамплена. В своих путешествиях, исследованиях он никогда не забывал об интересах Франции. И если бы колониальная политика Людовика XIV и его наследника была иной, мы бы владели в Америке колонией, которая не уступала бы в процветании Соединенным Штатам. Несмотря на отказ французов, Канада сохранила горячую любовь к своей матери-родине.
(В дальнейшем Шамплен был занят в основном колонизаторской деятельностью. Все его экспедиции, все его исследования имели одну цель — способствовать процветанию Новой Франции, как называли тогда Канаду. Но еще при жизни Шамплена началась ожесточенная борьба французов с англичанами за преобладание в Канаде. В XVIII в. Канада стала английской колонией, но французские поселенцы не раз поднимали восстания, стремясь вернуть американские земли своему отечеству.)*
После Шамплена выдающимся исследователем различных областей Северной Америки был Рене Робер Кавелье де Ла Саль (ок. 1640-1687). За четыре десятилетия, истекшие после смерти Шамплена, французские колонии укрепились и заняли обширные территории Канады. Бродившие по лесам охотники ежегодно доставляли вместе с пушниной и новые сведения о внутренней части материка. Способствовали этому и путешествия миссионеров, особенно патера Жака Маркета, обследовавшего Великие озера, течение реки Миссисипи до впадения в нее реки Арканзас и реку Иллинойс. В этой связи следует также упомянуть губернатора Новой Франции, графа Луи Фронтенака и управляющего судебными и полицейскими учреждениями Талона, которые поощряли исследователей и оказывали им содействие.
В конце шестидесятых годов в Канаду приехал без определенной цели молодой человек по имени Кавелье де Ла Саль. «Он родился в Руане, — говорит его биограф Шарльвуа, — в богатой купеческой семье. Несколько лет он воспитывался в школе иезуитов, был человеком образованным и одаренным, честолюбивым и настойчивым. У него не было недостатка ни в решимости, чтобы отважиться на рискованное предприятие, ни в постоянстве, чтобы довести любое дело до конца, ни в твердости духа, чтобы противостоять препятствиям, ни в средствах, чтобы осуществить свои замыслы. Однако он не сумел снискать любовь и приобрести расположение тех людей, в чьих услугах он больше всего нуждался, а достигнув власти, пользовался ею с жестокостью и высокомерием. С таким характером он не мог добиться успеха и действительно его не добился».
В своих записках почтенный Шарльвуа безусловно сгущает краски, недооценивая сделанное Ла Салем открытие, которое, может быть, не уступает по своему значению открытию Амазонки, сделанному Франсиско де Орельяной в XVI в., и открытию в XIX в. Генри Мортоном Стенли реки Конго.
Как бы то ни было, приехав в Канаду, Ла Саль начал посещать индейские селения, прилежно изучать туземные наречия, знакомиться с нравами и обычаями местных жителей. В то же время он старался собрать у охотников как можно больше сведений о реках и озерах. Сообщив графу Фронтенаку план своих будущих исследований, он не только заручился его поддержкой, но и был назначен начальником отдаленного форта, построенного при выходе реки Святого Лаврентия из озера Онтарио. Там Ла Саль встретил «лесного разведчика», скупщика пушнины Луи Жолье, который рассказал ему о своем путешествии вместе с патером Маркетом по Великим озерам и большой реке Миссисипи, уходящей далеко на юг.
Ла Саль сразу же оценил выгоду, какую можно было извлечь из такого важного пути, в особенности если, как он предполагал, Миссисипи впадает в Мексиканский залив, и в уме его тотчас же созрел план путешествия от истоков до устья Миссисипи. «В таком случае, — рассуждал Ла Саль, — через Великие озера и приток Миссисипи, Иллинойс, можно будет установить сообщение между рекою Святого Лаврентия и Антильскими островами. Какую неоценимую пользу извлечет Франция из этого открытия!»
Ла Саль поделился с графом Фронтенаком своим грандиозным замыслом исследования Миссисипи и расширения французских владений до Мексиканского залива и, получив от него рекомендательные письма к морскому министру и другим влиятельным лицам, отправился во Францию, чтобы выхлопотать королевский патент на открытия в Новом Свете и монопольную торговлю бизоньими шкурами. Всесильный Кольбер[222] представил Ла Саля королю, который даровал ему дворянство, ввел во владение землями в Новом Свете и назначил губернатором тех стран, которые он откроет в будущем.
Четырнадцатого июля 1678 г. Ла Саль выехал из Ла-Рошели в Канаду. С ним отправились тридцать солдат, рыцарь Анри де Тонти, потерявший руку в одном из сражений, и францисканский монах Луи Аннепен, сопровождавший затем Ла Саля во всех путешествиях. Из Франции были захвачены якоря, паруса и снасти для постройки на озере Эри речного судна.
(Пока сооружался корабль, Ла Саль продолжал исследовать окрестные области, изучал быт индейцев и скупал у них меха, устроив большой склад в основанной им крепости на берегу Ниагары. Одновременно скупкой мехов занимался и Анри де Тонти, но только в других районах, а патер Аннепен проповедовал среди индейцев христианскую веру и составил первое из известных нам описаний Ниагарского водопада.)*
К середине августа 1679 г. корабль «Грифон» был готов к отплытию. Ла Саль, присоединив к экипажу двух францисканских монахов, отправился из озера Эри к озеру Гурон, а оттуда — к озеру Мичиган. По дороге «Грифон» выдержал страшную бурю, заставившую отложить путешествие по Миссисипи. Пока рыцарь Тонти собирал разбежавшийся экипаж, кредиторы распродали в Квебеке имущество Ла Саля, и теперь вся надежда у него была на меха, сложенные в Ниагарской крепости. Однако «Грифон», отправленный туда за пушниной, на обратном пути бесследно исчез; потонул он или был разграблен индейцами — так и не удалось установить. Но, несмотря на все эти неприятности, Ла Саль все же решил приступить к осуществлению своего плана.
Ограничившись исследованием канадской водной системы, он перешел со своим отрядом линию, отделяющую Великие озера от бассейна Миссисипи, и достиг Иллинойса. Здесь Ла Саль попал в очень трудное положение, так как на своих людей он не мог положиться, а иллинойсские индейцы, бывшие до этого союзниками французов, перешли на сторону ирокезов и не скрывали своих враждебных чувств.
Ла Саль должен был во что бы то ни стало вернуть доверие индейцев. Терять ему уже было нечего, и он отважился на отчаянно смелый шаг. С двадцатью солдатами он неожиданно явился в индейский лагерь, в котором было более трех тысяч воинов, и гордо проехал через все селение. Индейцы, пораженные такой храбростью, сразу же изменили свое отношение к Ла Салю и перестали чинить ему препятствия. Тогда Ла Саль, не теряя времени, построил на берегу озера Пеория форт Кревкер (Огорчение), назвав его так в память о пережитых невзгодах. Форт Кревкер должен был служить базой для дальнейших исследований.
Оставив здесь Тонти во главе небольшого гарнизона, Ла Саль, все еще надеясь на возвращение «Грифона», отправился с тремя индейцами и одним французом в форт Катарокуа, отстоящий от Кревкера на пятьсот лье. В то же время он снарядил в путь патера Аннепена, поручив ему подняться по реке Миссисипи и, если удастся, дойти до ее истоков.
«Оба путешественника, — пишет Шарльвуа, — выехали из форта Кревкер 28 февраля 1680 г. и, достигнув Миссисипи, поднялись на пироге вверх по реке до 46° северной широты, пока не были остановлены большим водопадом. Аннепен дал ему имя в честь святого Антония Падуанского (Сент-Антуан). Потом, не знаю каким образом, они попали в руки индейцев из племени сиу, которые долго держали их в плену».
На обратном пути в Катарокуа Ла Саль, открыв новое место, пригодное для сооружения форта, вызвал туда Тонти, который сразу же принялся за работу, тогда как Ла Саль продолжил свой путь.
В конце концов Ла Саль прибыл в Катарокуа, где его ждали печальные вести, такие вести, что человек менее закаленный пришел бы в полное отчаяние. Мало того, что сгинул без следа «Грифон» с грузом пушнины на десять тысяч экю[223], — потерпел крушение корабль, везший Ла Салю из Франции много ценных товаров стоимостью около 22000 франков.
А враги тем временем распустили слух, будто его давно уже нет в живых. Единственное, что сумел сделать Ла Саль, — опровергнуть сплетни о своей мнимой смерти. Никакие дела его больше здесь не задерживали. С огромными трудностями проделав обратный путь в форт Кревкер, он очень удивился, не найдя там ни одного француза.
А случилось вот что. Люди, оставленные в Кревкере, восстали против Тонти, растащили продукты и разбежались. Тонти, оставшись с пятью солдатами среди иллинойсских индейцев, возмущенных грабежами французов, вынужден был 11 сентября 1680 г. покинуть форт. Направился он к озеру Мичиган, в селение Макинако.
Ла Саль снова занял полуразрушенный форт Кревкер и, доверив его небольшому гарнизону, пошел на поиски Тонти. Ла Саль искал его на восточном берегу Мичигана, а Тонти в это время был на западном. Только в мае 1681 г. встретились они в Макинако, там, где теперь стоит Чикаго.
Потеряв свои средства, Ла Саль уже не мог построить другое судно и решил приобрести несколько обыкновенных пирог. В декабре 1681 г. во главе отряда из пятидесяти четырех человек он спустился на санях с привязанными к ним пирогами по Иллинойсу и в феврале следующего года добрался до Миссисипи. Когда закончился ледоход, путешественники поплыли вниз по великой реке, делая время от времени остановки для осмотра берегов и притоков. Ла Саль исследовал устье Миссури, устье Огайо, где построил небольшой форт, проник в Арканзас и объявил его владением Франции, углубился в страну, населенную индейцами начезами, и заключил с ними союз; наконец 9 апреля, пройдя на пироге триста пятьдесят лье, он достиг Мексиканского залива. Замысел, так долго лелеянный Ла Салем, был выполнен! Все открытые им земли он назвал в честь короля Луи (Людовика) XIV Луизианой и торжественно присоединил к владениям Франции.
Возвращение в Канаду отняло у Ла Саля больше года. В этом нет ничего удивительного, если учесть, что на обратном пути путешественникам приходилось бороться с быстрым течением Миссисипи и страдать от голода. Но несокрушимая энергия и сильная воля Ла Саля превозмогли все трудности.
Между тем в Квебеке его ждали новые неприятности. Вместо отозванного Фронтенака пост губернатора занял Лефевр де ла Барр, который отнесся к Ла Салю с предубеждением и в своем отчете Людовику XIV так оценил его открытие: «Этот путешественник с двумя десятками французских и туземных бродяг действительно достиг Мексиканского залива, выставляя себя монархом и творя всякие бесчинства, прикрывая насилия над народами дарованным ему вашим величеством правом вести монопольную торговлю в тех странах, какие ему удастся открыть».
Чтобы оправдаться перед королем и восстановить свою репутацию, Ла Саль поехал во Францию. Он не только доказал несправедливость возведенных на него де ла Барром обвинений, но и сумел заинтересовать морского министра планом исследования устья Миссисипи со стороны моря. Ла Саль предложил построить там крепость и основать колонию. Король, одобрив это предложение, назначил Ла Саля губернатором Луизианы. Под его власть должна была перейти огромная территория от озера Мичиган до Мексиканского залива, во много раз превосходящая территорию Франции.
В то же время командующий эскадрой, доставившей Ла Саля в Америку, был в зависимости от него и после высадки поставлял Ла Салю все, что он требовал, если только это не наносило ущерб королю. Четыре корабля, в том числе сорокапушечный фрегат под командой г-на де Боже, должны были доставить двести восемьдесят человек, включая экипажи, к устью Миссисипи; эти люди и должны были составить ядро будущих колонистов. Солдат и ремесленников отбирали очень плохо, ни один из них не знал своего дела, но в этом убедились слишком поздно.
Отправившись из Ла-Рошели 24 июля 1684 г., маленькая эскадра была вынуждена почти сразу вернуться в порт, потому что, несмотря на прекрасную погоду, у фрегата отломился бушприт. Это необъяснимое происшествие положило начало разладу между господами де Боже и де Ла Салем.
Первый из них не мог перенести подчинения частному лицу и не простил этого Кавелье. Между тем не было ничего проще, чем отказаться от командования. У другого не было мягкости манер и учтивости, необходимых для возвращения расположения компаньона. Во время путешествия ссора разгорелась еще больше по причине помех г-на де Боже быстроте проведения и секретности экспедиции. Положение Ла Саля значительно осложнилось, после того как он по прибытии в Санто-Доминго тяжело заболел. Однако он выздоровел, и экспедиция снова вышла в море 25 ноября. Месяц спустя она вышла на широту Флориды; но «так как Ла Саля убедили, что в Мексиканском заливе все течения идут на восток, он не сомневался, что устье Миссисипи осталось значительно западнее; эта ошибка стала источником всех его невзгод».
И тогда Ла Саль приказал взять курс на запад; он прошел устье Миссисипи, даже не обратив внимания на явные признаки реки, на которые ему указывали спутники. Когда он заметил свою ошибку и попросил господина де Боже вернуться, тот не соизволил с этим согласиться. Ла Саль, увидев, что никак не сможет воздействовать на упрямый разум своего компаньона, решил высадить людей и выгрузить запас продовольствия в бухте Сен-Бернар. Де Боже противился его начинаниям, включая это последнее распоряжение, что делает мало чести как здравому смыслу, так и его патриотизму. Он не только не захотел выгрузить весь провиант, отговорившись, что часть его находится на самом дне трюма, а у него просто не было времени переместить груз, но еще и приютил у себя на борту капитана и экипаж флейты[224], груженной боеприпасами и рабочим инструментом, необходимым при строительстве новых поселений, то есть людей, которые, как все были убеждены, умышленно бросили свое судно на прибрежном мелководье сразу после кораблекрушения. Огромная толпа дикарей воспользовалась обычным в таких случаях замешательством и очистила флейту от всего, что только попалось под руку.
Ла Саль, обладавший счастливым талантом никогда не покоряться злой судьбе и находивший в себе силы сообразно обстоятельствам, приказал тем временем возводить укрепления. Чтобы подбодрить своих спутников, он сам не раз брался за тяжелую работу; но стройка продвигалась очень медленно из-за неумения колонистов.
Вскоре Ла Саль, пораженный сходством языка и привычек здешних обитателей и индейцев низовий Миссисипи, убедился, что недалеко ушел от великой реки, и сделал несколько вылазок, намереваясь до нее добраться. Но, хотя он и обнаружил края прекрасные и плодородные, нисколько не приблизился к заданной цели. Всякий раз, возвращаясь в форт, он становился все мрачнее и резче, а это вовсе не способствовало сохранению спокойствия в умах тех, кто был обозлен страданиями и бесцельностью своих усилий. Посеяли зерновые, но урожая из-за дождей почти не собрали. А то, что успело взойти, было скоро вытоптано дикарями и зверьем. Охотники, осмелившиеся отойти от лагеря, были убиты индейцами; болезни находили легкую добычу среди этих людей, изнемогающих от тоски, скуки и нищеты. За короткое время число колонистов сократилось до тридцати семи.
Наконец Ла Саль решился предпринять последнюю попытку добраться до Миссисипи, а потом, спустившись по этой реке, прибегнуть к помощи тех племен, с которыми он успел заключить союз. Выступив 12 января 1687 г. вместе с братом, двумя племянниками, двумя миссионерами и двенадцатью колонистами, он приблизился к земле индейцев сени, когда вследствие ссоры одного из его племянников с тремя колонистами те убили молодого человека и его слугу, а потом решили поступить так же с командиром отряда. Ла Саль, обеспокоенный отсутствием своего племянника, отправился его искать, девятнадцатого утром, вместе с отцом Анастасом. Увидев его, преступники спрятались в зарослях, и один из них выстрелил в голову Ла Салю из ружья, убив его на месте. Так погиб Робер Кавелье де Ла Саль, «человек со способностями, — как пишет Шарльвуа, — с широтой ума, смелый и твердый духом, который мог бы дойти до больших свершений, если бы вдобавок ко всем своим хорошим качествам он умел еще справляться со своим мрачным и желчным расположением духа, смягчать свою суровость или скорее жестокость своей натуры…» Его испачкали клеветой, но надо бы с тем большим тщанием остерегаться всех этих недоброжелательных слухов, «чтобы не стало общим местом преувеличение ошибок несчастных, приписывание им вины, когда таковой не было, особенно когда они сами толкнули себя к невзгодам и не смогли заставить себя полюбить. И самое печальное для памяти этого знаменитого человека заключается в том, что его жалели слишком немногие и что незначительный успех его предприятий — одного лишь последнего — отметил его наружностью авантюриста — для тех, которые судят по одному лишь внешнему виду. К несчастью, обычно этим отличается наибольшее число людей и, в какой-то степени, народная молва».
Мы мало что можем добавить к этим последним, столь мудрым словам. Ла Саль не сумел заставить людей простить ему его первый успех. Добавим только несколько обстоятельств его второй, неудачной экспедиции. Можно сказать, что он умер жертвой ревности и злой воли кавалера де Боже. Из-за такой вот мелочи мы не смогли основать в Америке достаточно сильную колонию, которая оказалась бы по происшествии известного времени в состоянии бороться против английских поселений.
(В конце XVII в. в устье Миссисипи все же была основана французская колония. Но этот поселок служил главным образом складочным пунктом для торговцев мехами и в конце концов совсем захирел. В 1718 г. в дельте Миссисипи возник город Новый Орлеан, в котором в середине XVIII в. насчитывалось всего лишь несколько сот жителей. Французская колонизация этого края связана была с такими непреодолимыми трудностями, что в 1803 г. Новый Орлеан вместе со всей Луизианой был продан правительству Соединенных Штатов, и, таким образом, Франция окончательно рассталась со своими владениями, которые были приобретены благодаря энергии Ла Саля.)*
Гораздо успешнее продвигалась колонизация Северной Америки англичанами. Когда и как были основаны английские колонии, мы уже говорили выше. Притоку английских эмигрантов в Америку немало способствовали религиозные гонения и революционные события 1648 и 1688 гг. Вскоре обширные леса, покрывавшие девственные земли Виргинии, Пенсильвании, Каролины, пали под топором скваттера[225] и почва на большом пространстве была распахана. В то же время охотники и разведчики углублялись в леса и прерии, все дальше и дальше оттесняя индейцев и подготавливая новые места для поселений.
В то время как между французами, англичанами и голландцами шла борьба за Североамериканский материк, испанцы почти без соперников завладели всей Центральной и Южной Америкой, за исключением Бразилии, где укрепились португальцы. Но далекие от того, чтобы добывать свое благосостояние упорным трудом, как это делали английские скваттеры, испанцы заставили работать на себя индейцев, превратив их в настоящих рабов. Вместо того чтобы развивать земледелие и культивировать полевые растения в соответствии с климатическими условиями завоеванных стран, испанцы занимались главным образом поисками и эксплуатацией месторождений благородных металлов. Если страна может подобным образом быстро достичь неимоверного богатства, то этот полностью искусственный режим долго не проживет. С истощением рудников пропадает и богатство, а восстановить его будет нечем. Испанцы дали тому печальное доказательство.
Итак, к концу XVII в. большая часть Нового Света была уже известна европейцам. В Северной Америке Канада, берега Атлантического океана и Мексиканского залива, долина Миссисипи, Калифорния и Мексика были исследованы и колонизованы. Вся центральная часть континента была подчинена, хотя бы номинально, испанцам. В Южной Америке саванны и леса Бразилии, пампасы Аргентины и внутренние области Патагонии скрывались еще от взоров исследователей. Они были открыты и изучены значительно позднее.
В Африке длинная береговая полоса, тянущаяся вдоль Атлантического и Индийского океанов, была тщательно изучена и исследована португальскими мореплавателями, но внутренние области были еще совершенно неизвестны. Лишь в некоторых местах поселенцы и миссионеры делали робкие попытки проникнуть в тайну этого обширного материка. Сенегал, Конго, долина Нила и Абиссиния — вот, пожалуй, и все, что было известно в XVII в., да и то не слишком подробно, о внутренних областях Африки.
Хотя многие страны Азии, пройденные путешественниками в средние века, больше не посещались европейцами, все же европейским исследователям удалось изучить Индию, Китай и даже Японию — эту таинственную «страну Сипанго», представлявшую такой лакомый кусок для жадных завоевателей. Но Сибирь и северо-восточный край Азии все еще ускользали от взоров исследователей, и в XVII в, еще не было известно, соединяется ли Америка с Азией или отделена от нее проливом[226].
В Океании не были еще открыты многочисленные архипелаги, острова и уединенные атоллы. В этот период были колонизованы Зондские острова, частично исследованы берега Австралии и Новой Зеландии, и географы начали уже сомневаться в существовании пресловутого «Южного материка», который, по мнению Тасмана, должен был простираться между Огненной Землей и Новой Зеландией.
В конце XVII в. географическая наука переживала период коренного преобразования. Великие открытия в области астрономии немедленно сказывались и на состоянии географии. Фернель[227] и в особенности Пикар[228] своими работами по определению величины земного градуса между Парижем и Амьеном доказали, что Земля не шар, а сфероид, то есть шар, приплюснутый у полюсов и выпуклый у экватора. Это помогло установить одновременно и форму и размеры нашей планеты. Исследования в этой области, продолженные Кассини[229], были завершены к началу следующего века. Астрономические наблюдения над спутниками Юпитера позволили уточнить на географических картах многие координаты[230].
В это же время развивалась и прогрессировала историческая география[231]. Ее расцвету способствовала расшифровка древних надписей, и, таким образом, археологии суждено было стать одним из полезных орудий сравнительной географии.
Словом, XVII в. можно охарактеризовать как эпоху преобразований и прогресса; он ищет и находит средства, которыми воспользуется его наследник — XVIII в. Начинается новая эпоха, накапливаются факты, развиваются знания, а вместе с ними человечеству открывается новый мир.