— Ты спятил! — с возмущением выкрикнул я, наклоняясь над столом. — Кроме этой суммы, у нас ничего нет! Куда мы денемся без гроша в кармане?
Макс нервно шмыгнул носом.
— Я обо всем подумал, но меня это не касается, — он притушил сигарету и зажег новую. Его взгляд ни на секунду не отпускал меня. — Будь уверен, я знал, что ты сразу не согласишься и постараешься подложить мне свинью. Поэтому, прежде чем уйти, я приготовил кое-что. Имеется записка для старушки, объясняющая, куда я пошел и с кем собираюсь встретиться. Это на тот случай, если у меня будут неприятности. Может, она и насквозь пропитана алкоголем, но далеко не дура. Она сообразит, что делать с запиской. Поэтому без фокусов.
— Почему я должен тебе верить? Допустим, я дам тебе двадцать шесть тысяч. Что может помешать тебе выдать нас, когда ты их получишь?
— Я этого не сделаю, — сказал он убежденно. — Какой мне смысл выдавать вас? Ты мне нравишься. Дай мне деньги, и я забуду, что вы существуете.
Я начал понимать, как чувствует себя крыса, когда за ней захлопывается крышка ловушки.
— Ты уверен? А премия в тридцать тысяч? Ты о ней забыл? Ты же можешь ее получить!
Он подпрыгнул и завращал глазами. Действительно, он о ней забыл!
— Мне пора возвращаться. А тебе лучше раскошелиться, Джексон.
Веда выложила на тарелку яичницу с беконом. Раскупорив бутылку виски, она налила в бокал изрядную порцию.
— Чистое или с содовой? — ее голос напоминал скрип наждачной бумаги по стеклу.
— Чистое, — произнес он, наблюдая за мной. — Так как, Джексон?
— Отдай ему деньги, — приказала Веда коротко.
Я с удивлением воззрился на нее. Она улыбнулась мне улыбкой ехидны и взяла в руки тарелку и бокал с виски.
— Хорошо, — ответил я натянуто. Ее улыбка сказала мне все яснее слов.
Она пошла к столу, и Макс тут же повел стволом револьвера в ее сторону, но стоило мне пошевелиться, как револьвер уставился на меня. Это дало Веде тот шанс, который она ждала. Она выплеснула виски ему в лицо и ударила тарелкой по руке с револьвером. Револьвер выстрелил. В два прыжка я пересек комнату и врезал негодяю в подбородок. Голова его дернулась назад, и он мешком свалился на пол вместе со стулом. Я схватил револьвер, но это было лишнее: для него оказалось достаточно моего удара.
Мельком взглянув на Веду, я сразу забыл о Максе. Она облокотилась о стол и была очень бледна. По ее руке струилась кровь.
— Веда!..
— Все в порядке. Свяжи его.
— Дай взгляну.
— Свяжи его! — жесткое выражение ее глаз привело меня в чувство.
— О'кей, — сказал я, выворачивая карманы Отиса. В боковом кармане я обнаружил еще один револьвер двадцать второго калибра, немного денег и жалкий бумажник. Связав ему руки его же ремнем, я подошел к Веде. Она приподняла юбку, рассматривая глубокую рану на бедре.
— Ничего страшного, — проговорила она. — Дай мокрое полотенце.
Пока я обрабатывал рану, мы молчали. Затем я налил ей виски и выпил сам.
— Молодец! — похвалил я Веду. — Больше нам ничего и не оставалось делать.
— Как ты думаешь, он действительно оставил записку?
— Не знаю. Может, блефует, а может, и нет.
На ее щеке дернулся мускул.
— Нужно узнать.
— Как это сделать? Разумнее всего просто уехать отсюда.
— Не в этом дело. Дело в письме.
Я подошел к нему и похлопал по щекам. Привести его в чувство оказалось трудной задачей, так как я ударил его слишком сильно. Наконец он застонал. Глаза он не открывал больше минуты, но когда почувствовал, что я наклонился над ним, лицо его стало грязно-серым. Он открыл глаза и с ужасом уставился на меня.
— О'кей, Макс, ты сыграл свою игру. Теперь очередь за нами. Где ты живешь?
— Я не буду говорить.
— Как знаешь! — я подошел к нему и пару раз легонько врезал кулаком. Каждый раз он посылал меня к черту, и я увлекся. Он был не трус, и мне совсем не нравилось избивать его, но мысль о газовой камере подстегивала меня, так что через некоторое время его лицо превратилось в сплошную кровавую маску. Он потерял сознание на восьмом ударе, и я отступил на шаг, чтобы полюбоваться на дело рук своих. Все это время Веда стояла возле стены с безразличным и белым как мел лицом.
— Ты зря теряешь время, Флойд.
Я плеснул воды ему в лицо и тряс до тех пор, пока он не пришел в себя.
— Где ты живешь? — снова повторил я.
Он промолчал.
— Подожди, — сказала Веда. Я отступил и оглянулся на нее. Она схватила кочергу и сунула ее в камин. Мы молча стояли и наблюдали за тем, как раскаляется железо.
— Подержи его, — приказала Веда.
— Послушай…
— Держи его!
Я сжал Макса так, что он вскрикнул. Веда медленно приближалась к нему, сжав губы. В его глазах застыл животный ужас. Глядя на него, я ощутил тошноту.
— Я воткну тебе ее в глаз, мерзкая ты скотина! Я не собираюсь все терять из-за такого подонка, как ты. Теперь говори, или прощайся с глазом!..
Кончик кочерги был уже возле лица Макса. Его голова дернулась назад. Глядя на нее, я понял, что она выполнит свою угрозу, и чувство холода и пустоты охватило меня.
— Я скажу, — прошептал он, трясясь от ужаса. — Не трогайте меня. Четвертый дом по дороге на Альтадену. Слева, у въезда в город. Дом с белыми воротами. Записка под подушкой в моей спальне.
Веда отбросила кочергу и отвернулась. Я видел, как дрожь неудовлетворенного желания прошла по ее телу. Я отпихнул Макса и подобрал кочергу, которая уже начала прожигать пол.
— Теперь поеду я.
— Как хочешь, — согласилась она.
— Следи за ним. Не предоставляй подобного шанса.
— Он будет здесь до твоего возвращения. Торопись, Флойд.
Я попытался было обнять ее за плечи, но она отстранилась.
— Спешу, малышка. Не приближайся к нему, а только наблюдай.
Я подобрал его «кольт» и сунул в карман, а второй револьвер положил на полку. Макс ерзал на стуле, как будто его кусали муравьи. Веда в упор смотрела на него, и он ежился от ее взгляда.
Затем я кое-что вспомнил, вернулся назад, открыл шкаф и взял две бутылки виски. Макс издал всхлипывающий звук, но я вышел, не взглянув на него.
Черная ночь сверкала звездами. Было холодно и ветрено. Мгновение я стоял, потирая враз заледеневшие руки. Я вспомнил выражение лица Веды и был абсолютно убежден, что она выполнила бы свою угрозу. Вновь дрожь пробежала у меня по позвоночнику. Я попытался прогнать ее, поднял плечи и зашагал под навес.
Я достиг дороги на Альтадену минут через тридцать. Часы на приборном щитке показывали 22.20, когда я затормозил перед домиком с белой калиткой.
Дом был отнюдь не блестящий, да иного я и не представлял. Лунный свет падал на выцветший на солнце невысокий заборчик, и, побоявшись, что калитка рассыплется от ветхости, я не тронул ее, а перепрыгнул через забор и пошел по затвердевшей грязи, заменяющей дорожку к дому. Сквозь окно, косо занавешенное грязной тряпкой, пробивался веселый лучик света. Я поднялся по трем ступенькам и позвонил. Запах отбросов и мокрого белья ударил мне в нос. Я подумал о Веде, одной там, наверху, с ее ужасной решимостью совершить любую жестокость, что, как в зеркале, отразилось на лице Макса. Потом я подумал о «Бьюике», стоящем перед калиткой. Если бы мимо проезжала патрульная машина, я бы влип основательно и надолго. Окружив дом, они вынудили бы меня к капитуляции.
По коридору прошаркали шаги, и дверь открылась. Я не мог различить, кто именно открыл дверь, но сильный запах джина сказал мне это яснее ясного.
— Макс дома?
— Кто его спрашивает? — раздался грубый пропитый голос, звучавший как из бочки.
— Меня зовут Бакстер. Вы, как мне кажется, миссис Отис?
— Да, это я.
— Макс говорил мне о вас. Если я правильно понял, он ищет работу. У меня есть кое-что, что может его заинтересовать.
— Но его нет дома.
Я попытался ее рассмотреть, но было слишком темно. Странно было слышать голос и не видеть, кому он принадлежит.
— Как глупо. Я специально заехал позже, надеясь его застать. А когда он будет?
— Не знаю. Может быть, скоро.
— Очень жаль. Он так просил предупредить его. Я не могу подождать? У меня не будет больше случая наведаться сюда.
— Я уже сплю, — в ее голосе слышалась неприязнь. — Я не знаю, когда он вернется обратно.
— У меня в машине пара бутылок виски. Они помогут скоротать время.
— У вас есть виски? — на этот раз в голосе послышалось оживление. — О чем речь! Заходите. Макс все обещал принести бутылку, но дальше обещания дело не заходит. Входите, мистер.
— Сейчас, я принесу виски.
Я сбегал к машине, взял обе бутылки и вернулся обратно. Она пропустила меня в гостиную и уставилась на бутылки, поблескивая маленькими черными глазами. Я очутился среди запахов грязи, объедков и несвежего белья. Это была маленькая, толстая, грязная женщина, с таким же скошенным носом, как у Макса. Но на этом сходство и кончалось. В ее глазах не было печали, хотя они и были влажными. Спутанные волосы падали на один глаз, и она поминутно смахивала их со своего низенького дегенеративного лобика.
— А не присесть ли нам? — предложил я. — Это аристократический напиток, как сказано на этикетке, и он требует бережного обращения.
Это ее рассмешило, и она облизнулась. «Пропитанная алкоголем», — сказал Макс. Это соответствовало действительности. Разыскав два грязных бокала, она наполнила свой до краев, предоставив мне остаться с носом, если я пожелаю. Она не старалась поддерживать разговор или соблюдать хотя бы минимум приличий. Как только я обнаружил, что она не интересуется ничем, кроме выпивки, я начал ее накачивать, дожидаясь, пока она слетит с катушек. Когда во второй бутылке оставалась приблизительно половина и я уже начинал подумывать, не сходить ли за третьей, она внезапно потеряла ко всему интерес. Но только по тому, что она перестала подносить ко рту стакан, я понял, что она готова. Она по-прежнему сидела, дуя на прядь волос, уставившись на меня. Ждать больше было нечего. Я вышел в коридор и поднялся по лестнице. На втором этаже было только три спальни и одна из них принадлежала миссис Отис. Я сразу же убедился в этом, обнаружив кучу бутылок в углу. Следующая спальня, куда я зашел, была чистая и аккуратная: на окне висела саржевая занавеска, на кровати лежало покрывало. Это, без сомнения, была спальня Макса. Под подушкой я нашел конверт. Я сел на кровать и прочитал то, что он сочинил. Это было во всех отношениях патетическое послание. В нем говорилось, что когда она найдет этот конверт, Макс будет уже или мертв, или в переделке. И весьма точно указывалось, где его искать. Он писал о премии и о том, что надо сделать, чтобы ее получить. Он знал, что пропитанный джином мозг мамаши