тве» капиталистической «цивилизации», особенно обнаженно выступающих в колониях, где буржуазия «ходит неприкрытой» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. IX, стр. 367).
«Фрегат „Паллада“» проникнут глубокой любовью Гончарова к своей стране, к русскому народу. «История плавания… корабля, этого маленького русского мира, с четырьмястами обитателей, носившегося два года по океанам, своеобразная жизнь плавателей, черты морского быта – все это также само по себе способно привлекать и удерживать симпатии читателей», – говорил Гончаров в предисловии к очеркам. Он изображал «этот маленький русский мир», не забывая об его внутренней пестроте. Иронизируя над карьеристами типа барона Криднера, Гончаров сочувственно изображал прогрессивно настроенных офицеров, Посьета, Тихменева, Унковского, Римского-Корсакова, Халезова («деда»). Примечательны и созданные Гончаровым портреты русских матросов, среди которых первое место занимает смышленый и расторопный Фаддеев. Рассказывая о перенесенных фрегатом штормах, Гончаров не раз подчеркивал героическое поведение всего экипажа, проявленные им «энергию, сметливость и присутствие духа». Он гордился «геройским, изумительным отражением многочисленного неприятеля горстью русских» на Камчатке в 1854 году. «Скрепя сердце» покидал Гончаров сделавшийся ему родным корабль, с глубоким волнением ехал он на родину. «Слава богу, – восклицал он во время путешествия по Сибири, – все стало походить на Россию». Образ родины незримо, но постоянно присутствовал в очерках Гончарова. «Мы, – говорил он, – так глубоко вросли корнями у себя дома, что куда и как надолго бы я ни заехал, я всюду унесу почву» родины «на ногах и никакие океаны не смоют ее».
«Очерки путешествия» Гончарова представляли собою решительный разрыв как с сентиментальной традицией «Писем русского путешественника» Н. М. Карамзина, так и с традицией трескучих романтических описаний, созданных Бенедиктовым и Марлинским. Тем и другим Гончаров противопоставил реалистическое описание природы и быта.
Не случайно Гончаров отсылал за цифрами и фактами к «ведомостям, таблицам и календарям», потому что писал он «для большинства, а не для Академии» (из неизданного письма к Каткову от 21 апреля 1857 г.).
Гончаров высоко ценил скромную красоту северного пейзажа. «Разве есть что-нибудь не прекрасное в природе?.. Нужно ли вам поэзии, ярких особенностей природы, не ходите за ними под тропики: рисуйте небо везде…» Говоря так, Гончаров утверждал художественные принципы реализма.
Реализм «Фрегата „Паллада“» сказался в ярких и необычайно разнообразных картинах природы, рассыпанных по всему тексту очерков. Писатель с одинаковым искусством изображал шторм в океане и ясную погоду в Маниле, томящую духоту Сингапура и туманы в Северном море, живописный вид японских заливов и величественную природу Якутии – «дикие громады гор без растительности… с лежащим во все лето снегом во впадинах». С таким же искусством рисовал Гончаров и разнообразнейшие бытовые сценки – встречу двух англичан на улице Лондона, заигрывание русского матроса с торговкой из Портсмута, толкотню на шанхайском базаре, прием японцами русских уполномоченных и пр.
И. И. Льховскому, отправлявшемуся в далекое путешествие, Гончаров советовал писать свои путевые записки в непринужденной и в то же время реалистической манере: «…настоящий взгляд, приправленный юмором, умным и умеренным поклонением красоте, и тонкая и оригинальная наблюдательность дадут новый колорит вашим запискам. Но давайте полную свободу шутке, простор болтовне даже в серьезных предметах и, ради бога, избегайте определений или важничанья» (см. «Литературное наследство», № 22–24, 1935, стр. 426). Именно так сам Гончаров написал «Фрегат „Паллада“». Характеристика, данная языку «Обыкновенной истории» Белинским («чистый, правильный, легкий, свободный, льющийся»), может быть полностью применена и к языку «очерков путешествия» Гончарова. В них раскрылся юмор русского писателя, спокойный и добродушный по форме, но часто беспощадный в своей разоблачительной сущности.
«Очерки путешествия» Гончарова окончательно утвердили в русской литературе ту реалистическую тенденцию путевого очерка, которая была начата «Путешествием в Арзрум» Пушкина. Влияние путевых очерков Гончарова сказалось уже на записках его товарищей по плаванию – В. А. Римского-Корсакова, Посьета и др.: не отличаясь столь высоким художественным уровнем, их очерки выдержаны были в той же реалистической манере, что и очерки Гончарова. Воздействие «Фрегата „Паллада“» испытали на себе многие писатели и очеркисты позднейшей поры и между ними К. М. Станюкович.
«Фрегат „Паллада“» встретил в общем положительную оценку в русской критике конца 50-х годов. Правда, некоторые рецензенты упрекали Гончарова в том, что он якобы мелочен и скользит по поверхности изображаемого (отзыв В. П. Попова, «Молва», 1857, № 12). Другие, например представитель либерально-дворянской критики А. В. Дружинин, хвалили «Фрегат „Паллада“» за то, что он якобы был написан «без всякой задней мысли». Дружинин изображал Гончарова «безмятежным» писателем, чуждым гоголевского «духа отрицания» и т. п. Все эти утверждения были неверными: в «Фрегате „Паллада“», как и в других своих произведениях, Гончаров выступал противником застоя, косности и инерции, то есть тех явлений, которые он вскоре с такой силой заклеймил в «Обломове».
Революционная и демократическая критика 60-х годов выступила против попыток истолкования «Фрегата „Паллада“» в духе теории «искусства для искусства». Она неизменно оттеняла общую прогрессивность воззрений, выраженных в путевых очерках Гончарова, и чрезвычайно сочувственно оценила их художественную манеру. Касаясь напечатанного в «Отечественных записках» очерка «Манила», Н. А. Некрасов отмечал, что эта «статья прекрасна, отличается живостью и красотой изложения, свежестью содержания и той художнической умеренностью красок, которая составляет особенность описаний Гончарова, не выставляя ничего слишком резко, но в целом передавая предмет со всею верностью, мягкостью и разнообразием тонов…» («Современник», 1855, № 11; см. в Полном собрании сочинений и писем Н. А. Некрасова, т. IX, М. 1950, стр. 337). Н. А. Добролюбов в рецензии на отдельное издание «Фрегата „Паллада“» подчеркивал эпическую широту и поэтичность очерков Гончарова («Современник», 1858, № 6; см. в Полном собрании сочинений Н. А. Добролюбова, т. I, 1934, стр. 389–390). Д. Н. Писарев справедливо указывал, что на эту книгу Гончарова «должно смотреть не как на путешествие, но как на чисто художественное произведение». В его путевых очерках «мало научных данных, в них нет новых исследований, нет даже подробного описания земель и городов, которые видел Гончаров; вместо этого читатель находит ряд картин, набросанных смелою кистью, поражающих своею свежестью, законченностью и оригинальностью» (рецензия в журнале «Рассвет», 1859; см. ее в Полном собрании сочинений Д. И. Писарева, Спб. 1901, т. I). Это отношение к путевым очеркам Гончарова утвердилось в позднейшей русской критике.
Читатели встретили «Фрегат „Паллада“» очень горячо: по воспоминаниям Г. Н. Потанина, «письма эти были так живы и увлекательны, что их читали все нарасхват, а когда в целом было напечатано путешествие Гончарова, так „Палладу“ раскупили… чуть не в месяц, и через год потребовалось второе издание». Д. И. Писарев отмечал в названном выше отзыве, что «Фрегат „Паллада“» встречен был русскими читателями «с такой радостью, с какой редко встречаются на Руси литературные произведения».
«Фрегат „Паллада“» сыграл значительную роль в развитии художественного творчества самого Гончарова и прежде всего в его работе над «Обломовым». Раздумывая во время путешествия над романом «Обломов», Гончаров одно время предполагал написать главу под названием «Путешествие Обломова». Этот замысел не был реализован (как мы знаем, Илья Ильич так и не тронулся за границу). Путешествуя вокруг света, Гончаров сумел глубже понять косность русского помещичьего класса и вместе с тем делячество буржуазных предпринимателей. Из своего путешествия писатель возвратился умудренным богатейшим опытом, и это не могло не отразиться на реалистической глубине его позднейшего творчества.
Эта книга, вошедшая в золотой фонд классической русской литературы, ценна и для советской писательской молодежи. М. И. Калинин недаром советовал в 1934 году начинающим писателям: «Прочтите „Фрегат Паллада“ Гончарова. – Скажете, скучно? А вы читайте с точки зрения языка, формы, как должен читать писатель, и совсем будет не скучно» (М. И. Калинин, «О литературе», Л. 1949, стр. 71).
17 июня 1937 года, накануне 125-летней годовщины со дня рождения Гончарова, «Правда» писала о «Фрегате „Паллада“»: «Какой интерес должны теперь представлять его очерки для советской молодежи, воспитывающейся на подвигах наших отважных исследователей!..»
Переиздавая «Фрегат „Паллада“» отдельным изданием в 1879 году, Гончаров подверг текст значительным исправлениям (см. напечатанное в предыдущем томе предисловие к этому изданию). Некоторую дополнительную правку Гончаров произвел позднее, для последнего прижизненного издания. Мы печатаем «очерки путешествия» Гончарова по седьмому и восьмому томам собрания его сочинений, вышедшим в свет в 1886 году.
Уже сам Гончаров счел возможным расшифровать в очерке «Через двадцать лет» фамилии своих спутников по путешествию, обозначавшиеся во «Фрегате „Паллада“» по большей части только инициалами. Мы раскрываем эти инициалы, предварительно проверив их по списку судового состава русского военного корабля.
Подстрочные примечания, за исключением переводов, принадлежат автору.
А. Г. Цейтлин
Том второй
(1) Кемпфер (1651–1716) – шведский путешественник, автор историко-географического сочинения о Японии.
(2) «…жизни мышья беготня» – из произведения А. С. Пушкина «Стихи, сочиненные ночью, во время бессонницы».
(3) Сиогун – титул крупнейшего из японских феодалов, фактически управлявшего Японией до буржуазной революции 1868 г.