— Не родилась ли ты от огня лихорадки?
— О, злой дух, злой дух!
— Твои волосы закрывают тебя.
— Покажи нам лицо!
— Открой свое лицо!
— Базилиола!
Фаледра одним сильным движением головы отбрасывает назад свои густые волосы, открытое лицо ее опьяняет несчастных.
— Дивная, дивная, дивная!
— Умираем из-за тебя!
— Насыться нами!
— Мы за тебя умираем!
— О, злой дух!
— Насыться нашей кровью!
— Дай нам умереть на твоих глазах! Всем нам — один конец.
— Взгляни на этот труп!
— Разве запах смерти не касается твоих ноздрей?
— Преврати эту яму в свою виноградную кадку.
— Придави нас как виноградную кисть своими ногами зверя.
— Мы запенимся как молодое вино.
— Мы погасим в себе жажду.
— Хочешь, чтобы мы сразились на твоих глазах?
— Грудь с грудью сразимся мы ногтями и зубами!
— И тот, кто последний останется в живых, кто уцелеет, пусть взберется на гору трупов и получит твой поцелуй.
— Говори! Говори!
— Опусти над нами свою руку!
— Брось наш жребий!
— Говори! Говори!
Фаледра склоняет над бездной свое лицо, подобное лицу идола, не знающего храмов, в котором возбуждение и стоны погибающих людей, казалось, зажгли невыразимую жизнь. Ее голос — туча горизонта, приближение молнии.
Базилиола. Готовы ли вы биться? Я еще не метала великого жребия, не выбрала дня. К тому же тесна эта Яма. Я предоставлю вам большое поле для битвы, любовники, и устрою вам более грандиозное побоище. Что иное можете вы сделать для меня, если не умереть? Я хочу насытиться вашей кровавой резней. У кого из вас окажутся более острые ногти, чтобы содрать с противника кожу и завладеть этой добычей? И кожа победителя будет лучшей одеждой для Фаледры. Я говорю вам: блажен тот, кто любит укол крюка, удар секиры, толчок корабельного носа, падение абордажа, жужжание пращи и свист стрелы, так как не будет недостатка в живом мясе и в супах, чтобы окрасить морские волны. Пусть никому не будет пощады.
Заключенные.
— Освободи нас!
— Вытащи нас из этой могилы!
— О, Фаледра, верни нам нашу силу и оружие!
— Мы жаждем!
— Мы голодны!
— Ты хорошо знаешь, что мы были храбрыми.
— Мы сразимся во имя твоей красоты!
— Мы отомстим за глаза твоего отца, о, дочь Орсо!
— Мы сделаем тебя царицей островов, владычицей кораблей!
— Мы отчеканим твой лик на римском золоте.
— Очертания берегов будут походить на края твоего покрывала.
— Мы назовем моря твоим именем.
— Мы по водам проложим тебе путь для триумфа.
— Прекрасная! Сделай лишь повелительный жест рукой и пошли нас на битву!
— Прекрасная! Прекрасная!
— Слава тебе!
— Слава!
Убийственный смех озаряет сивиллино лицо Фаледры. Резко звучит ее голос, потом становится мрачным. Каждое слово, каждый оттенок ее речи рождает демонический ужас.
Базилиола. О, любовники! Как ревет огненный гимн в моей геенне! Мученики, что лежат в гробницах, пробудились, и их объял трепет. Небеса не чисты. Вы видите над моей головой это странное небо, которое пылает и жжет? А там, внизу, у самых берегов, первый клубок туч срывает с тяжело дышащих уст моря едкую пену… Кто из вас вспомнил об Идоле? Вас бросили туда, где некогда было море, а теперь липкая грязь, соль, водоросли, нечистоты и отбросы… Кто из вас знает имя той, что родилась из пенистой, соленой влаги и была венцом и бичом жизни? Кто осмелится назвать ее?
Вдруг слышится безумный крик каменотеса.
Голос Гауро. Мстительница! Ты соединилась с Идолом. Ты вернулась из-за моря, которое скрывает мертвых и их богов. Ты взывала к нему. Я помню…
Базилиола. Ты очнулся, Гауро!
Голос Гауро. Ты назвала меня по имени!
Базилиола. Ты еще жив, а казалось, уже растворился в грязи, так как я совсем не заметила тебя.
Голос Гауро. Ты произнесла мое имя!.. Ты узнала меня!.. Ты повернула ко мне свое лицо!.. Снова низвергни меня во мрак, где я уже находился.
Базилиола. Твоя жизнь не стоит того, чтобы я взяла ее. Я прикажу, чтобы тебе бросили хлеба.
Голос Гауро. Сбереги твой хлеб для отца и братьев, которых твой любовник сделал нищими. Хлеб этот вырос на закваске твоего любострастия.
Оскорбленная гневно встряхивает волосами, и ответ ее еще безжалостнее гнева.
Базилиола. Нет, я не убью тебя.
Голос Гауро. Сбереги свой хлеб для себя, когда палач, изувечивший Фаледров, пресытится тобой, почувствует к тебе отвращение, завернет тебе на голову одежды и покажет весь позор твой ограбленному народу; и он будет хлестать твое тело бичами со свинцовыми наконечниками, и зачирикаешь ты как журавль.
Она встряхивает волосами и со скрежетом сжимает губы, сдерживая бешенство.
Базилиола. Нет, я не убью тебя.
Безумный наносит ей еще более жгучие обиды.
Голос Гауро. И с исполосованной спиной ты пойдешь развратничать в другие места: ты пойдешь за море, чтобы отыскать своего сводника, брата Джованни, который уже продавал тебя каждому солдату; пойдешь отыскивать пятерых слепцов, которых ты украла в изгнании. И будешь ты еще сопровождать войска, сидя на телеге с блудницами. А четверо твоих изуродованных братьев сделаются фиглярами и будут мычать перед прохожими, чтобы добыть себе хлеба.
Базилиола. Нет, я не убью тебя.
Подобно реву, в третий раз звучат эти слова. Вне себя от ярости, она дважды порывается к стрелку Флоке, чтобы вырвать у него лук, но дважды сдерживается с бешеным стоном.
Голос Гауро. Марино, самого прекрасного, твоего любимца… Это был я, Фаледра, и я кричу тебе об этом! Это я во время пытки крепко держал его, чтобы он не извивался как лошадь, которую кастрируют. И тщетно кусал он острия ножниц и обрубком языка продолжал взывать к тебе: и было это на следующий день после Светлого Воскресения…
Женщина выхватывает у стрелка лук, вынимает из его колчана стрелу и накладывает ее на тетиву.
И ты, для увеличения своих доходов, сделаешь своего Марино солдатским наложником.
Слова прерываются протяжным стоном раненого, так как женщина спустила тетиву и попала в цель. Она дико издевается.
Базилиола. Держись! Ты поражен. Но не в сердце, не в сердце, нет: в сухую печень…
Гауро. Люблю тебя!
Базилиола. Стрела вонзилась до самых перьев…
Гауро. Твоя рука священна.
Базилиола.…пусть будет у тебя тяжелая смерть!
Гауро. Ты — божество! Сила, с которой кровь моя стремится к тебе, превышает твою мощь.
Страстные стоны умирающего заглушают умоляющие вопли заключенных, зараженных смертельным безумием.
Заключенные.
— В меня! В меня!
— Пусти стрелу и в меня!
— Метни другую стрелу!
— Отомсти так же и нам!
— Отомсти за изувеченных братьев!
— Я связал Теодато руки.
— Выстрели и в нас!
— Возьми лук!
— У тебя верная рука.
— Стрелу! Еще одну стрелу!
— В меня!
— В меня!
Она выслушивает возгласы безумных, после чего ее всю обуревает жажда видеть, как течет кровь; в ней как будто просыпается инстинктивная жестокость женщин, которые, как бы в силу закона возмездия, хотели бы искупить то, что они теряют каждый месяц. Она накладывает стрелу, натягивает лук и спускает тетиву. Изгиб ее спины и линии губ похожи на гибкие полукруги. Ее зрачки делаются острыми как концы стрел; все лицо ее, окутанное распущенными волосами, горит воинственным пылом. В волосах, смягчающих биение оглушающего уши пульса, то и дело зацепляются перышки стрелы, когда она, натянув тетиву, прицеливается, прикладывая лук к правому виску. Иногда стрела уносит с собой золотистый волосок; тогда она встряхивает головой и запрокидывает ее назад, чтобы отбросить волосы, после чего возобновляет свою игру. Залив оглашается громовыми ударами; облака пьют воду, сбегая длинными полосами к потемневшим соснам. Тучи низко нависают над землей; запах морской травы и смолы усиливает духоту; кажется, будто безумие жажды удваивается и, словно невидимое отражение, вырастает в воздухе над Темной Ямой. В промежутках молчания в воздухе, между выстрелами из лука и стонами казнимых, доносятся со стороны далеких каналов неясные голоса матросов, убирающих паруса под первым напором шквала; портовых сторожей, возвещающих наступление опасности; фонарщиков, зажигающих влажный хворост для сигнализации дымом. Крики этих жителей моря сменяются стоном раненого, которого покидают жизнь и страсть. Порою слышится треск буковой кротолы, созывающей христиан на молитву; еле-еле слышны обрывки хорового пения в базилике, хора Катехуменов и хора в Ораториях, построенных за оградой вокруг гробницы Мученика, защищенной парусом, образующим род палатки. Мужской хор славит царство Христа в вечности.
Regnum tuum
regnum omnium
sasculorum,
domine, rex regun.
Хор отроков поет гимн Амвросия, в котором славит рыбаря Иоанна, чинившего сети и окрестностях Галилеи.
Hamum proiundo merserat,
piscatus est verbum deiz
jactavit undis retia,
vitam levavit omnium.
Женский хор славит ныне и вовеки Владычицу вод.
Ave, Maris stella,
dei mater alma,
atque semper virgo
felix coeli porta
К этим благочестивым хорам с противоположным ветром присоединяется иное пение женской свиты Базилиолы, находящейся в палатке, разрисованной лазурью и золотом: женщины выжимают соки из корней для составления ароматичных эссенций или выкладывают свои одежды из кипарисовых сундуков.