Том 27 — страница 25 из 51

88МАРКС — ГЕРМАНУ БЕККЕРУ[486]В КЁЛЬН

[Лондон, около 1 февраля 1851 г.]

… Ты меня чрезвычайно обяжешь, если пришлешь мне письма Виллиха^{689}. С одной стороны, и нам здесь при реках Вавилона^{690} нужно дать возможность принять участие в вашем гомерическом хохоте. А с другой стороны, этот человек пользуется «мнимой» связью с тобой, чтобы хвастаться ею перед иностранцами и одновременно обвинять нас. Наконец, я считаю необходимым, чтобы ты или через меня или сам непосредственно послал ему записку, в которой ты вежливо откажешься от дальнейшей переписки с ним, учитывая, что для него в Лондоне юмор вполне безопасен, между тем как вы в Кёльне можете жестоко поплатиться за него, и не только вы, но и наши партийные товарищи в Германии, на которых это может плохо отразиться. Что может быть более роковым и вместе с тем более смешным, чем быть распятым на кресте из-за фантазии, которая взбрела на ум «плотнику»[487]…

Впервые опубликовано в книге: «Anklageschrift gegen P. G. Roeser, J. H. G. Burgers, P. Nothjung, W. J. Reiff, H. H. Becher, R. Daniels, C. W. Otto, A. Jacobi, J. J. Klein, F. Freiligrath». Koln, 1852

Печатается по тексту книги

Перевод с немецкого

89МАРКС — ГЕРМАНУ БЕККЕРУ[488]В КЁЛЬН

[Лондон], 8 февраля 1851 г.

… Кстати! Виллиху и Шапперу вкупе с Бартелеми и т. д. благодаря невероятному хвастовству относительно их влияния в Германии и неслыханной клевете на нас удалось, наконец, настолько одурачить Луи Блана, что он объединился с этой «чернью» для устройства банкета в честь февральской революции и выпустил вместе с ними программу празднества и что-то вроде манифеста. Малыш попал в ловушку из-за своего тщеславия, желая показать Ледрю-Роллену, что и у него есть немецко-французско-польско-венгерская свита. Теперь дело опять совершенно расстроилось. Малыш опасается, что он напрасно скомпрометировал себя и зря изменил нам, ведь у него с 1843 г. было что-то вроде союза с нами, хотя и не особенно сердечного.

А знаешь ли ты, чем Виллих прежде всего импонирует друзьям? Своим огромным влиянием в Кёльне. Тем более необходимо, чтобы ты послал мне письма; надо поставить преграду действиям «плотника». Прощай!

Впервые опубликовано в книге: «Anklageschrift gegen P. G. Roeser, J. H. G. Burgers, P. Nothjung, W. J. Reiff, H. H. Becker, R. Daniels, C. W. Otto, A. Jacobi, J. J Klein, F. Freiligrath». Koln. 1852

Печатается по текста книги

Перевод с немецкого

90МАРКС — ГЕРМАНУ БЕККЕРУ[489]В КЁЛЬН

[Лондон], 28 февраля [1851 г.]

Дорогой Беккер!

Надеюсь, что «Rheinische Zeitung» ты получил. Я не понимаю твоего молчания. Если бы ты прислал мне письма Виллиха, которые я у тебя просил, то мне не пришлось бы сообщать о нижеследующих гнусностях. Я все же вынужден просить тебя немедленно прислать мне эти письма… Нижеследующее сообщение посылаю тебе, дабы ты дал прочитать его всем нашим друзьям. Пусть они разнесут весть об этом по всей Германии.

Речь идет о лондонском банкете 24 февраля под председательством доблестного рыцаря Виллиха, на котором с возгласами «Гайнау!» были публично избиты двое наших друзей и партийных товарищей^{691}. Для понимания изложенных ниже фактов необходимы следующие предварительные пояснения:

Французская эмиграция, как и все прочие, была расколота на различные группировки. Затем она основала объединенное общество на Чёрч-стрит, которое должно было носить филантропический характер — оказывать помощь эмигрантам. Политика была изгнана из него. Таким образом создавалась нейтральная почва для всех оттенков французской эмиграции. Здесь очутились одновременно — Ледрю-Роллен и Луи Блан. монтаньяры и кабетисты, бланкисты и т. д.

Приближалось 24 февраля. Вы знаете, что к такой возможности поважничать французы так же долго готовятся, обсуждая ее и рассматривая ее со всех сторон, как женщина к предстоящим родам. Общество на Чёрч-стрит созвало поэтому общее собрание, чтобы подготовиться к празднованию этого «славного» дня. На нем присутствовали Луи Блан и Ледрю-Роллен. Маленький Блан — nota bene^{692}, он не может импровизировать, он пишет свои речи и заучивает их наизусть перед зеркалом — встал и произнес искусно составленную, тщательно отделанную иезуитскую речь, в которой он старался доказать, что это общество, которое носит филантропический характер, не может устраивать политического банкета, а следовательно, и празднества в честь февральской революции. Ледрю-Роллен возражал ему. Маленький Блан в пылу полемики проговорился, что так как Ледрю и Мадзини не включили его в Европейский центральный комитет[490], то и он не будет участвовать вместе с ними ни в каком банкете. Ему ответили, что банкет устраивает не Европейский центральный комитет, а общество на Чёрч-стрит, в котором представлены все оттенки французской эмиграции.

На следующий день это общество получило письмо от Л. Блана с извещением, что он намеревается устроить грандиозный контрбанкет…[491]

Таким образом Луи Блан привлек к участию в своем банкете Гарни и с ним часть его сторонников. Английский фундамент был заложен. Но не хватало еще континентального фона, который играл бы всеми цветами радуги, подобно Европейскому центральному комитету. С этой целью Луи Блан устремил свои взоры знатока на карикатуру мадзинистского комитета, на комитет Виллиха — Шаппера — Бартелеми — Видиля и К°.

Несколько слов о возникновении и характере этого комитета и об его охвостьях в соответствующих различных обществах.

Когда Виллих и Шаппер вместе с их сторонниками были исключены из Союза^{693}, они объединились с Видилем и Бартелеми и с подонками польской, венгерской и итальянской эмиграции и заставили весь этот сброд признать их европейским центральным комитетом. Шап-пер и Виллих, которые, конечно, надеялись, что издали эта грязная, безвкусная и жалкая мозаика покажется произведением искусства, преследовали еще особую цель. Они хотели показать коммунистам в Германии, что европейская эмиграция идет за ними, а не за нами, и что они — хочет ли этого Германия или нет — полны решимости при первой возможности захватить там власть…

Чтобы провести свою интригу против Чёрч-стрит, Л. Блан не погнушался связаться с этой презираемой им шайкой. Они, конечно, были в восторге. Наконец-то они завоевали себе положение. Хотя эти господа и стремятся исключить из своего общества всех литераторов, но стоит только какому-нибудь известному писателю предложить им свои услуги, как они обеими руками ухватываются за него. Шаппер и Виллих предвкушали уже приближение своего триумфа… тогда ведь германские коммунисты не выдержат и с раскаянием вернутся под их защиту и покровительство…

Банкет состоялся в Ислингтоне 24 февраля. На нем присутствовали двое наших друзей, Шрамм и Пипер… Были зачитаны приветствия. Л. Блан прочел приветствие своих делегатов. Ландольф — приветствие депутата Греппо (второго приветствия в Париже раздобыть не удалось), один из поляков огласил приветствие от нескольких своих единомышленников в Париже, а великий Виллих, который председательствовал, прочел приветствие из Ла-Шо-де-Фон. Из Германии им ничего не удалось получить…[492]

Теперь вы должны сделать все, что в ваших силах, чтобы заклеймить этих трусливых клеветников и гнусных бандитов перед германским пролетариатом и вообще всюду, где это только возможно.

Для этого необходимо, чтобы вы тотчас же прислали письма Виллиха.

Впервые опубликовано в книге: «Anklageschrift gegen P. G. Roeser, J. H. G. Burgers, P. Nothjung, W. J. Reiff, H. H. Becker, R. Daniels, C. W. Otto, A. Jacobi, J. J. Klein, F. Freiligrath». Koln, 1852

Печатается по тексту книги

Перевод с немецкого

91МАРКС — ГЕРМАНУ БЕККЕРУ[493]В КЁЛЬН

[Лондон], 9 апреля 1851 г.

Дорогой Беккер!

Прилагаю забавное сочиненьице из школы Кинкеля. Для Союза^{694} здесь собрано 15 шиллингов. Недостает еще 10 шилл., на эту сумму уже произведена подписка, но деньги еще не получены. Я буду действовать так, как ты предлагаешь. Считай за мной один фунт. Дело в том, что 5 шилл. получить не удастся, ввиду ухудшившегося материального положения того члена, который должен их уплатить…

Впервые опубликовано в книге: «Anklageschrift gegen P. G. Roeser, J. H. G. Burgers, P. Nothjung, W. J. Reiff, H. H. Becker, R. Daniels, C. W. Otto, A. Jacobi, J. J. Klein, F. Freiligrath». Koln, 1852

Печатается по тексту книги

Перевод с немецкого

92ЭНГЕЛЬС — ВИЛЬГЕЛЬМУ ВОЛЬФУВ ЦЮРИХ

[Манчестер, 1 мая 1851 г.]

Дорогой Лупус!

Из даты твоего письма, которое мне привез Маркс (он был у меня в Манчестере несколько дней назад[494]), я с ужасом вижу, что оно было отправлено почти месяц тому назад. Впрочем, Маркс сказал мне, что он сейчас же написал тебе.

Что касается твоих американских планов, то выбрось их из головы. Ехать туда не к чему, так как, зная английский язык, ты сможешь сейчас устроиться и в Лондоне. На людей, знающих древние языки так основательно, как ты, там большой спрос, в особенности, если у тебя есть аттестаты. Ведь даже совершенно незначительным личностям удавалось получить прекрасные должности. История с американской газетой — шарлатанство. Если бы это было дело серьезное, то неужели ты думаешь, что этот малый стал бы выписывать себе редактора из Европы и ждать столько времени? Кто знает, как там обстоит дело и что с тех пор из всего этого вышло! Аванса на путевые издержки тебе пришлось бы ждать до второго пришествия. Да и в лучшем случае не такое это дело, чтобы из-за него стоило ехать в Чикаго; самые обыкновенные дровосеки получают 4 доллара в неделю, и при этом их должны уведомлять об увольнении за неделю вперед — правило, которое там очень широко распространено.

…^{695} Надеюсь, ты их уже получил; как только ты их получишь, собери вещи, возьми паспорт для поездки в Лондон — и пускайся в плавание. Континентальные газеты пишут, будто английское правительство не пускает сюда больше эмигрантов. Глупости! Не давай вводить себя в заблуждение и не верь, если даже полиция скажет, что ты должен получить визу английского посланника в Берне. Ничего подобного тебе не нужно. Тебе нужна только виза для проезда через Францию, следовательно, виза французского посланника, которую тебе достанут швейцарцы. Ты спокойно проедешь через Францию и приедешь сюда. Даже в том случае, если французы направят тебя в Гавр, а оттуда захотят отправить в Америку, — а от них этого можно ожидать, — тебе просто надо будет в Гавре сесть на пароход, отправляющийся в Саутгемптон или Лондон. Ты же знаешь, что здесь никого не задерживают на границе; несмотря на всю эту болтовню реакционной прессы, я рассчитываю увидеть тебя в Лондоне во время выставки[495]. Повторяю, не давай вводить себя в заблуждение и при всех обстоятельствах настаивай на том, что ты хочешь ехать в Лондон. Если французское правительство будет чинить тебе препятствия по части проезда и если твои средства это позволяют, то было бы даже лучше ехать тем путем, который избрал я…^{696} Напиши Лоренцо Кьоцца…^{697} чрезвычайно учтивое письмо, скажи, что ты узнал его адрес от одного из его земляков, и попроси оказать тебе любезность и сообщить, есть ли там сейчас суда, отправляющиеся в Англию, и какие именно (парусные суда или пароходы), а также когда приблизительно они отплывают. Попроси также сообщить тебе фамилии капитанов. Тогда ты сможешь или письменно связаться с этими капитанами (письма адресуй на суда) или поехать прямо туда. Мое путешествие, включая питание, стоило мне 6 фунтов (150 французских франков). Тебе оно, может быть, обойдется даже дешевле. Путешествие до Генуи будет стоить недорого, если большую часть пути до Турина, — а до этого пункта местность поразительно красива, — ты пройдешь пешком через Женеву и Монсени или еще короче — через большой Сен-Бернар (Мартиньи — Ивреа). От Турина почти до самого подножия Апеннин к твоим услугам будет железная дорога. Или еще более короткий пешеходный путь: через долину Рейса, Фурку, Симплон и оттуда прямо на Алессандрию. Все эти дороги очень хороши. Для морской поездки погода сейчас великолепная (преобладают восточные ветры), и плавание по Средиземному морю будет очень интересно. Путешествуй, по возможности, на английских кораблях. По-моему, все это обойдется в 250 франков, а уж 300 хватит наверное. Вопрос в том, достанут ли тебе кёльнцы^{698} эти деньги. Но в Англию ты во всяком случае должен приехать. Я сейчас же напишу Марксу, чтобы он еще раз написал в Кёльн по поводу денег. Если денег еще нет, то не повредит, если и ты тоже еще раз напишешь Даниельсу или Бюргерсу.

Что касается билетов из Англии в Нью-Йорк, то они дьявольски дороги; пассажирам третьего класса часто приходится очень плохо; подобный случай как раз обсуждается сейчас в парламенте. Каюта I класса стоит обычно 15–20 фунтов стерлингов. Все это мы выясняли, когда сами намеревались тронуться дальше. II класс на саутгемптонских пароходах хорош и дешев. Совершают рейсы также отдельные винтовые пароходы; если бы удалось попасть как раз на один из них, то можно дешево и скоро проехать II классом. Во всяком случае, я твердо надеюсь, что ты приедешь сюда и здесь останешься. Здесь у тебя больше шансов, чем в Америке, да и кроме того, раз попав туда, не так-то легко вернуться обратно. В Америке отвратительно: Гейнцен считается там самым великим человеком, а нахальный Струве будет сейчас объезжать всю страну, поливая ее своими испражнениями. Черт побери тамошнюю публику! Лучше быть рабом на турецкой галере, чем газетным сотрудником в Америке.

Дай поскорее о себе знать и приезжай скорее.

Твой Ф. Э.

Адрес: Эрмен и Энгельс, Манчестер.

Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV. 1934 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

93МАРКС — РОЛАНДУ ДАНИЕЛЬСУ[496]В КЁЛЬН

[Лондон, май 1851 г.]

… Коммунистам предстоит показать, что только при коммунистических отношениях уже достигнутые технологические истины могут быть осуществлены на практике…

Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1034 г.

Печатается по рукописи письма Даниельса Марксу от 1 июня 1851 г.

Перевод с немецкого

94ЭНГЕЛЬС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[497]ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ

Манчестер, 19 июня 1851 г.

Дорогой Ганс!

Маркс только что передал мне твое письмо, из которого я, наконец, узнал твой точный адрес. Я уже довольно давно его разыскиваю, так как хочу спросить тебя о следующем.

С тех пор как я переселился в Манчестер[498], я начал зубрить военные науки, по которым здесь нашелся довольно порядочный материал, — по крайней мере для начала. Огромное значение, которое получит военная сторона дела в ближайшем движении, мои старые наклонности, мои венгерские военные корреспонденции в газете^{699}, наконец, мои доблестные похождения в Бадене[499] — все это побудило меня работать в этом направлении, и я хочу достигнуть в этой области того, чтобы я мог высказывать известные теоретические суждения и не очень осрамиться при этом. Имеющийся здесь материал относительно наполеоновских и отчасти революционных войн предполагает знание множества деталей, которых я не знаю или знаю очень поверхностно и относительно которых либо совсем не удается получить разъяснений, либо получаешь лишь очень поверхностные; при этом приходится отыскивать их с большим трудом. Быть самоучкой вообще чепуха, и если не приняться за дело систематически, то не достигнешь никаких серьезных результатов. Чтобы тебе было понятнее, что мне, собственно, нужно, я напомню тебе, что, — не говоря, конечно, о моем повышении в чине в баденских войсках, — я не пошел дальше королевско-прусского бомбардира ландвера[500], поэтому для понимания деталей военных кампаний мне не хватает промежуточного звена, которое дается в Пруссии экзаменом на чин лейтенанта, и притом в различных родах войск. Конечно, дело идет не о деталях муштры и т. д., которые мне совершенно не нужны, так как моя слепота, как я теперь окончательно убедился, делает меня неспособным к активной службе. Дело идет об общем ознакомлении с элементарными знаниями, необходимыми в различных отраслях военного дела. Детали нужны постольку, поскольку они необходимы для понимания и правильной оценки военно-исторических фактов. Так, например, нужно знание элементарной тактики, теории фортификации в более или менее историческом разрезе, охватывающей различные системы, начиная с системы Вобана и кончая современными системами отдельных фортов, знакомство с полевыми укреплениями и иными вопросами, относящимися к военно-инженерному делу, как, например, различные виды мостов и т. п.; далее — всеобщая история военной науки и тех ее изменений, которые были вызваны развитием и усовершенствованием оружия и методов его применения. Затем необходимо основательное знакомство с артиллерией, так как я многое забыл, а многого и совсем не знаю; требуются и некоторые другие материалы, о которых сейчас я не могу вспомнить, но которые тебе, конечно, известны.

Укажи мне, пожалуйста, источники по всем этим элементарным вопросам, так, чтобы я мог их немедленно достать. Всего нужнее мне такие книги, из которых я, с одной стороны, мог бы составить себе представление о современном общем положении отдельных отраслей военного дела, а с другой стороны, о различиях между разными современными армиями. Так, например, я хотел бы знать о различных конструкциях лафетов полевых орудий и т. п., о различной структуре и организации дивизий, армейских корпусов и т. п. Особенно мне хотелось бы получить всевозможную информацию об организации армий, о снабжении, о лазаретах и о необходимом для любой армии снаряжении.

Ты видишь теперь приблизительно, что именно мне нужно и какие книги ты должен мне указать. Мне кажется, что как раз по части таких руководств в немецкой военной литературе есть более подходящие сочинения, чем во французской или английской. Само собой разумеется, что мне важно знание практических, в действительности существующих вещей, а не систем или выдумок непризнанных гениев. Что касается артиллерии, то лучше всего, пожалуй, взять руководство Бема[501].

По военной истории нового времени, — история более ранних эпох меня мало интересует и, кроме того, для этого у меня есть старик Монтекукули, — я располагаю здесь, конечно, французскими и английскими источниками. Среди этих последних особенно выделяется история Испанской войны генерал-лейтенанта Уильяма Нейпира; это лучшее из всего того, что я до сих пор читал из области военно-исторической литературы. Если ты не знаком с этой книгой и можешь ее там достать, то ее стоит прочесть («История войны на Пиренейском полуострове и на юге Франции», 6 томов). Из немецких сочинений у меня нет ничего, между тем кое-какие из них мне необходимо достать; прежде всего, я полагаю, — Виллизена и Клаузевица. Что представляют собой они оба и что у них заслуживает внимания по части теории или истории? Как только я несколько продвинусь вперед, я примусь по-настоящему за историю кампаний 1848–1849 гг., особенно за итальянскую и венгерскую. Не знаешь ли ты какого-либо более или менее официального или же вообще сколько-нибудь дельного отчета о баденской кампании, изданного прусской стороной?

Далее, я хотел бы, чтобы ты указал мне хорошие, не слишком дорогие, но вполне пригодные для изучения кампаний, начиная с 1792 г., специальные карты Германии (особенно Вюртемберга, Баварии, Австрии 1801–1809 гг., Саксонии, Тюрингии, Пруссии 1806–1807 и 1813 гг., Северо-Восточной Франции 1814 г., Ломбардии, Венгрии, Шлезвиг-Гольштейна, Бельгии). У меня есть большой атлас Штилера, но он совершенно недостаточен. Планы сражений за время с 1792 по 1814 г. у меня есть; они приведены в атласе, приложенном к алисоновской «Истории Европы со времен французской революции», но я обнаружил, что многие из этих планов не верны. Нет ли в Германии подобных атласов, не слишком дорогих, но надежных?

Знаешь ли ты Жомини, которого так превозносят французы? Я знаю его только со слов г-на Тьера, который, как известно, бессовестно списывал у него. Этот маленький Тьер — один из самых бесстыдных лжецов, какие только существуют, и нет ни одного сражения, относительно которого он привел бы верные цифры. Так как г-н Жомини впоследствии перебежал к русским, то он, конечно, имел основания для того, чтобы изображать подвиги французской доблести в менее сверхчеловеческих масштабах, чем это делает г-н Тьер, у которого один француз всегда побеждает двух неприятелей.

Вот тебе целая куча вопросов. Помимо всего прочего, надеюсь, что преследования евреев, которые сейчас имеют место в Германии, не получат дальнейшего распространения. Однако арест Д[ание]льса наводит на размышления. Здесь, по-видимому, собираются произвести обыски, чтобы притянуть к этому делу и нас, но это не так-то просто и по всей вероятности ни к чему не приведет, так как у нас ничего не найдут.

По поводу плана создания в Лондоне литографического бюро для Америки^{700} тебе, очевидно, напишет Маркс. Подобная затея обойдется здесь очень дорого, если все как следует организовать, а американские газеты в большинстве своем очень несолидны. Лупус^{701} и Фрей-лиграт находятся в Лондоне. Я также пробыл там в начале этого месяца две недели.

Поскольку, судя по всему, ты скоро тоже прибудешь туда, то лучше всего было бы, если бы ты заключил с одной или несколькими газетами или журналами соглашение относительно корреспондирования и т. п. В Лондоне это очень выгодно, но, конечно, места в наиболее платежеспособных газетах уже заняты. Кроме того, еще вопрос — что за пресса теперь в Германии.

Полководец Виллих по-прежнему живет в своей казарме за счет казармы и при помощи казармы. Как ты думаешь, не соорудить ли в противовес нечто подобное в грандиозных размерах?

Напиши поскорее твоему

Ф. Э.

Адрес: Эрмен и Энгельс, Манчестер.

Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

95МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ

[Лондон], 27 июня 1851 г.

Дорогой Ганс!

Я не знаю, правильно ли я поступаю, посылая тебе письмо через Фабрициуса. Кто поручится, что этот человек не будет схвачен на границе, — ведь он набрал здесь целый чемодан писем.

Хотя из американского плана, который ты задумал, ничего не выходит, — Энгельс, вероятно, уже писал тебе об этом^{702}, — тебе все же не остается ничего иного, как приехать сюда нам на подмогу. Может быть, найдется какая-нибудь совместная работа, — конечно, просто для заработка, так как нужно жить.

Я знаю теперь из достоверного источника, что в арестах наших друзей сыграли роль измена и доносы. Я внутренне убежден, что в этой подлости участвовали гг. Виллих и Шаппер и их гнусная банда негодяев. Ты понимаешь, насколько важно для этих «великих мужей» in partibus^{703} устранить в Германии тех, кто, по их мнению, преграждает им путь к трону. Эти ослы не понимают, что их считают ослами и что в лучшем случае их дарят только презрением.

Несмотря на свою филистерски-честную, спартански-постную, унтер-офицерски лицемерную мораль, Виллих является совершенно обыкновенным, — заметь, совершенно обыкновенным — пройдохой и кабацким завсегдатаем и кроме того, — за последнее я не ручаюсь, хотя это сообщил мне один респектабельный филистер, — он шулер. Этот малый целый день проводит в кабаках, но, конечно, в демократических, где он угощается даром и вместо платы приводит с собой гостей, развлекая их своими стереотипными фразами о грядущей революции, которым этот рыцарь сам перестал верить, постоянно повторяя их при самых различных обстоятельствах и всегда с одинаковым успехом. Этот субъект — самый низкий блюдолиз. Но все это, конечно, проделывается под патриотическими предлогами.

Весь коммунизм этого субъекта сводится к тому, что он решил вести привольную жизнь на общественный счет вкупе с прочими странствующими рыцарями. Вся деятельность этого человека заключается в том, что он сплетничает и лжет о нас в кабаках и хвастается своими связями в Германии, которых у него нет, но в которые верят его сотоварищи: «центральный паяц»[502] А. Руге, чурбан Гейнцен и лживый комедиант, жеманный богословствующий беллетрист Кинкель. Этими связями он хвастается также и перед французами.

Между прочим, вышеупомянутый поповский Адонис обивает пороги всех буржуазных домов, где его кормят и ласкают и т. д. и т. д., и в то же время продолжает тайком поддерживать запретную связь с Шаппером и Виллихом, желая оставаться в контакте также и с «рабочей партией». Этот малый хотел бы быть всем для всех. Он во всем поразительно похож на Ф[ридриха]-В[ильгельма] IV, который является не чем иным, как Кинкелем на троне, и отличается таким же бесцветным краснобайством.

Если ты спросишь меня, откуда взять тебе здесь средства к жизни, то я отвечу: следуй по стопам храброго Виллиха. Он не сеет, не жнет, а отец небесный все же питает его.

Но серьезно: если тебе опасно оставаться в Германии, то тебе следует приехать сюда. Если же ты спокойно можешь жить в Германии, то, конечно, лучше оставаться там. Ибо силы там нужнее, чем здесь.

Твой К. М.

Между прочим, внешняя торговля Англии составляет по меньшей мере ¹/₃ всей ее торговли, а после отмены хлебных пошлин даже больше. Но весь довод г-на Криста ничего не стоит. Уже Пинто разъяснил[503], что если для известной вещи необходимо ¹⁰/₁₀, то последняя ¹/₁₀ столь же важна, как и предыдущие ⁹/₁₀. Если даже предположить, что внешняя торговля Англии составляет только ¹/₄ (что не верно), то несомненно, что без этой ¹/₄ остальные ³/₄ не могут существовать, а тем более ⁴/₄, составляющие цифру 1.

Демократы уже давно привыкли не упускать ни одного случая, чтобы не скомпрометировать себя, не выставить себя на посмешище и не поплатиться собственным горбом. Но бессилие этих «бесконечно малых» никогда еще не проявлялось с такой поразительной силой, как в том органе, который издают здешние «центральные» демократы — Руге, Хаупт, Ронге и др. Под крикливым заголовком «Der Kosmos» (Фрейлиграт правильно называет его «Das Kosmos») здесь выходит дрянной еженедельник, подобного которому по бесстыдной Пошлости и ничтожеству, пожалуй, еще никогда не создавал немецкий язык, — а ведь это что-нибудь да значит. Даже ни одна из демократических газеток, издающихся в захолустных немецких церковных приходах, не испускала такого зловония.

Было бы хорошо, пожалуй, чтобы спокойные времена продолжались еще несколько лет, надо дать время сгнить всей этой демократии 1848 года. Как ни бесталанны наши правительства, они все же являются настоящими lumina mundi^{704} по сравнению с этими важничающими посредственными ослами.

Прощай!

С 9 часов утра до 7 часов вечера я бываю обычно в Британском музее^{705}. Материал, над которым я работаю, так дьявольски обширен, что, несмотря на все напряжение, мне не удастся закончить работу раньше, чем через 6–8 недель. К тому же, постоянно возникают всевозможные практические помехи, неизбежные при тех нищенских условиях, в которых здесь приходится прозябать. Но «вопреки всему, всему»^{706} дело быстро двигается к концу. Надо же когда-нибудь во что бы то ни стало кончить. Демократическим «простакам», которым приходит наитие «свыше», таких усилий, конечно, не нужно. Зачем этим счастливчикам мучить себя изучением экономического и исторического материала? Ведь все это так просто, как говорил мне бывало достойный Виллих. Все так просто! Да, — в этих пустых башках! Вот уж действительно простаки!

Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

96ЭНГЕЛЬС — ЭРНСТУ ДРОНКЕВ ЖЕНЕВУ

Манчестер, 9 июля 1851 г.

Дорогой Дронке!

Ты долгое время не получал от нас никаких известий, потому что После смерти Галера у нас не было твоего адреса, а потом, когда ты дал нам адрес Шустера, до нас дошли сведения, что ты скоро сам приедешь в Англию. Но так как Лупус^{707} вот уже целый месяц живет в Лондоне, а о тебе ничего не слышно, то нам остается предположить, что ты еще некоторое время останешься там.

О лондонских событиях прошлой осени ты знаешь[504]. То, о чем тебе не сообщали отсюда, ты должен был узнать из опубликованных за это время документов. Поэтому, чтобы ознакомить тебя с положением вещей, мне придется сообщить тебе только о некоторых происшествиях за последующий период.

Так как я с ноября 1850 г. сижу в Манчестере, а Марксу трудно говорить по-английски, то связи с Гарни и чартистами несколько ослабли. Этим воспользовались Шаппер, Виллих, Л. Блан, Бартелеми и др., — словом, вся немецко-французская орава, недовольная, с одной стороны, нами, с другой стороны — ледрю-мадзиниевским комитетом[505], — для того, чтобы впутать Гарни в организацию банкета для празднования 24 февраля. Это им удалось. На этом банкете произошли следующие курьезы:

1) Двое присутствовавших там наших друзей^{708}, в том числе Шрамм, были выброшены немецким эмигрантским сбродом. Дело приняло серьезный оборот и чуть не дошло до суда, но было нами улажено, после того как обиженные получили достаточное удовлетворение. Этот инцидент привел к несколько натянутым отношениям с Гарни, который неважно себя вел при этом. Зато Джонс, который вообще совсем другой человек, чем Гарни, — целиком на нашей стороне и в настоящее время пропагандирует среди англичан «Манифест»^{709}.

2) Г-н Виллих, за неимением приветствий из Германии, огласил одно из Швейцарии. Под ним была и твоя подпись. Конечно, мы здесь не можем знать, путем какого обмана или подделки твое имя попало в подобный документ; во всяком случае, после того как ты сам надлежащим образом расследуешь это дело, ты должен сообщить нам все необходимые сведения. В отчете о банкете напечатано, между прочим, и это приветствие с твоей подписью под ним. Можешь себе представить, каково было ликование, когда в числе подписавшихся оказался один из редакторов «Neue Rheinische Zeitung».

3) Инцидент с тостом Бланки. Бартелеми, прикидываясь бланкистом, уговорил Бланки прислать на банкет тост, и Бланки прислал великолепную атаку на все временное правительство, в том числе на Блана и К°. Пораженный, как громом, Бартелеми доложил об этом документе, и было решено его не оглашать. Но Бланки знал, с кем он имеет дело, и одновременно с банкетом текст тоста появился в парижских газетах и испортил весь эффект. Маленький сентиментальный враль Л. Блан заявил в «Times», а весь комитет — Виллих, Шаппер, Л, Блан, Бартелеми, Видиль и др. — в «Patrie», что они ничего не знали о тосте. Но «Patrie» к этому сообщению добавила, что зять Бланки, Антуан, у которого газета навела справки, послал тост подписавшему заявление г-ну Бартелеми и имеет на руках его расписку. После этого Бартелеми заявил, что все это верно, что всю вину он принимает на себя, что он солгал — тост он получил, но не огласил его, чтобы не нарушать гармонии. Однако, к несчастью, одновременно с этим бывший драгунский капитан Видиль заявил, что он признается во всем: Бартелеми доложил комитету текст тоста, и комитет решил его не оглашать. Какой конфуз для всей этой банды! Мы перевели тост на немецкий язык и распространили его в 30000 экземпляров в Германии и Англии[506].

Во время ноябрьской мобилизации[507] подложные письма привели Виллиха в такой восторг, что он захотел революционизировать мир с помощью прусского ландвера. В наших руках находятся чрезвычайно комичные документы и революционные прожекты на этот счет. В свое время они будут использованы, Прежде всего предполагалось истребить «писательские элементы» и должна была быть объявлена диктатура мобилизованных эйфельских крестьян. К несчастью, из этого ничего не вышло.

С тех пор эти великие мужи, заключившие между собой союз и гарантировавшие друг другу право на господство и бессмертие, тщетно выбиваются из сил, стараясь завоевать себе хоть какое-нибудь положение. Все напрасно. Им пришлось удовлетвориться тем, что среди всех произведенных в Германии обысков и арестов нет ни одного, который был бы вызван связями с ними.

Но зато мы довольны тем, что отделались от всей этой болтливой, путаной и бессильной лондонской эмигрантщины — и снова можем, наконец, беспрепятственно работать. К бесчисленным личным подлостям, совершаемым этой сворой, мы сможем теперь относиться с полным безразличием. Мы всегда стояли выше этого сброда и при каждом серьезном движении обуздывали его; практические уроки после 1848 г. нас очень многому с тех пор научили, а спокойное время после 1850 г. мы должным образом использовали для дальнейшей зубрежки. Когда опять что-либо произойдет, у нас будет еще значительно больше преимуществ перед ними, и притом в таких областях, о которых они и не думают. Помимо всего прочего, у нас еще то огромное преимущество, что все они карьеристы, а мы нет. Непонятно, как после всего пережитого существуют еще такие ослы, высшие устремления которых не идут дальше того, чтобы на другой же день после первого победоносного восстания, — которое они называют революцией, — вступить в какое-нибудь правительство, а потом через какой-нибудь месяц оказаться растоптанными или скомпрометированными и отброшенными в сторону, как это случилось с Бланом и Флоконом в 1848 году. Представь себе правительство Шаппера — Геберта — Мейена— Хауде — Виллиха! К сожалению, эти бедняги никогда не получат такого удовольствия; они опять очутятся в хвосте и потому смогут лишь вызвать кое-какую сумятицу в мелких городах и среди крестьянства.

Что ты, собственно, делаешь в Женеве? Рассказывают, что ты стал супругом и отцом и в то же время состоишь в очень дружеских отношениях с Мозесом^{710} — из-за внимания к его супруге. Другие говорят, что все это чистая клевета, но, находясь от тебя на расстоянии десяти градусов широты, об этом трудно судить. Фрейлиграт также в Лондоне и издает новый том стихотворений. Веерт живет в Гамбурге и, подобно мне, до ближайшей потасовки ведет коммерческую корреспонденцию. Из своего испанского путешествия он ничего не привез с собой, — даже триппера. Впрочем, в этом месяце он приезжает в Лондон. Красный Вольф^{711} прошел через различные фазы ирландофильства, буржуазных…^{712}, сумасшествия и других интересных состояний и окончательно променял водку на смесь портера с элем. Отец Маркс ежедневно ходит в библиотеку и поразительным образом увеличивает как свои познания, так и свою семью. А я пью ром и воду, зубрю, вожусь с пряжей и скучаю. Вот тебе резюме наших личных дел.

Так как аресты в Германии заставляют нас снов, а всячески позаботиться об установлении связей и опять приняться за кое-какую порученную было другим работу, то ты непременно должен как можно скорее написать нам, как обстоит дело в Швейцарии. Итак, отвечай немедленно. Если тебе нужны еще какие-нибудь разъяснения, то укажи, по какому пункту. Письма адресуй на мое имя — гг. Эрмену и Энгельсу, Манчестер, через Кале.

Твой Ф.Энгельс

Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

97МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[508]В ЦЮРИХ

[Лондон], 2 августа 1851 г. 28, Deanstreet, Soho

Дорогой Вейдемейер!

Я только что получил от Энгельса твое письмо и спешу ответить тебе. Если уже невозможно удержать тебя здесь, то я, конечно, очень хотел бы, по крайней мере, повидаться и поговорить с тобой до твоего отъезда.

Но если уж ты решил ехать в Америку, то сейчас как раз наиболее благоприятный момент как для того, чтобы найти там средства к существованию, так и для того, чтобы принести пользу нашей партии.

Ты почти наверняка получишь место редактора в «New-Yorker Staatszeitung». Раньше это место предлагали Лупусу^{713}. Он прилагает здесь письмо к Рейххельму, одному из собственников газеты. Вот и все о практических делах. Но не теряй времени.

Теперь другое. Г-н Гейнцен вместе с достойным Руге каждую неделю громит в нью-йоркской «Schnellpost» коммунистов, в особенности меня, Энгельса и др: Вся здешняя демократическая сволочь использует эту газету как яму для сбрасывания туда своих отбросов, на которых не произрастает, правда, ни злаков, ни плодов, но зато пышно расцветает чертополох. И, наконец, Гейнцен травит «Staatszeitung», а она не может справиться даже с этим противником.

Какую бы американскую политику ни вела «Staatszeitung», в области европейской политики у тебя будут руки развязаны. Гейнцен вообще выдает себя там за великого писателя. Американская пресса будет довольна, если туда приедет человек, который даст по рукам этому хвастливому крикуну.

Если ты станешь редактором, мы окажем тебе в твоей работе всяческую поддержку. К сожалению, лондонским корреспондентом «Staatszeitung» состоит проходимец и осел Зейлер. Необходимо заткнуть глотку также и члену европейского правительства, Руге.

Твоя статья, направленная против Криста, хороша. Мне нечего в ней изменять, замечу только, что в фабричных районах рабочие действительно женятся для того, чтобы выколачивать деньги из своих детей. Это прискорбно, но это факт.

Ты, конечно, понимаешь, что я нахожусь в очень печальном положении. Моя жена погибнет, если так будет долго продолжаться. Постоянные заботы, самая мелочная житейская борьба подтачивают ее силы. К этому еще присоединяется подлость моих врагов; они еще ни разу даже не попытались напасть на меня по существу и, мстя за свое собственное бессилие, распространяют обо мне невыразимые гадости и набрасывают тень на мою репутацию. Виллих, Шаппер, Руге и множество другой демократической сволочи специализировались на этом. Стоит только приехать кому-нибудь с континента, как сейчас же принимаются его обрабатывать, чтобы он, в свою очередь, занялся этим же делом.

Несколько дней тому назад «знаменитый» референдарий Шрамм^{714} встречает на улице знакомого и сейчас же начинает ему нашептывать: «каков бы ни был исход революции, все согласны, что Маркс погиб. Родбертус, у которого больше всего шансов на успех, сейчас же велит его расстрелять». И так ведут себя все. Я, конечно, посмеялся бы над всей этой мерзостью, и она ни на минуту не отвлекает меня от моей работы, но ты понимаешь, что на мою жену, которая хворает и с утра до вечера занята самыми безрадостными житейскими заботами и нервная система которой издергана, не очень-то благотворно действует, когда изо дня в день через глупых сплетников до нее доходят зловонные испарения чумной демократической клоаки. Бестактность, проявляемая в этом отношении некоторыми людьми, бывает прямо невероятна.

Впрочем, здесь и речи нет о партиях. Великие мужи, несмотря на свои мнимые разногласия, занимаются здесь только тем, что взаимно подтверждают друг другу свою значительность. Ни одна революция не выбрасывала на поверхность подобного пустоголового сброда.

Если ты будешь в Нью-Йорке, то зайди к А. Дана из «New-York Tribune» и передай ему привет от меня и Фрейлиграта. Может быть, он окажется тебе полезным. Как только ты туда приедешь, немедленно напиши мне, но, как всегда, на адрес Энгельса, которому легче оплачивать почтовые расходы. Во всяком случае я жду, что ты мне еще напишешь несколько строчек, прежде чем отправиться за море. Когда приедет твоя жена, передай ей сердечный привет от меня и жены.

Если ты сможешь остаться в Нью-Йорке, ты будешь не так уже далеко от Европы, а поскольку в Германии печать совершенно подавлена, борьбу в печати можно вести только там.

Твой К.Маркс

Р. S. Только что я узнал, что великие мужи, Руге и его клика, Кинкель и его клика, Шаппер, Виллих и их клика, а также посредники между этими великими мужами, Фиклер, Гёгг и их клика, создали некое губкообразное объединение. Ты знаешь историю про крестьянина, который каждую дюжину четвертей зерна продавал ниже своей цены. Однако, сказал он, количество свое возьмет. Так же рассуждают и эти слабосильные людишки: «масса, мол, свое возьмет». Впрочем, цементирующим веществом, которое связывает это тесто, является ненависть против «клики «Neue Rheinische Zeitung»», особенно против меня. Когда их дюжина, они-де настоящая сила.

Если ты не сможешь получить в Нью-Йорке в свои руки «Arbeiterzeitung», — что, разумеется, было бы лучше всего, — а потому будешь вынужден вести переговоры со «Staatszeitung», то остерегайся своего друга Каппа, который там подвизается. В наших руках имеются доказательства, что этот субъект — не знаю, по каким причинам — является главным интриганом, выступающим против нас.

Прощай, мой дорогой.

Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.

98ЭНГЕЛЬС — ВИЛЬГЕЛЬМУ ВОЛЬФУВ ЛОНДОН

Манчестер, 6 августа 1851 г.

Дорогой Лупус!

Я сегодня же наведу здесь справки относительно г-на Кендала и завтра сообщу тебе, что я о нем узнал. Если я к нему отправлюсь немедленно, до того как он пришлет тебе ответ и даст понять, что он на тебя рассчитывает, то это приведет лишь к тому, что он примет меня очень холодно и не скажет мне всего, что нужно. Эти джентльмены большие формалисты. Недавно Хайн просил места у этого же Кендала и сослался на меня, тем не менее Кендал не счел даже нужным навести у меня о нем справки. Если после этого эпизода я проявлю перед Кендалом слишком большую настойчивость, то это только повредит тебе. Как только получишь ответ от Кендала, сообщи мне, что он пишет, — я сейчас же пойду к нему, разузнаю для тебя все и всячески постараюсь настроить этого человека в твою пользу. Конечно, если бы приказы Хассенпфлуга о твоем аресте отпали, тебе тотчас же предоставили бы работу. Но обойдется и без этого. Если бы я мог добыть для тебя здесь какое-нибудь место, это было бы превосходно, но, к сожалению, у меня слишком мало знакомых в этой области, и, кроме того, частных учителей берут здесь только для изучения новых языков, а лиц, знающих их, достаточно. Впрочем, я посмотрю, нельзя ли будет пустить в ход Уотса — он принимает участие в просветительном движении и имеет теперь множество знакомств.

Твой Ф. Э.

На будущее время получше заклеивай конверты — твое письмо пришло ко мне более или менее открытым.

Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

99ЭНГЕЛЬС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[509]В ЦЮРИХ

Манчестер, 7 августа 1851 г.

Дорогой Вейдемейер!

Очень благодарен за твои сообщения. Я буду тебе очень обязан, если ты добудешь у Хофштеттера[510] дальнейшие сведения. Но мне казалось, что у тебя должны были остаться в памяти заглавия некоторых руководств и разных военных пособий; мне особенно нужны самые обычные и распространенные сведения, — то, о чем спрашивают на экзаменах прапорщиков и лейтенантов и что поэтому во всех книгах предполагается заранее известным. Деккера[511] я достал еще в Швейцарии в плохом французском переводе и без планов, но Маркс затерял эту книгу, и ее вряд ли удастся найти. Атлас я себе достану, но мне нужна еще карта Венгрии. Я знаю, что австрийский генеральный штаб опубликовал несколько изданий такого рода. Сообщи, такого ли характера твоя карта и сколько она стоит. На худой конец она все же скорее может пригодиться, чем большой атлас Штилера. Что касается Бадена и в особенности баденско-швейцарской границы по Рейну, то у меня сохранились достаточно хорошие карты их еще со времен кампании[512]. Через Веерта, который сейчас снова живет в Гамбурге, я разузнаю цены и решу тогда, что купить. Но, повторяю, я буду очень рад, если ты доставишь мне еще какие-нибудь сведения.

Очень плохо, что ты уезжаешь в Америку. Но, по правде сказать, я не знаю, что иное можно тебе посоветовать, если в Швейцарии нет ничего подходящего. В Лондоне нелегко устроиться, и Лупус^{715} еще ничего не нашел. Он сам ищет места, и я стараюсь достать ему здесь что-нибудь, но пока безуспешно. По части музыки здесь огромная конкуренция. В конце концов от Англии, и особенно от Манчестера, Нью-Йорк не так уже далек: ведь пароходы регулярно совершают рейсы, находясь в пути от среды одной недели до субботы следующей; путешествие редко продолжается полные десять дней. В Нью-Йорке ты встретишь и маленького Красного Беккера^{716}. Он был последнее время экспедитором «Arbeiterzeitung», но там ли он еще, я не знаю, так как давно уже ничего о нем не слышал. Его последний адрес был: 24 North Williamstreet, верхний этаж; если ты не знаешь его теперешнего адреса, то его наверное можно узнать у Льевра, отель «Шекспир», или в «Staatszeitung». Вообще в Нью-Йорке очень много работы, и там очень не хватает постоянного представителя нашей партии, который был бы и теоретически подготовлен. Ты встретишь там весьма различные элементы; наибольшей трудностью, с которой ты столкнешься, будет то, что немцы, которых можно использовать и которые чего-либо стоят, легко американизируются и теряют всякое желание вернуться на родину. Кроме того, приходится учитывать особенность американских условий — легкость отлива избыточного населения в сельскую местность, неизбежно быстрый и все ускоряющийся рост процветания страны, благодаря которому буржуазный строй кажется им прекрасным идеалом и т. д. Те из тамошних немцев, которые думают о возвращении, это — по большей части опустившиеся субъекты, извлекающие из революции выгоду a lа Меттерних и Гейнцен. Наименее значительные из них наиболее жалки. Впрочем, ты найдешь в Нью-Йорке всю отечественную имперскую чернь[513]. Я не сомневаюсь, что ты там сможешь остаться. Кроме Нью-Йорка сносным местом является только Сент-Луис; Филадельфия же и Бостон — ужасные городишки. Было бы превосходно, если бы ты смог завоевать себе газету, в противном случае постарайся устроиться в «New-Yorker Staatszeitung», которая относится к нам очень хорошо и европейские корреспонденции которой все время находились под нашим контролем.

Письма оттуда лучше всего посылать через меня. В таком случае почтовые расходы будут оплачиваться фирмой.

О казарме я мало что слышал, кроме того что Виллих поссорился с этой бандой и вышел из казармы. Как пишет мне Маркс, остов армии будущего уничтожен^{717}, и Виллих очутился без Безансона. Какой ужас! Но этот Виллих не только дурак, но и подлый, вероломный, злобный человек; его злоба, поставленная на службу его колоссальнейшему и совершенно невероятному тщеславию и самопреклонению, не знает никаких границ. Я никогда еще не встречал такого изолгавшегося субъекта, Уверяю тебя, что я буквально ни разу не слышал от него ни одного правдивого слова. Ты не можешь себе представить, во что превратила этого субъекта навязчивая идея о том, что он именно и есть тот человек, военный, политический и общественно-организаторский гений которого должен привести революцию к победе и полному завершению. Конечно, эта мания развивалась у него постепенно. Я считаю его способным решительно на всякую подлость, но все же не думаю, что он на этот раз совершил прямое предательство. Гамбургская история объясняется иначе; предателем оказался не Брун — единственный тамошний агент Виллиха и Шаппера; говорят, что проболтался Хаупт, но я не могу этому поверить.

Этой шайке мы предоставляем, разумеется, делать все, что ей угодно, и вся ее деятельность ограничивается, конечно, хвастовством, измышлением сумасбродных планов и бранью по нашему адресу. Все это нам совершенно безразлично. Нам нет надобности следить за этой публикой, — это делает за нас прусская полиция. В кабачке Шертнера, где они заседают, не произносится ни одного слова, о котором бы не доносили полиции.

Во всяком случае напиши мне еще раз до своего отъезда. Сообщи мне название судна, на котором ты уезжаешь, тогда я смогу узнать по здешним газетам, когда оно прибудет в Нью-Йорк. Из Нью-Йорка немедленно сообщи свой адрес. Адрес Маркса — 28, Deanstreet, Soho square, Лондон.

Сердечный привет.

Твой Ф.Энгельс

Слышал ли ты что-нибудь о Дронке? Он все еще сидит в Женеве, и адрес его ты можешь узнать от Шустера.

Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

100МАРКС — ГЕРМАНУ ЭБНЕРУ[514]ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ

[Копия]

[Лондон, вторая половина августа 1851 г.]… Вы, вероятно, читали в различных немецких газетах статью из полуправительственной «Lithographische Correspondenz», в которой официальная немецкая эмиграция в Лондоне объявляет публике о своем братском сплочении, о своем конституировании в целостную организацию. Вся жаждущая соглашения демократия распадается на три клики: клику Руге, клику Кинкеля и неописуемую клику Виллиха. Между всеми тремя парят занимающие промежуточное положение боги: мелкие литераторы, такие как Мейен, Фаухер, Оппенхейм и др., бывшие берлинские соглашатели[515], наконец, Таузенау с несколькими австрийцами.

Как и подобает, мы начнем с А. Руге, этой пятой спицы в колеснице европейской центральной демократии[516]. А. Руге прибыл в Лондон, право же, не как муж, увенчанный лаврами, О нем было известно только то, что в критический момент он удрал из Берлина и позднее тщетно выпрашивал у Брентано пост посланника в Париже; что на протяжении всего периода революции он всякий раз, когда распространялись иллюзии, постоянно с той же самой непоколебимостью подхватывал их и однажды в момент вдохновения даже сделал открытие, что современные конфликты легче всего разрешаются по «дессаускому образцу». Именно так он назвал фарс с маленьким образцовым роялистски-конституционно-демократическим государством. Однако он твердо решил стать в Лондоне великим мужем. Как всегда, он принял меры по установлению связей с одной из провинциальных демократических газет в Германии, дабы иметь возможность бесцеремонно занимать немецкую публику болтовней о своей важной особе. На этот раз жребий выпал на долю «Bremer Tages-Chronik». Теперь Руге мог начать свои дальнейшие операции. Так как он изъясняется на весьма ломаном французском языке, никто не мог ему помешать представиться иностранцам в качестве значительнейшего мужа Германии, но Мадзини сразу же совершенно верно оценил его как заурядного человека, которому он без церемоний сможет поручать подписывать свои манифесты от имени немцев. Таким образом, А. Руге стал пятой спицей в колеснице временного правительства Европы и ставленником Мадзини, как о нем однажды выразился Ледрю-Роллен. А. Руге почувствовал, что он превзошел собственный идеал. Однако теперь дело шло о том, чтобы придать себе видимость власти также и в глазах Мадзини и Ледрю-Роллена и доказать, что на чашу весов предстоит бросить больше, чем сомнительное имя. Поэтому А. Руге решил совершить три великих деяния. Он образовал вместе с гг. Хаугом, Ронге, Струве и Кинкелем так называемый немецкий центральный комитет[517]. Он основал журнал со скромным названием «Kosmos» и, наконец, выпустил заем на десять миллионов франков для размещения среди немецкого народа, которому он в качестве компенсации гарантировал завоевание свободы. Десять миллионов не поступали, но зато «Kosmos» скончался, а центральный комитет распался на свои первоначальные составные части. «Kosmos» вышел лишь три раза. Классический стиль Руге обратил в бегство непосвященных читателей. Тем не менее с помощью журнала «Kosmos» было сделано чрезвычайно много, поскольку А. Руге смог выразить на бумаге свое удивление тем, что королева пригласила к себе в Виндзорский замок не его, а г-на фон Радовица, и поскольку он сам изготовил письма, в которых приветствовал себя из Германии «в качестве временного правительства» и от имени своих легковерных друзей заранее выражал сожаление о том, что по возвращении в отечество «государственные дела» не позволят ему поддерживать всякого рода более интимные частные отношения.

Не успело появиться обращение о десятимиллионном займе, подписанное гг. Руге, Ронге, Хаугом, Струве и Кинкелем[518], как неожиданно распространился слух, будто в Сити собирают денежные пожертвования по подписному листу для отправки Струве в Америку, а с другой стороны, «Kolnische Zeitung» поместила заявление г-жи Иоганны Кинкель о том, что муж ее вовсе не подписывал этого воззвания и успел уже выйти из только что образовавшегося центрального комитета.

Вся политическая мудрость г-на Струве до и после мартовской революции ограничивалась, как известно, тем, что он проповедовал «ненависть к государям». Тем не менее в Лондоне ему пришлось за наличную плату поставлять статьи в немецкую газету^{718} герцога Карла Брауншвейгского и даже подвергаться высочайшей собственноручной цензуре господина герцога. Мадзини было донесено об этом, и когда г-н Струве захотел увидеть свое имя красующимся под европейским циркуляром, Мадзини наложил на это свой запрет. Струве отряс прах со своих ног и, охваченный сильным гневом на центральный комитет, отплыл в Нью-Йорк, дабы пересадить на тамошнюю почву свою навязчивую идею, свой неизбежный «Deutscher Zuschauer».

Что же касается Кинкеля, то он, как об этом насплетничал А. Руге в нью-йоркской «Schnellpost», правда, не подписал этого обращения, но одобрил его; план обращения был составлен в его собственной комнате, сам же он взялся переправить часть экземпляров в Германию, а из центрального комитета вышел только потому, что комитет избрал своим председателем не его, а генерала Хауга. Это заявление А. Руге сопроводил резкими выпадами против «тщеславия» Кинкеля, которого он назвал демократическим Беккератом, а также подозрениями по адресу г-жи Иоганны Кинкель, поскольку к услугам ее были такие запретные газеты, как «Kolnische Zeitung».

Демократический центральный комитет свелся, следовательно, к гг. Руге, Ронге и Хаугу; даже А. Руге понял, что с подобной троицей не только нельзя создать нового мира, но и вообще ничего нельзя создать. Но неугомонный Руге все еще не хотел признать, что его карта бита. Для этого великого мужа все дело было только в том, чтобы вообще делалось и предпринималось что-либо такое, что придавало бы ему вид человека, занятого глубокими политическими комбинациями, и прежде всего давало бы основание с важным видом судить обо всем, бегать туда и сюда, вести переговоры и предаваться самодовольной болтовне и газетным сплетням. На его счастье в Лондон только что прибыл Фиклер. На него, как и на других южных германцев, Гёгга и Зигеля, произвели отталкивающее впечатление претенциозные манеры г-на Кинкеля; в то же время Зигель отнюдь не был склонен встать под главное командование Виллиха, а Гёгг — принять планы Виллиха по улучшению мира. Наконец, все трое были слишком мало знакомы с историей немецкой философии, чтобы не считать Руге значительным мыслителем, слишком наивны, чтобы не позволить обмануть себя его фальшивым простодушием, и слишком филистерски добродетельны, чтобы не принять всерьез всю возню этой так называемой эмиграции. Как сообщает один из них^{719} в своем письме в редакцию нью-йоркской «Schnellpost», они решили попытаться объединиться с остальными кликами, чтобы восстановить престиж умирающего центрального комитета. Однако, жалуется тот же корреспондент, мало надежды на осуществление этого благого намерения; Кинкель продолжает интриговать; вместе со своим избавителем^{720}, своим биографом^{721} и несколькими прусскими лейтенантами он образовал комитет, который должен действовать за кулисами, постепенно тайно расширяться, завладевать по возможности денежными средствами демократии и затем внезапно выступить открыто уже в качестве могущественной партии Кинкеля. А это-де и нечестно, и несправедливо, и неразумно. Руге не преминул нанести в том же номере газеты несколько ударов в бок «абсолютному мученику». В тот же день, когда нью-йоркская «Schnellpost» доставила эту сплетню в Лондон, состоялся первый официальный праздник братства враждебных клик. Но это еще не все! А. Руге вербует через нью-йоркскую «Schnellpost» подписчиков на злосчастный европейский заем в Америке. Кинкель, который дезавуировал в «Kolnische Zeitung» это смехотворное предприятие, теперь на собственный страх и риск призывает в заокеанских газетах к займу, добавляя при этом, что деньги надлежит посылать человеку, пользующемуся наибольшим доверием; само собой разумеется, что он и есть этот человек.

Для начала он требовал взноса в 500 ф. ст., чтобы изготовить революционные бумажные деньги. Руге, не мешкая ни минуты, объявил в «Schnellpost», что он, А. Руге, является казначеем демократического центрального комитета и что у него можно приобретать уже готовые облигации; таким образом тот, кому придется потерять 500 ф. ст., поступит разумнее, приобретая на них уже готовые облигации, нежели покупая еще несуществующие. И редакция «Schnellpost» довольно откровенно заявила, что если г-н Кинкель не бросит своих проделок, его объявят врагом революции. Наконец, в то время как Руге выкладывал в «Schnellpost» свою недельную порцию сплетен, паясничал на ее столбцах, строя из себя мужа будущего и чествуя себя присвоением всех санов, подобающих пятой спице в колеснице, Кинкель писал в «New-Yorker Staatszeitung», прямой сопернице «Schnellpost»:

«Вы видите, что по ту сторону Атлантического океана ведут войну по всем правилам искусства, в то время как по сию сторону обмениваются поцелуями Иуды».

Если Вы спросите меня, как это некий А. Руге, человек, который практически всегда был совершенно непригоден, а теоретически давно почил в бозе и отличается лишь классически путаным стилем, — как это он все еще может играть какую-то роль, то я замечу прежде всего, что его роль есть сплошная газетная ложь, которую он старается распространять и в правдивости которой он пытается убедить себя самого и других со свойственным ему величайшим усердием и при помощи всяческих самых мелочных средств. Что же касается его положения в среде здешней так называемой эмиграции, то это как раз то, что ему приличествует, хотя он и являет собой лишь сточный желоб, в который стекают все противоречия, непоследовательность и ограниченность всей этой демократии. Как классический представитель всеобщей идейной неясности и путаницы, свойственной эмиграции, как ее Конфуций^{722}, он по праву утверждает за собой видное положение в ее среде.

Из вышеизложенного Вы видели, как Кинкель то выступает вперед, то прячется на задний план, то берется за какое-либо предприятие, то отрекается от него — в зависимости от того, куда, по его мнению, дует ветер народных чувств. В одной статье для недолговечного «Kosmos» он особенно восхищался огромным зеркалом, выставленным в Хрустальном дворце[519]. Здесь перед Вами весь этот человек: зеркало — его жизненный элемент. Он прежде всего и по самому своему существу актер. Играя по преимуществу роль мученика германской революции, он удостоился здесь, в Лондоне, почестей, предназначенных для остальных жертв борьбы. Но позволяя либерально-эстетствующей буржуазии официально оплачивать и чествовать его, — он в то же время за спиной этой буржуазии находится в запретных сношениях с представляемой Виллихом крайней фракцией жаждущих соглашения эмигрантов, полагая, что таким путем он равно обеспечивает себе как наслаждение буржуазным настоящим, так и право на революционное будущее. Живя здесь в условиях, которые, по сравнению с его прежним скромным положением в Бонне, могут считаться блестящими, он в то же время пишет в Сент-Луис, что живет, как подобает представителю бедноты. Итак, он соблюдает установленный этикет по отношению к буржуазии и в то же время почтительно расшаркивается перед пролетариатом. Но будучи человеком, у которого сила воображения значительно преобладает над голосом рассудка, он не может избежать грубости и высокомерия выскочки, что отталкивает от него не одного чопорного добродетельного мужа эмиграции. Говорят, что в настоящий момент он намеревается совершить турне по Англии, чтобы в разных городах читать лекции перед немецкими купцами, принимать знаки почитания и пересаживать на северную почву Англии привилегию сборов двух урожаев, процветающую обычно только на почве южных стран. Кинкель заблуждается, если сам себя считает честолюбивым. Он всего лишь до крайности тщеславный человек, и судьба не могла бы сыграть с этим впрочем безобидным расточителем красивых фраз более скверную шутку, чем приведя его к цели его желаний и поставив его в серьезное положение. В этом случае он потерпел бы непоправимое и полное фиаско.

Наконец, относительно Виллиха я ограничусь тем, что сообщу Вам мнение его знакомых. Все они считают его ограниченным фантазером. Они оспаривают его «талант», но именно поэтому объявляют его «характером»^{723}. Он нравится самому себе в этом положении и пользуется им с большей прусской хитростью, чем можно было ожидать. Теперь Вы знаете великих мужей будущего.

Общая масса официальной эмиграции за очень немногими исключениями состоит из нулей, каждый из которых полагает, что он станет единицей, в том случае если вместе с другими составит дюжину. Отсюда проистекают их постоянные попытки объединения и слияния, которые неизменно терпят неудачу из-за мелких дрязг, интриг, низостей и соперничества в среде этих маленьких великих людей, но столь же постоянно предпринимаются вновь. Обоюдно забрасывая друг друга грязью в североамериканских газетах, они полагают, что должны выступать единым фронтом перед Германией, а скапливаясь в один большой, источающий из себя сплетни конгломерат, считают, что тем самым создают эффект силы и corpus venerabile^{724}. Они постоянно сами себя убеждают в том, что им все еще чего-то недостает, чтобы импонировать публике; поэтому они и занимаются организованной вербовкой на свою сторону каждого вновь прибывшего эмигранта. Их старания оторвать от Маркса и перетянуть на свою сторону Фрейлиграта были столь же назойливы, сколь, конечно, и бесплодны; за это они теперь наказывают его замалчиванием. Чтобы добиться его присоединения к их союзу справедливых, Кинкель испробовал все средства, а А. Руге обращался к нему даже в письменной форме. Теперь он, разумеется, так же как и В.Вольф и другие эмигранты, держащиеся подальше от этой возни, не принадлежит к «эмиграции как таковой». Еще одно имя! Если бы этим капуцинам революции, этим нищенствующим монахам ее было что отдавать, то они отдали бы королевство за одно новое имя и особенно за столь популярное имя, как имя Фрейлиграта.

Карьеристы и искатели популярности — вот из кого состоит вся масса эмиграции. Эти господа полагают, что революция надвигается, и они должны, естественно, приготовиться к ней. Так, члены имперского собрания образовали в Швейцарии подобную же коалицию, в которой будущие посты уже распределены по иерархическому принципу в порядке номеров. И это происходило в жестокой борьбе по вопросу о том, кто должен представительствовать под № 17 или 18.

Вы удивляетесь, что эти господа делают полуправительственную «Lithographische Correspondenz» своим «Moniteur»^{725}. Вы перестанете удивляться, если я скажу Вам, что один из их писак регулярно строчит в «Neue Preusische Zeitung», другой исполняет подручные работы при русофильской «Morning Chronicle» и т. д. и т. д. Но это происходит отнюдь не за спиной официальной эмиграции. Более того, их первое общее собрание началось с зачитывания статьи из «Lithographische Correspondenz». Они располагали примерно пятью — десятью человеками, причем это число на втором заседании уменьшилось более чем наполовину. Семя раздора уже взошло пышным цветом среди этих жаждущих соглашения людей, которые, впрочем, состояли только из «эмигрантских верхов», как конфиденциально выразился один из них. Из непосвященной массы эмигрантов-рабочих никого не было видно.

Если побратавшаяся эмиграция едина в каком-нибудь пункте, то этим пунктом является ее общая фанатическая ненависть к Марксу, ненависть, из-за которой они готовы пойти на любую глупость, любую низость, любую интригу, чтобы только удовлетворить свое чувство досады и раздражения против этого bete noire^{726}. Ведь эти господа не погнушались даже тем, что вошли в связь с Бетой, или Бетцихом, бывшим сотрудником «Gesellschafter» Губица, и, при посредничестве этого великого писателя и патриота, в органе веселого трактирщика Луи Друккера заподозрили Маркса в шпионаже на том основании, что он является шурином прусского министра фон Вестфалена. Г-н фон Вестфален имел дело с Марксом лишь единственный раз, а именно, когда путем конфискации беккеровской типографии и заключения в тюрьму Г. Беккера в Кёльне он сорвал издание собрания Сочинений Маркса, которое начал выпускать Беккер и первый выпуск которого уже вышел в свет, а также когда он воспрепятствовал изданию журнала, который уже находился в печати. Ненависть к Марксу еще более усилилась вследствие опубликования саксонским правительством коммунистического обращения, поскольку он слывет автором этого обращения[520]. Впрочем, у Маркса, уже в течение ряда лет всецело поглощенного разработкой критики и истории политической экономии, так же как у Фрейлиграта и их общих друзей, нет ни желания, ни времени отвечать на сплетни побратавшейся эмиграции.

Но чем больше их игнорируют, тем яростнее тявкают эти моськи будущего. Безвременно умершему Густаву Юлиусу, человеку вполне критически мыслившему и научно образованному, которого эмиграция теперь также объявляет своим сторонником, так надоела ее пустая и нелепая возня, что за несколько недель до своей смерти он послал подробное описание эмиграции в одну северогерманскую газету, которая, однако, отказалась это опубликовать…

Впервые опубликовано в книге: «Mitteilungen des цsterreichischen Staatsarchivs». Bd. 9, Wien, 1956

Печатается по копии письма, написанной неизвестным почерком

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

101МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[521]В ЦЮРИХ

[Лондон], 11 сентября [1851 г.] 28, Deanstreet, Soho

Дорогой Вейдемейер!

Лупус^{727} написал по поводу тебя своему знакомому в «Staatszeitung». Скверно только то, что с недавнего времени там свил себе гнездышко г-н Кинкель. Но произошла и приятная вещь: газета г-на Гейнцена, нью-йоркская «Schnellpost», была вынуждена объявить о своем банкротстве. Гг. Хофф и Капп пытаются сейчас основать новую газету на акционерных началах. Во всяком случае, сейчас наступил момент, благоприятный для газетных комбинаций.

Здешние великие мужи окончательно рассорились. Эти субъекты ведут себя так, как будто они являются преемниками Александра и должны поделить между собой македонско-азиатскую империю. Что за чудаки!

Если бы у меня было здесь побольше знакомых, я постарался бы достать тебе место инженера-путейца или что-нибудь в этом роде. К сожалению, у меня нет никаких связей. А между тем, я убежден, что в этой области здесь можно найти работу.

Плохо то, что все мы так нуждаемся в деньгах и что у тебя нет средств, чтобы подождать здесь некоторое время и осмотреться. Но если тебе действительно удастся выполнить свой план насчет Нью-Йорка, то в случае революции ты, конечно, легче найдешь там средства для возвращения в Европу, чем мы для переезда отсюда.

И все-таки я ломаю себе голову над тем, как бы тебе устроиться здесь. Ведь если ты окажешься по ту сторону океана, кто поручится, что ты не затеряешься где-нибудь на Дальнем Западе? А у нас так мало сил, и мы должны очень бережно относиться к имеющимся у нас способным людям.

Кроме того, для путешествия ты выбрал плохое, неудобное время. Впрочем, раз это необходимо, то ничего не поделаешь. Я убежден, по крайней мере, в том, что, перебравшись туда, ты не будешь жить в такой нищете, в какой мы все здесь живем. А это ведь тоже надо принять в расчет.

Г-ну Мадзини также пришлось убедиться в том, что наше время — время распада «демократических» временных правительств. После ожесточенной борьбы меньшинство вышло из Итальянского комитета^{728}. Это, вероятно, наиболее передовая часть.

Политику Мадзини я считаю в корне ложной. Побуждая Италию немедленно порвать с Австрией, он действует только в интересах Австрии. С другой стороны, он забывает, что ему следовало бы обратиться к крестьянам, к этой веками угнетаемой части Италии, и, забывая об этом, он подготовляет новую опору для контрреволюции. Г-н Мадзини знает только города с их либеральным дворянством и «просвещенными гражданами». Материальные потребности итальянского сельского населения, из которого выжаты все соки и которое так же, как и ирландское крестьянство, систематически доводилось до полного истощения и отупения, конечно, слишком низменны для выспренней фразеологии его космополитически-неокатолически-идеологических манифестов. Но, несомненно, нужно много мужества, чтобы заявить буржуазии и дворянству, что первый шаг к независимости Италии состоит в полном освобождении крестьян и в превращении испольной системы аренды в свободную буржуазную собственность. Мадзини, по-видимому, считает, что заем в десять миллионов франков имеет более революционное значение, чем привлечение на свою сторону десяти миллионов людей. Я очень опасаюсь, что в критический момент австрийское правительство само изменит форму землевладения в Италии и проведет реформу «по-галицийски»[522].

Передай Дронке, что я напишу ему через несколько дней. Сердечный привет тебе и твоей жене от меня и жены. Подумай еще раз, не попытаться ли тебе устроиться здесь.

Твой К.Маркс

Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

102МАРКС — АМАЛИИ ДАНИЕЛЬС[523]В КЁЛЬН

[Лондон, между 4 и 8 октября 1851 г.]

Дорогая г-жа Даниельс!

Очевидно, мне нет необходимости говорить Вам, что я глубоко сочувствую Вам по поводу ареста Вашего мужа и Вашей разлуки с ним. Что меня успокаивает, это — убеждение, что судебные органы не могут долго тянуть с арестом, не передав дело суду присяжных. Я уверен, что Вы и Ваш муж обладаете достаточно сильным характером, чтобы сопротивляться превратностям судьбы. Я Вам буду очень благодарен, если Вы передадите для меня подателю этих строк следующие книги…

Впервые опубликовано в «Kolnische Zeitung» № 275, 27 октября 1852 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

103МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУВ НЬЮ-ЙОРК

Лондон, 16 октября 1851 г. 28, Deanstreet, Soho

Дорогой Вейдемейер!

А. Чарлзу Дана, одному из редакторов «New-York Tribune», я написал сам и, кроме того, послал ему письмо Фрейлиграта, в котором он тебя рекомендует. Поэтому тебе остается только пойти к нему и сослаться на нас.

Ты спрашиваешь меня о статистическом справочнике. Рекомендую тебе «Коммерческий словарь» Мак-Куллоха, 1845 г., так как в нем даются также и экономические объяснения. Есть и более новые книги, как, например, Мак-Грегора, работы которого по статистике[524], пожалуй, самые лучшие во всей Европе. Но они очень дороги. Ты, несомненно, найдешь их в одной из нью-йоркских библиотек. Мак-Куллох же — это такое руководство, которое должен иметь у себя всякий пишущий в газетах человек.

Специально об Англии можно порекомендовать еще: Портер, «Прогресс нации», новое издание 1851 года.

Об истории торговли вообще:

Тук, «История цен», 3 тома, доведено до 1848 года. О Северной Америке особенно рекомендую Мак-Грегора, который составил особую статистику Соединенных Штатов.

О Германии: барон фон Реден, «Сравнительная статистика культуры». О Франции — Моро[525].

У меня есть для тебя еще одно поручение. Бывшему немецкому католическому священнику Коху, о котором ты можешь справиться в «Staatszeitung», где он время от времени пишет, я послал по его просьбе 20 экземпляров «Манифеста»^{729} (на немецком языке) и один экземпляр английского перевода, поручив ему напечатать этот перевод в виде брошюры вместе с вводным замечанием Гарни[526]. После этого г-н Кох ни разу не дал о себе знать. Попроси его, во-первых, объяснить это весьма подозрительное молчание после его столь настоятельной просьбы ко мне, во-вторых — возьми у него английский перевод и посмотри, нельзя ли выпустить его в виде брошюры, — иными словами, напечатать, распространить и продать. Само собой разумеется, что выручка, если таковая будет, достанется тебе, мы же претендуем для себя на 20–50 экземпляров.

Дронке приезжает сюда 23-го сего месяца.

Напиши поскорее. Привет от меня, моей жены и всех друзей тебе и твоей жене. Надеюсь, что ты хорошо перенесешь морское путешествие и что твои дела в Соединенных Штатах пойдут хорошо.

Твой К. М.

[Приписка Женни Маркс]^{730}

Передайте Вашей дорогой супруге, что я в это время беспокоюсь о ней и высказываю ей самое горячее участие. Как много, наверное, ей пришлось вынести во время этого длительного морского путешествия с двумя маленькими детьми! Надеюсь, что эти строки придут не намного раньше Вашего приезда в Нью-Йорк, где Вам, конечно, удастся обрести временную родину.

Об Эдгаре^{731} со времени его отъезда в апреле у нас все еще нет никаких известий. Он отплыл из Бремена на парусном судне «Реформ», капитаном которого является Аммерман, хотел высадиться в Галвестоне и сначала поселиться в Нью-Браунфельсе. Может быть, дорогой г-н Вейдемейер, Вы смогли бы из Нью-Йорка как-нибудь напасть на его след. Его молчание тем более непонятно, так как он знает, что наша бедная одинокая матушка^{732} из-за паралича правой руки лишилась теперь последнего утешения, которое ей было оставлено судьбой — письменного общения с дорогими ее сердцу людьми.

Всего Вам хорошего. Сердечно Вас приветствует

Женни Маркс

Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., то. XXV, 1934 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

104МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУВ НЬЮ-ЙОРК

Лондон, 31 октября 1851 г. 28, Deanstreet, Soho

Дорогой Вейдемейер!

Посылаю вдогонку тебе второе письмо в Америку. После зрелого обсуждения этого вопроса с Лупусом^{733} я решил, что мы можем совместно осуществить одно дело.

Во-первых. Прежняя «Neue Rheinische Zeitung» была мало распространена в Америке. Если бы тебе удалось раздобыть какого-нибудь буржуа или хотя бы получить необходимый кредит у какого-нибудь владельца типографии и торговца бумагой, то, мне кажется, было бы выгодно издать, — в форме маленьких книжечек, какие Беккер^{734} издавал в Кёльне, — своего рода карманную библиотеку из статей «Neue Rheinische Zeitung»; например, «Силезский миллиард» В. Вольфа, статьи Энгельса о Венгрии[527], мои статьи о прусской буржуазии^{735}, некоторые из фельетонов Веерта и т. д. Если ты не можешь достать их там, то я пошлю тебе эти статьи отсюда, указав одновременно, что я считаю наиболее подходящим; тебе нужно было бы написать небольшое общее предисловие для этой «Карманной библиотеки «Neue Rheinische Zeitung»», а также примечания или послесловие к отдельным томикам, в тех случаях, когда ты сочтешь это нужным.

Во-вторых. В такой же форме и с пояснениями ты мог бы издать мои и Энгельса статьи против К. Гейнцена, напечатанные в «Deutsche-Brusseler-Zeitung»^{736}. Я думаю, что они очень хорошо разойдутся.

Прибыль, оставшуюся за вычетом издержек производства, мы поделим.

В-третьих. Из Америки я получил ряд запросов и поручений относительно вышедших 6 выпусков моего «Revue», но ни на какие сделки не пошел, не доверяя тамошним мошенникам. Ты мог бы дать объявление, что эти выпуски можно получить у тебя, но, разумеется, необходимо иметь приличное число заказов, прежде чем отправлять их отсюда.

В-четвертых. В карманную библиотеку, о которой я говорил выше, ты мог бы, да и мы тоже, включать в подходящий момент написанные нами злободневные памфлеты. С коммерческой точки зрения надежнее и удобнее, однако, начать с готового, уже имеющегося налицо материала. В своих маленьких предисловиях и послесловиях ты мог бы вести необходимую полемику с противниками справа и слева.

Итак, я предлагаю тебе сделаться книгоиздателем. Для этого требуется меньше средств, чем для газеты, а между тем, в политическом отношении ты достиг бы той же цели. Ты будешь избавлен от долгих, требующих массы времени подготовительных работ, связанных с газетой. Я думаю, что если ты должным образом изложишь этот план Рейху, у которого есть деньги, то он согласится вести это дело вместе с тобой.

Моя семья, а также Фрейлиграт, Лупус и др. шлют сердечный привет твоей семье.

Твой К.Маркс

Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

105МАРКС — АДОЛЬФУ КЛУССУ[528]В ВАШИНГТОН

[Лондон, начало декабря 1851 г.]

… Один из наших лучших друзей, Иосиф Вейдемейер, прибыл теперь в Нью-Йорк. Тотчас же свяжись с ним. Я еще не знаю его адреса, но если ты пошлешь письмо в «Staatszeitung» или

«Abendzeitung», он его, наверное, получит. Он может сообщить тебе обо всех партийных делах. Среди нью-йоркской компании[529] он будет тебе полезен, а ты сможешь помочь ему устроиться в Америке. Напиши ему, что это я предложил тебе связаться с ним…

Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.

Печатается по рукописи письма Клусса Вейдемейеру от 20 декабря 1851 г.

Перевод с немецкого

106МАРКС — ГЕРМАНУ ЭБНЕРУ[530]ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ

Лондон, 2 декабря 1851 г.

… Г-н Кинкель, как Вы знаете, продолжает свое турне по Соединенным Штатам[531]. До сих пор он собрал примерно 12000 долларов, но весьма благоразумно остерегался высказываться о действительном отношении к этому делу различных фракций эмиграции; это видно уже из того, что он обращался даже к моим личным друзьям и фактически добился хитростью их содействия. Он послал в газеты следующую нелепую программу:

«К друзьям народа.

Позорная тирания и несправедливость германских деспотов достигла самых крайних пределов. Все свободные учреждения, завоеванные во время революционной борьбы 1848 г., разрушены грубой силой монархов. Пришло время, когда для угнетенного народа стало как правом, так и обязанностью обнажить свой меч и сразиться за самые священные права, которыми верховное существо в равной мере наделило всех людей. Ненависть к деспотам, трусливо убивающим или бросающим в тюрьмы всякого, кто поднял руку или возвысил голос за республиканскую реформу и за свободу угнетенных людей, дошла до такого предела, за которым последует колоссальной силы взрыв, и весьма вероятно, что грядущей весной солнце взойдет, озаряя зрелище самой отчаянной борьбы, которую люди когда-либо вели против своих угнетателей. Италия будет бороться до тех нор, пока тирания не будет сметена с лица земли и пока свобода не будет провозглашена во всех провинциях Старого света. Если Америка подала благородный пример в 1776 г., то Европа готова последовать по стопам своей молодой и благородной сестры с берегов страны Колумба. Чтобы осуществить эту, столь желанную цель — и особенно в Германии — видные немецкие республиканцы (?), ныне являющиеся эмигрантами в Лондоне, объединились для осуществления национального займа, обещая употребить все усилия к тому, чтобы после установления республики погасить заем и полностью уплатить проценты по нему. Все друзья свободы в этой стране ныне призываются оказать добровольную помощь в деле достижения этой цели. Без денег нельзя совершить ничего. Поэтому от сочувствующих республиканизму в высокой степени зависит решение вопроса о том, суждено ли этому проекту осуществиться.

Балтимора, октябрь 1851 года.

Д-р Г. Кинкель, по поручению лондонского комитета».

Г-н Готфрид нашел в Соединенных Штатах только одного ревностного противника в лице К. Гейнцена, который представляет клику Руге — Фиклера. Но вражда со стороны такого вульгарного крикуна, как Гейнцен, может только способствовать успеху каждого, против кого она направлена. Среди гарантов кинкелевского займа публично фигурируют три прусских экс-лейтенанта — Шиммельпфенниг, Виллих и Техов, студиозус Шурц, граф О. Рейхенбах и посредственный берлинский литератор Мейен. Но конфиденциально Кинкель заполучил еще подписи Лёве фон Кальбе (было бы точнее, если бы он назывался Кальб фон Лёве^{737}), экс-председателя охвостья имперского парламента в Штутгарте[532]. Этот Лёве является обладателем принятого в Штутгарте документа, который дает ему полномочие созвать имперский парламент, когда и где он того захочет. Поэтому для Кинкеля, который намеревается вступить в Германию в качестве временного правительства, было важно заполучить этого мужа, чтобы поставить свое «господство» на «правовую почву».

Вторым тайным гарантом является д-р ДЭстер. Его многочисленные кредиторы в Германии, наверное, с удовлетворением узнают, что он гарантирует уплату процентов по кинке-левскому двухмиллионному займу и одновременно в качестве министра финансов будет заведовать только что поступившими 20000 долларов. Г-н Д'Эстер хочет без помехи обирать крестьян в качестве сельского врача в Швейцарии (говорят, он находится там в лучшем положении, нежели это было в Кёльне, где его осаждали кредиторы, а не пациенты) и одновременно держать для себя открытыми большие врата, ведущие на революционные правительственные небеса. Поэтому он предоставил свою гарантию только под печатью тайны. Но если он окажется вынужден публично отстаивать то, что им на старый лад «тайком прядется»^{738}, — то это не повредит.

Из того сообщения, которое однажды направил Вам Фрейлиграт. Вы достаточно ознакомились с характером г-на Готфрида Кинкеля. Таким образом, Вас не удивит, если Вы узнаете, что в Соединенных Штатах «ложь» была его «великим» и, в последнем счете, единственным средством. Так, один друг пишет мне между прочим:

«Кинкель весьма усиленно кокетничает с Ледрю-Ролленом, который обещал авторитетным друзьям из Германии, как только Кинкель, а также Лёве придут к кормилу правления, послать через границу армии для ведения войны в целях пропаганды. С Мадзини, как говорит Кинкель, он установит связь, как только будет иметь полные руки денег и таким образом (!) станет равноценен (!) ему».

Но, как Вы знаете, Ледрю связан с враждебным Кинкелю комитетом и указал на дверь эмиссару К[инкеля]. Что же касается Мадзини, то для освещения этого вопроса достаточно сказать следующее. Примерно четырнадцать — пятнадцать месяцев тому назад великий Готфрид Кинкель послал к Мадзини весьма незначительного прусского экс-лейтенанта Шиммельпфеннига, который заявил, что он, Ш[иммельпфенниг], по поручению Шинкеля] предпримет поездку с особой миссией в Германию. Для этого больше всего-де не хватает, между прочим, денег. Мадзини дал ему 1000 франков наличными и на 4000 франков облигаций мадзиниевского «государственного» займа при условии, что 1000 франков будут возвращены в течение года и в такой же срок будет возмещена половина стоимости размещенных облигаций. Шиммельпфенниг возвратился из Германии, где он уничтожил очень много бутылок вина, но ни одного «тирана». Прошел год. Но ни Кинкель, ни эмиссар Шинкеля], так и не явились к Мадзини. Несколькими неделями позже тот же самый Ш[иммельпфенниг] опять появился у Мадзини, но не для того чтобы уплатить долг, а для того чтобы снова предложить Мадзини союз с Готфридом. Дело в том, что Готфрид только что получил из Нового Орлеана 160 ф. ст., и поскольку, по его мнению, чтобы стать «великим мужем», ему не хватало всего лишь каких-нибудь пяти фунтов, он считал себя теперь равноценным Мадзини. Мадзини же был иного мнения и заявил, что у него в Германии есть свои люди (Руге и К°) и что он отказывается от союза с г-ном Готфридом. Но Кинкель невозмутим и глубоко убежден, что если 160 ф. ст. еще не сделали его «равноценным» М[адзини], то это чудо наверняка свершится с помощью 20000 долларов. Блаженны верующие.

Успех К[инкеля] в Соединенных Штатах объясняется отчасти тем, что сам он имел столь же неясное представление о развитии событий, как и тамошняя масса, которая почувствовала в нем родственную душу, а отчасти его лживыми уверениями и стараниями скрыть, в защиту чего он выступает в действительности. Г-н Кинкель и К° намереваются избрать революционный комитет из семи членов, каждый из которых получит особое министерство, например, Д'Эстер — министерство финансов, Кинкель— министерство красноречия и высокой политики, Техов — военное министерство, Виллих — министерство по части реквизиций, в которых он знает толк, Мейен — министерство народного образования и т. д. Каждый из семи будет восседать в одном из этих комитетов, чтобы постоянно информировать обо всем верховный комитет, септархию. Как Вы видите, эта организация построена совершенно по тому же плану, что и французское временное правительство, разве что септархия имеет свою резиденцию вне Германии, а ее народ состоит из клуба, насчитывающего 50—100 членов.

Г-н Кинкель категорически заявил, что он использует раздобытые в Америке деньги не для оказания помощи эмигрантам. Он даже взял на себя такого рода обязательство. Вы понимаете, что это только уловка, чтобы не быть обязанным допустить к участию в пользовании фунтами эмигрантские низы, а проесть их единолично. Это совершается уже теперь, а с увеличением сокровища будет совершаться в еще больших размерах следующим способом:

1) Семи септархам и семи их министерствам нужно получать жалованье, то есть все креатуры Кинкеля, Виллиха и т. д. и сами эти господа обеспечивают за собой таким образом под предлогом деятельности во имя революции львиную долю этих денег. Г-н Виллих, например, теперь вот уже два года живет здесь публичным попрошайничеством.

2) Эти господа издают литографированные бюллетени, которые они бесплатно рассылают в газеты. Жалкие литераторы Мейен, Оппенхейм, студиозус Шурц и т. д. тянут еще одну часть денег на писательские гонорары.

3) Прочие из великих мужей, такие как Шиммельпфенниг, Шурц и т. д., в свою очередь получают жалованье как «эмиссары».

Вы видите, таким образом, что весь план преследует двоякого рода цель: устранить массу живущих в сильной нищете эмигрантов (рабочих и т. д.) от участия в пользовании этими деньгами, а с другой стороны, доставить г-ну Кинкелю и его креатурам надежные и притом приносящие также и политический капитал синекуры, — и все это под предлогом использования денег только для революционных целей. Было бы, безусловно, весьма уместно довести до сведения широкой публики об этих финансовых спекуляциях, которые измыслил студиозус Шурц.

Прежде чем закончить, я должен сделать еще несколько кратких замечаний о Кошуте. Кошут в своих выступлениях обнаружил большой талант и в общем проявил такт в своем подходе к английской публике. Однако обстановка была не так проста, как ее представлял себе этот человек с Востока. С одной стороны, он перестарался в своей лести по адресу буржуазии и восхвалял на пышный восточный манер такие учреждения — например, лондонский Сити с его муниципальным устройством, — на которые сам «Times» ежедневно нападает как на общественное зло. С другой стороны, он восстановил против себя чартистскую партию, которая, в лице своего талантливейшего представителя Эрнеста Джонса, нападает на него с таким ожесточением, с каким она могла бы нападать на какого-нибудь Гайнау. И Ко-шут поступил во всяком случае бестактно, когда он, запретив себе всякие выступления в пользу какой-либо партии, теперь сам стал на сторону одной партии. Наконец, Кошут убедился, что энтузиазм и наличные деньги находятся в обратном отношении друг к другу. До сих пор весь энтузиазм по поводу его займа не принес ему еще и 800 фунтов стерлингов.

Наша демократическая эмиграция по этому случаю снова осрамилась, как это ей и пристало. Кошут не соблаговолил ответить на ее приветствия. Тщеславный щеголь и назойливый карлик Л. Блан удостоился счастья получить ответ на свое приветствие, но это был ответ, в котором Кошут прямо дезавуирует социализм.

Остаюсь всецело преданный Вам

К.Маркс

Впервые опубликовано в книге: «Mitteilungen des цsterreichischen Staatsarchivs». Bd. 9, Wien, 1956

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

107ЭНГЕЛЬС — МАРИИ БЛАНКВ ЛОНДОН

Манчестер, понедельник, 15 декабря 1851 г.

Дорогая Мария!

Я получил твое письмо в субботу — единственный день недели, в который мне никогда не удается написать ни одного частного письма, так как мы в этот день закрываем контору уже в полдень; в противном случае ты получила бы ответ еще гораздо раньше.

Меня очень огорчает, что у тебя дома за последнее время было так много больных, однако я рад услышать, что дело пошло на выздоровление; я надеюсь, что к моему приезду и Герман и маленькая Тити будут вполне здоровы. Ты могла бы мне обо всем этом написать, ибо если я не получаю писем, то считаю, что все обстоит благополучно; кроме того, за тобой долг в виде одного письма, — ты не ответила мне на то письмо, в котором я переслал тебе прошлым летом ключ от твоего дома.

Я все время пребывал, как обычно, в добром здравии и только несколько приуныл с тех пор, как наступила плохая погода, и я не могу больше выезжать за город, что является здесь в Манчестере насущной необходимостью. В течение нескольких дней я ощущаю знакомые предостерегающие симптомы, которые предвещают возобновление зубной боли, мучившей меня прошлой зимой, и которые являются для меня тем более неприятными, что мешают мне принимать мои обычные ванны и т. д. Тем не менее я надеюсь, что все это пройдет без больших неприятностей — во всяком случае я не хочу заранее слишком сокрушаться по поводу будущих болей, которых у меня еще нет.

К концу этой недели я думаю привести в порядок свои текущие дела, и так как у нас и без того сейчас наступило затишье, я постараюсь выехать отсюда в субботу вечером. Однако все поезда прибывают в Лондон либо так поздно вечером, либо так рано утром, что я не смогу сразу же отправиться в Кемберуэл, а попаду к вам лишь в воскресенье перед обедом после небольшого отдыха в отеле «Юстон». Во всяком случае вы можете ждать меня на Гров в воскресенье к обеду, если в субботу утром ты не получишь от меня письмо с указанием других сроков.

Что касается французов, то эти ослы могут делать, что им угодно, мне это безразлично.

Передай сердечный привет Эмилю и Герману и твоим детям. Любопытные особы твои новые служанки, судя по твоему описанию.

Nota bene^{739}: если в воскресенье у тебя дома будет еще слишком много хлопот, так что мой приезд и связанные с ним дополнительные заботы тебе нежелательны, то тебе только следует написать и прислать мне строгий приказ, когда я должен прибыть. Я буду безупречно точен.

Всегда твой Фридрих

Публикуется впервые

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

108ЭНГЕЛЬС — ЖЕННИ МАРКСВ ЛОНДОН

[Манчестер], четверг вечером, [18 декабря 1851 г.]

Дорогая г-жа Маркс!

Я получил оба Ваши письма^{740} и спешу в ответ на них тотчас же сообщить, что каждый из нас, само собой разумеется, будет отдельно отсылать свои статьи, так как в противном случае есть все шансы, что ни одна из них не попадет на пароход[533]. Письма должны быть в Лондоне на почте до 5 или 6 часов вечера в пятницу. Я посмотрю, что я успею сделать — отечество мне за последнее время так надоело, что я ничего больше о нем не знаю. Во всяком случае я кое-что пошлю. Английский «Манифест»^{741}, а также находящиеся здесь номера нью-йоркской «Schnellpost» я привезу с собой. Напомните Марксу, чтобы он написал Вейдемейеру и попросил его немедленно взять у Дана соответствующие номера «Tribune» и прислать их сюда, чтобы я мог продолжать свою работу^{742}.

Я еще точно не знаю, когда я смогу выехать, может быть, только в субботу утром. Но я надеюсь приехать, самое позднее, в субботу в 6 часов вечера, а может быть уже в 11 часов утра. Пока сердечный привет Вам и всему Вашему семейству

от Вашего Ф.Энгельса

Впервые опубликовано на языке оригинала в Marx — Engels Gesamtausgabe. Dritte Abteilung, Bd. 1, 1929 и на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXI, 1929 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

109МАРКС — ИОСИФУ ВЕЙДЕМЕЙЕРУ[534]В НЬЮ-ЙОРК

[Лондон], 19 декабря 1851 г. 28, Deanstreet, Soho

Дорогой Вейдемейер!

Третьего дня я получил через Энгельса твое письмо.

Прежде всего наилучшие новогодние пожелания тебе и твоей жене. Такие же пожелания и от моей жены.

Сейчас я сижу и работаю над статьей для тебя. Твой заказ пришел слишком поздно и потому я не могу сегодня же выполнить его. Во вторник (23 декабря) тебе будет послано отсюда: 1. «18 брюмера Луи Бонапарта» К.Маркса, 2. «Государственный переворот во Франции» Ф. Вольфа, 3. «Немезида» Вильгельма Вольфа. Энгельс пришлет тебе свою статью — кажется, о Пруссии — может быть, уже с сегодняшней почтой. У Фрейлиграта еще ничего не готово, но он разрешает тебе указать его имя в качестве одного из твоих сотрудников. С Веертом ведутся переговоры. С Эккариусом тоже.

Ты можешь теперь обосноваться в Соединенных Штатах по крайней мере на год. Во второе воскресенье мая 1852 г.[535]«это» не начнется.

Я думаю, что тебе следует подождать с выпуском первого номера^{743} до прибытия вышеуказанных статей. Разница ведь всего в 5 дней. Ты можешь объявить, что в дальнейших номерах будет печататься непрерывно отдельными статьями моя работа: «Новейшие откровения социализма, или «Общая идея революции в XIX веке» П. Ж. Прудона. Критика Карла Маркса»[536].

Сейчас же напиши Адольфу Клуссу, М. S. Navy Yard, Вашингтон D. С. Мы ему уже писали о тебе. Это один из наших лучших и талантливейших людей; он может быть вообще тебе очень полезен, и в особенности в деле основания и распространения твоего журнала.

Не забудь сделать следующее:

Пойди к Дана; возьми те номера «Tribune», в которых появились мои статьи^{744}, и немедленно пошли их мне. Я не получал от него никаких известий и потому перестал писать. Работа была прервана так давно, что я должен просмотреть газету, прежде чем продолжать писать, а писать я должен хотя бы из-за денежных соображений.

Как только появится твой журнал, ты должен не только регулярно посылать его нам, но и присылать достаточное число экземпляров для рассылки в виде пробных номеров.

Всецело твой К.Маркс

Если ты еще не связал себя договором, не покупай у злосчастного Вейтлинга его «Republik der Arbeiter». Сделав это, ты, может быть, приобретешь двести штраубингеров, но зато потеряешь широкие круги читателей. Никогда не следует выступать под старым названием. Это — общее правило.

Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

110МАРКС — ФЕРДИНАНДУ ФРЕЙЛИГРАТУ[537]В ЛОНДОНЕ

[Лондон], 27 декабря 1851 г. 28, Deanstreet, Soho

Мавританский князь^{745}!

При сем — письмо Эбнера.

Сегодня я снова получил также письмо от Вейдемейера. Он, между прочим, пишет: «На этих днях сюда прибыл посланец лондонского «Агитационного союза», чтобы противодействовать займам Кинкеля. Эти господа, вероятно, воображают, на том основании, что кучка беженцев наделала много шума из ничего, что здесь в Америке все делятся на кинкельянцев и антикинкельянцев. Кошутовская сенсация давно заставила забыть о Кинкеле, и несколько тысяч долларов, которые ему удастся собрать, право, не стоят стольких разговоров».

«Продажу «Revue» я тебе здесь, во всяком случае, могу устроить. Некоторое количество новых стихов Фрейлиграта здесь также можно было бы поместить».

После того как В[ейдемейер] еще раз нажал на нас, он пишет:

«Но прежде всего пришли какое-нибудь стихотворение Фрейлиграта: они больше всего привлекают».

Прими это близко к сердцу и создай новогоднюю песнь в честь Нового света. При нынешних обстоятельствах, мне кажется, действительно легче писать в стихах, чем в прозе, будь то в патетическом или в юмористическом духе. Если бы ты когда-нибудь вздумал претворить в художественную форму юмор, свойственный твоему африканскому величеству в частной жизни, то я уверен, что ты добился бы успеха также и в этом жанре. Твоя жена правильно заметила, что в тебе очень много скрытого лукавства.

Я переслал бы тебе письмо В[ейдемейера], но мне надо было прежде показать его Энгельсу, который, вероятно, пробудет здесь до четверга; он надеялся в прошлый вторник найти тебя в лоне «синагоги».

Общество переехало на Farringtonstreet, City, Market House, винная торговля У. Дж. Мастере Заседания будут происходить отныне по четвергам, в 9 часов. Общество считает, — и не без основания, — что его новое помещение находится в твоем районе[538].

Рассел дал отставку Пальмерстону[539], 1) чтобы перед лицом Бонапарта разыграть роль конституционного героя и 2) чтобы сделать уступку России и Австрии. Я не разделяю того мнения, что этот факт может прежде всего оказать влияние на судьбу эмигрантов вообще и на нашу судьбу в частности; однако я вижу в нем предвестника очень беспокойного в политическом отношении года для Англии. По словам Энгельса, торговцы из Сити также разделяют наш взгляд на то, что кризис, задержавшийся благодаря различного рода событиям (между прочим и благодаря политическим опасениям, прошлогодним высоким ценам на хлопок и т. д.), разразится не позднее ближайшей осени. А после недавних событий я более, чем когда-либо, убежден, что без торгового кризиса не будет и серьезной революции.

Я и моя семья шлем тебе и твоим привет.

С благоговением

Мавр

Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

ПРИЛОЖЕНИЯ