Гарри лежал там, где я бросил его. Вокруг головы зловещим нимбом растеклась лужа крови, нижняя челюсть отвисла, незрячие глаза уставились в пустоту.
Меня продрал мороз по коже. Неужели это я убил его или все-таки он погиб в результате крушения? Ведь когда я уходил, он еще дышал! Я точно прирос к этому страшному месту.
— Ну что, убил, да?
Я не заметил, как она вскарабкалась следом за мной и стала рядом.
— Не знаю. Если и убил, то только из-за тебя.
Мы переглянулись, потом она прошла дальше по коридору и попыталась проникнуть в каюту Эссекса, но дверь заклинило.
— Открой! Я хочу переодеться в сухое!
— Не трать время попусту. Надо убираться отсюда, и побыстрей. Все равно вымокнешь.
Она строптиво вскинула брови:
— Я намерена оставаться здесь, пока меня не найдут!
— Мы же продали этот самолет мексиканскому революционеру за три миллиона. Если ты угодишь к нему в лапы, он будет несказанно рад такой замене. За тебя он назначит выкуп вдвое больше.
Ее лиловые глаза округлились.
— Так что же нам делать?
— До побережья миль пятнадцать, не больше. Как доберемся туда, позвоним твоему мужу, и он подберет нас. Переход будет долгим и тяжелым, но другого пути нет. Обожди здесь. — Я поднялся по накренившемуся фюзеляжу до каюты для гостей, где оставил свой чемодан. Содержимое, кроме трех пачек сигарет, вывалил на кровать и перешел в кухню. Там загрузил в чемодан кое-какие консервы, по три бутылки тоника и кока-колы да консервный нож.
— Вперед, — скомандовал я и помог ей спуститься на слякотную от дождя землю. Следом передал чемодан, а сам перебрался в кабину пилотов. Снял пристегнутый к стене пулемет Томпсона, порыскал по шкафам и отыскал карманный компас.
Вокруг Берни уже закружили мухи. Больно было бросать его так, но приходилось торопиться.
— Осточертел этот дождь, — проворчала она, когда я спрыгнул вниз.
— Разделяю твою неприязнь, — отозвался я, накинув пулеметный ремень на плечо, подхватил чемодан и зашагал в лес.
Следующие два часа были сущим адом, и ей пришлось, конечно, гораздо тяжелей, чем мне. Я-то вынес богатый опыт из вьетнамских джунглей и, по крайней мере, знал, что нас ожидает. Хоть я служил авиамехаником, но и нас заставляли проходить курс боевой подготовки в джунглях.
Беспрестанно лил дождь, пробивая листву, не давая нам ни минуты передышки. То и дело я сверялся с компасом. Я знал, что побережье где-то на северо-западе, но порой мы попадали в такую чащобу, что приходилось идти в обход. Без компаса мы заблудились бы в два счета.
Она не отставала от меня, что называется, дышала в затылок. Я понимал: путь нам лежит неблизкий, — и сам задавал темп. Наконец вышли к поляне. Там валялись срубленные деревья. Виднелись старые кострища; вероятно, жгли ненужные сучья и ветви. На опушке леса я замер как вкопанный.
Поглядел направо, прислушался. Не услышал ничего, кроме дробного шума дождя. Обернулся к ней. Лицо у нее осунулось и пошло пятнами от комариных укусов. Сквозь намокшую рубаху просвечивали соски. Я перевел взгляд на ноги. Ноги были обуты в легкие белые туфельки тонкой телячьей кожи, на которых проступили бурые потеки. Она в кровь стерла ступни, но ни единым звуком не выдала своих страданий.
— Твои ноги! — воскликнул я.
— Не надо жалеть меня, — через силу ухмыльнулась она. — Если уж тебе приспичило кого-то пожалеть, пожалей лучше себя.
— Не хочешь перекусить?
— Пока нет. Стоит мне сесть — и я уже не встану.
Мы посмотрели друг другу в глаза, и я увидел, что она говорит правду.
— Ладно. Пошли дальше. — Я прихлопнул комара, который присосался к моей шее, и мы тронулись в путь: пересекли поляну и снова углубились в лес.
Я держался начеку — меня встревожила эта поляна. Вероятно, где-то неподалеку деревня, а я понимал, что мы находимся в непосредственной близости от владений Орсоко и рисковать нельзя.
К счастью, я не забыл науку, преподанную мне во Вьетнаме. Мы шли по грязной, чавкающей тропе, как вдруг послышался звук, который насторожил меня. Я схватил Викки за руку — теперь она была для меня не бесподобной миссис Викторией Эссекс, а попросту Викки — и столкнул ее с тропы в кусты. Нужно отдать ей должное, она покорно последовала за мной, хоть нам и пришлось плюхнуться в грязную лужу. Мы затаились и ждали.
На тропе показались три юкатанских индейца с увесистыми топорами. Шли они ходко, и я успел разглядеть их только мельком.
— Деревня рядом, — шепнул я. — Слишком близко. Надо взять восточнее, а после снова повернуть на север.
Мы сошли с тропы и начали пробираться по болотистой местности, сквозь густой подлесок, и нам пришлось очень несладко, но она сдюжила. Потом вдруг прекратился дождь, и влажный туман рассеялся. Словно сверкающий меч, вынутый из ножен, взошло солнце. И тут так припекло, что язык присох к гортани и пот лил в три ручья.
Вконец замучили комары. У меня опухли от укусов лицо и руки. Я остановился и бросил взгляд через плечо. На нее больно было смотреть! Раздутое, искусанное лицо переменилось до неузнаваемости, лишь лиловые глаза по-прежнему горели отвагой.
— Чего стал? — просипела она.
— Хватит геройствовать, — сказал я. — Пора сделать привал.
Она молча уставилась на меня, потом лицо ее сжалось в комок, она упала коленями в грязь, прижала обезображенные руки к глазам и разрыдалась.
Я положил чемодан и пулемет под куст, опустился на колени и обнял ее. Она приникла ко мне, как ребенок.
Так мы просидели несколько минут, подвергаясь беспощадным нападениям комаров, потом рыдания ее стихли, и она высвободилась из моих объятий.
— Я успокоилась, — твердо проговорила она. — Извини за эту сцену. Давай поедим.
— Ну, ты кремень баба, — сказал я, открывая чемодан.
— Думаешь? — Она уставилась на свои бугристые, воспаленные руки. — Если у меня вид вроде твоего, я страшна как смертный грех.
— Спасибо, хоть ничто человеческое тебе не чуждо, — усмехнулся я.
Я открыл банку фасоли и банку гуляша. Пластмассовыми ложками, приклеенными к банкам, мы смешали их содержимое и съели.
— Джек, ты вытащишь меня из этого кошмара? — отрывисто спросила она.
— Попробую.
— А не боишься возвращаться?
— Я не думал об этом. Сначала надо выбраться отсюда.
Она пытливо вгляделась в меня:
— Ты отказываешься от трех миллионов?
— Только от одного, мы условились поделить их на троих.
— Не жалко?
— Странное дело, — пожал я плечами. — Поначалу мне до смерти хотелось заполучить эти денежки, потом я раскинул мозгами, и оказалось, что я даже не знаю, куда их девать. Мне вспомнились твои слова про то, как тебе скучно, несмотря на богатство. А я терпеть не могу скуку.
— А если бы тебя оставили работать у моего мужа, согласился бы?
— Да никто меня не оставит.
— А вот и оставят. Я думала об этом. Можно сказать Лейну, что самолет упал в море. Спаслись только мы с тобой. Ухватились, мол, за обломки, и ты тащил меня до берега. Мне он поверит и сделает для тебя что угодно.
Я обомлел.
— И ты соврешь ради меня?
— Да, — кивнула она. — Ты первый из мужчин, кто обошелся со мной, как подобает обходиться с женщиной. Я благодарна тебе.
Я попытался привести свои мысли в порядок, но ужасно болела голова. Похоже, она предложила мне единственно приемлемый выход. Вместо того чтобы надолго засесть в тюрьму за воздушное пиратство, я получу работу у Эссекса за тридцать тысяч годовых да еще Викки в придачу.
— Я вытащу тебя отсюда, — промолвил я. — Я…
До нас донесся шум приближающегося вертолета.
— Не шевелись! — Я опасливо взглянул в небо.
Кроны деревьев служили надежным укрытием, и я мог поручиться, что нас нельзя обнаружить.
Несколько минут спустя я увидел, как вертолет пролетел мимо, едва не задевая верхушки деревьев. Он был грязно-зеленого цвета, с мексиканскими опознавательными знаками. Исчез он столь же стремительно, как и появился.
— Ищут место крушения, — сказал я и тяжело поднялся на одеревенелых ногах. — Мы ушли, наверно, миль на двенадцать — это очень мало. Как только они обнаружат, что тебя нет в самолете, начнется охота. Пошли!
Я взял ее за руку и силком поднял с земли. Вскрикнув от боли, она привалилась ко мне.
— Ой, мамочки! Ноги! Наверно, не смогу идти.
— Значит, придется нести тебя, но идти надо.
Без кровинки в лице, она оттолкнулась от меня, сделала четыре неверных шага.
— Ничего, дойду как-нибудь.
— Вот и умница.
— Оставь свой снисходительный тон, не маленькая!
Я взял чемодан, повесил на плечо пулемет и снова двинулся в путь. Чтобы вконец не загнать ее, шел медленным, но ровным шагом, то и дело оглядываясь назад. Она ковыляла следом, повесив голову, окруженная тучами комаров, однако не отставала.
После часа пути лес впереди начал редеть.
— Привал, — объявил я. — Подожди здесь. Похоже, близко дорога. Лес как будто кончается.
Она упала на колени. Я положил чемодан рядом.
— Сейчас вернусь.
Ей было не до разговоров. Она молча стояла на коленях, обхватив руками голову.
Я быстро зашагал вперед и минуты через три вышел из леса. Моя догадка оказалась верной: передо мной лежал широкий проселок. Пока я раздумывал, как быть дальше, послышался рокот приближающегося грузовика. Я притаился в кустарнике.
Мимо прогромыхал на разбитом, ржавом грузовике с железными бочками для горючего молодой тщедушный мексиканец. Он вильнул за поворот и пропал из виду.
Если повезет, решил я, нас могут подбросить до побережья. Как показал мой компас, грузовик поехал в сторону моря, вероятно, в Прогресо.
Я поспешил назад, к Викки.
Чемодан лежал на своем месте, так что ошибки быть не могло, однако Викки исчезла.
Я стоял, изнывая от душных испарений, над головой зудели полчища комаров, и мои мысли перенеслись во Вьетнам. Мне вспомнился широкоплечий верзила сержант, который обучал нас боевым действиям в джунглях.