авом свободного выбора работы.
Советский читатель без труда разберется и в нарисованной Гончаровым картине кафрских войн. Мы узнаем здесь о «не совсем бескорыстных действиях» поселившихся среди кафров христианских миссионеров и о том, что кафров оттесняли в такое время, «когда еще хлеб был на корню и племя оставалось без продовольствия». Таких правдивых, хотя и беглых упоминаний о действительном положении дел в Южной Африке у Гончарова немало. Гончаров создал здесь картину колониальных взаимоотношений, далекую от той идилличности, в существование и возможность которой он верил.
В «Сингапуре», этом почти исключительно бытовом очерке, Гончаров лишь вскользь говорит о борьбе англичан с голландцами за рынки сбыта их товаров. Однако этот небольшой очерк ярко характеризует взгляды Гончарова на «задачи всемирной торговли».
Первый очень короткий очерк о Китае – «Гон-Конг» – написан был, когда Гончаров еще не имел возможности непосредственно приглядеться к жизни китайского народа. В основу описания легли поэтому случайные и не сведенные в систему наблюдения. В начале и в конце очерка путешественник говорит все же о владычестве англичан на этом острове, который «будет, кажется, вечным бельмом на глазу китайского правительства». Совсем по-другому, подробно и во многом проницательно написан был Гончаровым второй очерк о Китае – «Шанхай». В этот крупный китайский порт Гончаров попал во время перерыва в торговых переговорах в Нагасаки и был уже до известной степени ориентирован в положении в Восточной Азии. Политическая обстановка в Китае в ту пору отличалась особой напряженностью. Английская экспансия привела к так называемым «опиумным войнам» (англичане вели их, стремясь добиться свободного ввоза в Китай опиума). Китайский народ был возмущен предательской политикой царствовавшей в стране династии, которая по существу предавала Китай иноземцам. Началось восстание тайпинов, городской и деревенской бедноты. Как указывал Маркс, этот социальный «взрыв был несомненно вызван английскими пушками, при помощи которых Англия заставила Китай ввозить к себе снотворное средство, называемое опиумом» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. IX, стр. 311). По словам Энгельса, в ту пору Китай шел «навстречу революции» (там же, т. V, стр. 469).
Гончаров не мог разобраться в существе освободительной борьбы тайпинов. Однако он правдиво указал на ту роль, которую играли европейские колонизаторы, помогая китайским реакционерам затопить движение народных масс в их собственной крови. Отношение Гончарова к политике англичан в Китае было вполне определенным. Он с негодованием отмечал «повелительно-грубое» обращение англичан с китайцами. Ему претило лицемерие, с которым английские купцы и завоеватели кичились своей цивилизацией. «Не знаю, – саркастически замечал Гончаров, – кто из них мог бы цивилизовать – не китайцы ли англичан…» С исключительной силой презрения и гнева говорил Гончаров о цинизме английских империалистов, которые на счет китайцев «обогащаются, отравляют их, да еще и презирают свои жертвы!» «Бесстыдство этого скотолюбивого народа, – писал Гончаров об английских колонизаторах, – доходит до какого-то героизма, чуть дело касается до сбыта товара, какой бы он ни был, хоть, яд!» Как подлинный памфлет звучат те страницы «Фрегата „Паллада“», где Гончаров писал о ввозе в Китай опиума: «За него китайцы отдают свой чай, шелк, металлы, лекарственные, красильные вещества, пот, кровь, энергию, ум, всю жизнь. Англичане и американцы берут все это, обращают в деньги…» Эти глубоко правдивые строки перекликаются с замечаниями К. Маркса, писавшего в ту же пору о попранных английскими завоевателями «законах человечности» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XI, ч. I, стр. 156).
Писатель очень метко характеризовал свойственный колонизаторам способ завязывания вооруженного конфликта: «пойти, например, в японские порты, выйти без спросу на берег и, когда начнут не пускать, начать драку, потом самим же пожаловаться на оскорбление и начать войну».
Неизменно подчеркивая ум, честность, трудолюбие китайского народа, Гончаров предсказал, что «этому народу суждено играть большую роль в торговле, а может быть, и не в одной торговле».
Два очерка второго тома «Фрегата „Паллада“»: «Русские в Японии в конце 1853 и в начале 1854 годов» и «Русские в Японии», отделенные друг от друга очерком о Шанхае, посвящены разносторонней характеристике положения Японии незадолго до буржуазного переворота 1868 года. В 1853–1854 гг., когда экспедиция Путятина находилась в Нагасаки, японские феодалы продолжали еще ожесточенно бороться за то, чтобы сохранить старый порядок в стране и изолировать ее от внешнего мира. Однако прогрессивные слои японского общества уже тогда сознавали необходимость перемен. Гончарову, особенно на первых порах, оказались не чужды экспансионистские расчеты Путятина об учреждении в Японии международных торговых факторий и приобщении японцев к «лону христианства». Однако не это легло в основу «японских» глав «Фрегата „Паллада“». Посетив страну за пятнадцать лет до буржуазно-капиталистического переворота 1868 года, русский писатель сумел правдиво охарактеризовать феодальный строй в Японии.
Маркс в первом томе «Капитала» характеризовал Японию этого времени как страну с «чисто феодальной организацией землевладения», как сохранившийся остаток средневековья. Путевые очерки Гончарова дают богатый материал для уяснения этой «феодальной организации», при которой государственный совет Японии «не может сделать ничего без сиогуна, сиогун без совета и оба вместе без удельных князей. И так система их держится… на своих искусственных основаниях». Гончаров находит вместе с тем в Японии и людей нового типа, ратующих за обновление своей родины. «Видно, – говорил Гончаров об одном из таких людей, – что у него бродит что-то в голове, сознание и потребность чего-то лучшего против окружающего его… И он не один такой. В этих людях будущность Японии…» Критикуя «застарелых и закоснелых японцев», русский путешественник не смешивает с ними живой, сметливый и трудолюбивый японский народ. «Сколько у них жизни кроется… сколько веселости, игривости! Куча способностей, дарований – все это видно в мелочах, в пустом разговоре, но видно также, что нет только содержания, что все собственные силы жизни перекипели, перегорели и требуют новых, освежительных начал». Очерки «Русские в Японии» раскрывали перед русскими читателями почти совершенно им незнакомую картину японской действительности, они как бы предсказывали то, что в ближайшем будущем произойдет в этой стране.
Говоря об англичанах, которые играли в ту пору главную роль в хищнической колонизации Дальнего Востока, Гончаров видел и такого хищника, как буржуазия Соединенных Штатов Северной Америки. В очерке «Ликейские острова» он показал, что новая цивилизация «уже тронула» и этот уголок: «Люди Соединенных Штатов уже явились сюда с бумажными и шерстяными тканями, ружьями, пушками и прочими орудиями новейшей цивилизации». Правда, «люди Соединенных Штатов» пытаются изобразить себя человеколюбцами, но Гончаров видит реальную подоплеку их устремлений. На Ликейских островах много лесов, «разнообразие» почвы, здесь растет сахарный тростник – «благословенные острова. Как не взять их под покровительство?» Гончаров показывает, что империалистическая экспансия здесь, как и в других местах, начинается с засылки миссионеров, распространяющих на Востоке христианство.
Маршрут «От Манилы до берегов Сибири» фрегат «Паллада» проделал без больших остановок, стремясь поскорее добраться до берегов России. Офицеры фрегата, вместе с ними и Гончаров, не совершали путешествий в глубь Кореи и с историей последней знакомились бегло, притом по явно тенденциозным японским источникам. Этим объясняются те грубые ошибки, которые допустил Гончаров в характеристике корейцев.
«Обратный путь через Сибирь», «Из Якутска», «До Иркутска» – три последних очерка «Фрегата „Паллада“» – посвящены сухопутному путешествию Гончарова. Верно подчеркивая прогрессивную роль, которую русские играли в Сибири, Гончаров обходил молчанием многочисленные факты колонизаторской практики царизма, жестоко эксплоатировавшего якутов и народы Дальнего Востока. Внимание путешественника привлекли исследователи этого в то время еще не изведанного края. Гончаров гордился их скромным, но самоотверженным подвигом. Он с волнением вспоминал о тех бесстрашных русских путешественниках, которые «подходили близко к полюсам, обошли берега Ледовитого моря и Северной Америки, проникали в безлюдные места, питаясь иногда бульоном из голенища своих сапог, дрались с зверями, со стихиями – все эти герои, которых имена мы знаем наизусть и будет знать потомство…»
Из всего сказанного выше следует, что ограниченность мировоззрения помешала Гончарову понять колонизаторскую, разбойничью сущность действий «цивилизаторов» в Африке и Азии. Но вместе с этим, как выдающийся художник-реалист, Гончаров не мог не заметить уродливые черты быта буржуазной Англии, страдания покоренных европейцами народов Африки и Азии, забитость и нищету задавленного феодализмом японского народа. Картина зарубежной жизни, данная Гончаровым во «Фрегате „Паллада“», в силу своей правдивости объективно обличала ряд существенных сторон капиталистического строя.
В очерках Гончарова показано завоевание капитализмом отсталых стран Востока, сопровождавшееся ломкой патриархальных устоев быта и морали. «Фрегат „Паллада“» иллюстрировал слова «Коммунистического манифеста» о буржуазии: «Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его „естественным повелителям“, и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного „чистогана“… Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Манифест коммунистической партии, 1951, стр. 35). Не будучи сознательным противником капиталистического строя, Гончаров, как художник-реалист, создал во «Фрегате „Паллада“» такие картины, которые объективно, в силу их художественной правдивости, подтверждали эту классическую характеристику. «Фрегат „Паллада“» представлял собою также образную иллюстрацию к замечаниям Маркса и Энгельса о «глубоком лицемерии и варварс