Фемо. Долго искали ее в горах, но нет и следа. Пастухи ее не видели. Только Косма, праведник, говорит, что ее видел и что ушла она в какую-нибудь долину сложить там свои кости.
Каталана. Пусть еще живую найдут ее там вороны и выклюют глаза ей! Пусть волки найдут ее живой и разорвут на части!
Фелавиа Сезара. И пусть бы вечно оживало ее тело проклятое, чтобы волки его рвали на части!
Мариа Кора. Молчи, молчи, Фелавиа! Тише! Встала Кандиа, идет. Вот подошла к порогу, выходит… Дети, дети, помогите ей идти!
Сестры размыкают свои объятия и идут к дверям дома.
Плакальщицы. Куда идешь ты, Кандиа? Кто звал тебя? Печать молчания на твоих губах, и ноги твои скованы. Смерть твоя позади себя оставила, и к греху идешь теперь навстречу! Куда ты ни пойдешь, куда ни обернешься, везде отчаяние на пути.
Увы, увы! Прах горести! Увы! Вдова и мать несчастная! Иисусе, Иисусе, помилуй!
Из глубины к тебе взываю, Господи!
Мать появляется на пороге дома.
Дочери, содрогаясь, поддерживают ее, она смотрит на них с изумлением.
Сплендоре. Мать дорогая, вот ты вышла! Может быть, ты выпьешь хоть глоток мускатного вина?.. Или немного лекарства?
Фаветта. Засохли твои губы дорогие. Хочешь смочить их?
Орнелла. Мужайся, мама! Мы здесь, с тобой… Для испытания более тяжкого Бог тебя зовет.
Кандиа. От одного холста идет столько нитей, от одного источника — столько рек, от одного дуба — столько ветвей, от одной матери — столько детей!
Орнелла. Мама, горит у тебя голова. Жарко сегодня. Тяжело для тебя это покрывало. Пот на твоем дорогом лице.
Мариа Кора. Боже мой! Только бы не сошла она с ума!
Чинерелла. Дева Милосердная! Хоть бы бред ее прошел!
Кандиа. И столько времени не пела ее! Не знаю, вспомню ли я голос песни… Но сегодня пятница и петь нельзя: день скорби Господа.
Сплендоре. О, мать моя! Где ты с твоими мыслями? Ты смотришь и не узнаешь нас. Какая дума тебя сокрушает? Помилуй нас, Боже! Что с ней?
Кандиа. Вот это — звезда, а это — чаша таинства, а это — колокольня Сан-Бьяджо, это — река, а это — дом мой… Но кто она, что стоит у дверей?
Страх овладевает девушками, они отступают от матери и смотрят на нее, жалобно вздыхая по временам.
Орнелла. Ах, сестры! Погибла она для нас! И матери лишились. Сошла она с ума, вы видите!
Сплендоре. Горе нам! Бог от нас отступился. Одни мы остались на земле!
Фаветта. Женщины, ройте еще другую могилу рядом с той. И схороните в ней нас трех живыми.
Фелавиа Сезара. Нет, не пугайтесь, дети! Горе потрясло ее душу, это отголосок прежнего. Оставьте ее, пусть говорит. Потом придет в рассудок.
Кандиа делает несколько шагов.
Орнелла. Мать, ты меня слышишь? Куда хочешь ты идти?
Кандиа. Потеряла я сердце дорогого сына тридцать три дня тому назад и не нахожу! Видела ли ты его? Встречала ли его? На горе Кальварии я покинула его, на горе далекой, в крови и слезах.
Мариа Кора. Говорит она стих страстей.
Фелавиа Сезара. Оставьте ее, оставьте, пусть говорит!
Чинерелла. Оставьте ее! Пусть иссякнет ее сердце!
Моника делла Конья. О, Мадонна святой пятницы, смилуйся над ней!
Родственницы с молитвой опускаются на колени.
Кандиа. И вот мать идет в путь. Вот она видит своего сына дорогого. — О, мать, мать! Зачем пришла ты? Среди народа иудейского мне нет спасения. — Принесла я тебе кусок холста, чтобы покрыть твое израненное тело… — Увы, лучше принесла бы мне глоток воды! — Сын мой, не знаю я ни дороги, ни источника. Но если можешь ты склонить ко мне голову, каплю молока я дам тебе. А если нет его во мне, я сдавлю грудь мою с такой силой, что уйдет из нее вся жизнь моя… — О, мать, говори тихо, тихо!
Она прерывает свою мерную речь и вдруг отчаянно вскрикивает.
Мать, мать! Я спал семь веков, семь веков и пришел издалека. И уже не помню моей колыбели.
Пораженная своим криком, она испуганно осматривается, как будто внезапно разбуженная. Дочери подбегают к ней, чтобы поддержать ее. Женщины встают с колен. Слышится ближе звук барабана, постепенно затихающий.
Орнелла. О, как она дрожит! Вся дрожит! Уже душа не владеет ею. Два дня не ела, чувств лишается.
Сплендоре. Мать, кто говорит в тебе? Чей голос слышишь ты в себе?
Фаветта. Выслушай нас! О нас подумай! Взгляни нам в лицо, мы здесь, с тобой.
Фемо. Женщины, женщины! Он теперь близко, вместе с толпой. Знамя уже пронесли мимо цистерны. Несут и ангела покрытого.
Женщины собираются у дуба и смотрят вдаль на дорогу.
Орнелла. Мать! Вот идет Алиджи! Идет Алиджи, чтобы просить прощенья у твоего сердца и чтобы выпить чашу утешения из твоих рук. Пробудись и мужайся! Не проклят он!.. Он покается и будет искуплен святою кровью.
Кандиа. Правда!.. Листьями смятыми остановили кровь… «Сын Алиджи, — сказал он, — сын Алиджи! Оставь серп и возьми посох, будь пастухом и иди на гору…» И была исполнена его воля…
Сплендоре. Слышала ли ты? Твой сын Алиджи идет.
Кандиа. А потом уйдет опять в горы. Что делать мне? Еще я не дошила его новые рубахи, Орнелла!
Орнелла. Идем, мать! Обернись сюда. Перед домом надо ждать его. Простись с ним, он от нас уходит… А потом, вечером, мы ляжем спать все вместе, рядом.
Девушки отводят мать к портику дома.
Кандиа(вполголоса). Спал я и видел сон… Христос сказал мне: «Не страшись…» А святой Иоанн сказал мне: «Будь спокоен…»
Родственницы. Какая толпа за знаменем идет! Вся деревня идет! — Иона ди Мидиа несет знамя. И как тихо идут, точно шествие! — О, какая жалость!.. На голове его черное покрывало. — Деревянные колодки на руках, тяжелые, как ярмо! — В серой одежде, босоногий! — Я положу голову на землю и глаза закрою, не хочу видеть. — Леонардо делла Рошиа несет кожаный мешок, Бьяджо Гудо ведет собаку. — Положите в вино ему дурману, чтобы потерял сознание. — Положите в вино черную траву, чтобы память у него отняло, чтобы ничего не сознавал! — Пойди ты, Мария Кора, ты знаешь всякие лекарства, помоги Орнелле приготовить питье. — Тяжкое злодеяние, но и наказание тяжко! — О, какая жалость!.. Смотрите, все молчат. Идет вся деревня. Покинули виноградники. — Сегодня нет сбора винограда. Сама земля в печали. И кто не заплачет? Кто не заплачет? — Смотрите, Виенда точно близка к смерти. Лучше для нее не видеть и не слышать. О, горькая судьба! Всего три месяца прошло, как приходили мы сюда с корзинами… — Кто измерит все несчастья, что ждут впереди? — Не хватит у нас слез, чтобы их оплакать!
Фемо. Тише, женщины! Молчите! Вот Иона.
Женщины отступают к портику. Глубокое молчание.
Голос Ионы. О, вдова Ладзаро ди Роио! О, люди несчастного дома! Вот идет к вам кающийся.
Появляется высокая фигура Ионы с черным знаменем в руке. Позади его Алиджи в длинной серой рубахе с черным покрывалом на голове, обе его руки в тяжелой деревянной колодке. Возле него человек несет его пастушеский посох, украшенный изображениями, другой несет топор, затем вносят на носилках изваяние ангела, покрытое черным, и ставят на землю. Толпа собирается на свободном месте между деревом и стогами. Плакальщицы на коленях у порога дома поднимают громкий вопль перед умершим.
Плакальщицы. О, сын! О, Алиджи! Что сделал ты, несчастный? Что сделал ты? Кто лежит здесь окровавленный? Кем повержен он на камни?.. Настал час твой. Черное вино смерти ждет тебя. Руку долой, и смерть постыдная! Руку долой, веревка и мешок!
Увы, увы! Сын Ладзаро! Он умер, Ладзаро! Увы, увы! Он умер от твоей руки!
Дай покой. Господи, душе раба твоего!
Иона ди Мидиа. Печаль тебе, Кандиа делла Леонесса! Виенда ди Джаве, печаль тебе! Печаль вам, дочери усопшего, и вам, родственницы! Господь да сжалится над вами, женщины! В руки народа Алиджи, сын Ладзаро, отдан Судьей Злодеяния, дабы руками нашими наказано было то преступление, что обрушилось на нас, подобного ему не запомнят наши старики, и память о таком злом деле погибла среди нас из рода в род, благодарение Богу! И вот привели мы кающегося, чтобы принял он чашу утешения от тебя, Кандиа делла Леонесса. Вышел он из лона твоего, и тебе дозволено покрывало поднять с его лица и поднести питье к его губам, ибо горька будет его смерть… Спаси, Господи, народ твой!
Толпа. Господи, помилуй!
Иона кладет руку на плечо Алиджи и подвигает его вперед. Кающийся делает шаг к матери, потом падает на колени бессильно.
Алиджи. Благослови Господь Иисус и Мария дева! Но тебя, мать моя, не смею я благословлять, не смею назвать, потому что аду преданы мои губы, питавшиеся твоим молоком, от тебя научившиеся произносить святые молитвы в страхе Божьем! Как мог я принести столько зла тебе? В моем сердце есть желание сказать тебе, но замкну я мои уста… О, самая несчастная из женщин, вскормивших сына, певших песню над его колыбелью, держа его в объятиях!
О нет, не поднимай покрывала, чтобы не увидеть лицо трепетного греха! Не поднимай черного покрывала. Я не прошу от тебя питья, потому что малое страдание мне назначено, его мало, чтобы искупить мою вину! Гоните меня прочь! Палками, камнями гоните меня прочь! Гоните, как злого пса, который будет со мной вместе в час смерти… и вонзит свои зубы в мое горло, среди крови моей отрубленной руки, в глубине позорного мешка… а моя душа в тоске будет взывать к тебе: мать, мать!..
Толпа(сдержанно). О, бедная, бедная! Смотрите, смотрите. Вся побелела за две ночи! — Не плачет, не может плакать! — Точно помешанная! — Не движется! Как будто изваяние скорбящей! О, какая жалость! — Помилуй ее, Боже! Милосердна будь к ней, о, Дева! Помилуй ее, Господи Иисусе!