(1999)
ТЕНИ АНГЕЛОВ
Тени ангелов
за спиной
Обернулся —
нет никого
Полный город —
нет никого
Обернулся —
тени ангелов
КЛЕНОВЫЕ АНГЕЛЫ
Ангел землю мне показывал —
незримый но осязаемый
наверно ребенок
такой же как я:
на земле не только рельсы
и булыжник – мостовая —
смотри
вся в кленовых —
то-то счастья раскидано!
Девочка лет двенадцати
руку протягивает —
церковные ступени
легко как великан
одолеваю —
– Какой хорошенький…
Наверно видит не меня
и желтые казармы
Внизу – Москва
похожа на
кленовый лист
где улицы
расходятся прожилками
Сорвался бы бутуз
в венке кленовом —
с колокольни —
и мама и та девочка внизу
пусть плачут и зовут! —
меня бы небо
сразу притянуло
Когда в лесу
обрушился на нас
широким шумом
мы побежали вниз —
за воспитательницей
мимо гигантов – мухоморов
и лисичек
похожих на деревья
туда —
под лопухи
под шляпы подосиновиков
под листья земляники —
оглянулся —
рядом с ягодами
синее в горох —
ангел дождь пережидает
Ах как было хорошо
в шорохе – горохе!
За пчелами помню —
в крапиву и малину —
высокие репьи
все гуще обступали
Где солнце жужжит —
блеснуло
крыло стрекозы
На кладбище
пчелы меня завели —
оттуда летели
Были это деревянные кресты
или чье-то настроение —
мох и доски
ветхость запустение —
легкостью погосту сродни
Белая козочка —
на шее и следа веревки нет —
и колышка не видать —
затрясла головою
замекала…
Как бросился скорее прочь!
В окне трамвайном —
незнакомый город
и наши лица —
едем к тете Розе
Полуподвал – синеют окна
Пустите! Не хочу!
Где покажите выход?
экзаменаторы чужие строгие
и мама – будто не моя
Я бы там заблудился
но в темноте украдкой
протягивал мне руку
девичью —
ни разу так и не увидел
кто выводил меня из сна
ПЕРВЫЙ УЧИТЕЛЬ
Трубка пахла
крепко и приятно —
старый холостяк
в тазу стирал носки
Чисто выбрит —
аккуратность
и в бедности
На фотографиях —
дамы с зонтиками
бородатые мужчины
гимназисты
по стойке смирно —
и росчерком
фотограф Губерман
Книги в переплетах
с золотым обрезом —
им я верил
более всего
НАРОД И ПАРТИЯ ЕДИНЫ
во мгле светилось —
Рассказывал об Анненском
о Блоке —
как будто мы
на набережной в Ялте
Сияет солнце
на толпу из чесучи
на кружевные зонтики —
– Кто? Кто?
К приезжей барышне
он обратился: жопа —
естественно
та страшно покраснела
А может к жопе
обратился: барышня —
та тоже покраснела до ушей
Ах Антон Павлович
такой шутник!
Мимо шли в дожде
перекошенные ветром —
как из газеты предвоенной —
прислушивались
слышали конечно
Однажды ночью
постучали в двери —
и он исчез
Тайга влезала
в ночные окна
остро пахло
горящею щепой
Трещало
падающее дерево
И прыгала
немецкая овчарка
В просвете —
над сопками
летящий самолет
В бараке
соблюдая аккуратность
он брился каждый день
перед осколком —
поджаты губы
сизая щека —
дворянская…
рассказывал о Ялте
В Петербурге
стирал в тазу
портянки и платки
И слава Богу был
ВОЙНА ДЕМОНОВ
Завыли дьяволы —
Косой бумажный
крест – на раме
их не пугает
Мальчику не страшно
небо с чердака —
празднично и пышно —
слышно
бьют зенитки
с соседнего здания
гудят незримые
где-то над нами
– Где они?
– Вон он!
в косом кресте
прожекторов —
серебряный крестик —
вокруг самолетика —
вспышки букета
а он невредим
сейчас улетит!
Нет! Не желает
с праздника уйти
лишь ночному небу —
с треском рваться
и цвести
Вдали зарево —
за Белорусским
Горят составы —
кипящее варево
Ох и здорово!
Левее – багровее —
склады
Вдруг
бомба
провалившаяся
в люк —
стала
падающим
демоном —
звенящий воздух —
тоннами стекла…
Мир заслонила
спина
отца…
В воздух поднимается
стена!
Что-то рушится
гремит
ломается
лопается
без конца…
Нечем стало дышать —
И когда выбежали
увидели —
в черных дырах окон —
неузнаваемый
демон – дом
При верхнем свете
на парашюте —
поселок Сокол —
темный и чужой
улица поблескивает стеклами
Кто-то шел не спеша
от школы
через двор наискосок
В воздухе висела
штукатурка
Стоило посмотреть:
Над Москвой сверкая
играли в салки
по городу били
гигантские палки
Сверху валились
пачками яйца
Небо рожало смерть
Это была война
не людей —
сошлись рыча
и все топча
земля и небеса —
два зверя
Апокалипсиса
И думало мерцая дно
что пережить
не суждено
АНГЕЛЫ В АРМИИ
Ангелы в армии
мне помогали —
То в виде санитара-ефрейтора
я руку обморозил —
снял варежку нарочно:
не хочу долбить киркой!
А мороз такой в лесу
булыжники – и то стреляют
Рука моя
как ложка деревянная
Крепко выругался взводный
– В санчасть кру-гом!
Я думал что спасен
от лома и кирки
и санитару предъявил
с улыбкой —
такую белую —
он ахнул
Боже мой! —
Как начал кисть крутить
и мять —
«терпи! терпи!» —
намазал черной
пахучей мазью
завязал
бинтом как белое крыло —
спас руку
и рапорта не подал
Все время ангелы —
то в виде женщины —
от барака бежит
через дорогу
к патрулю
«Там говорит у меня
пьяный солдат
на кровати спит
С работы пришла
а он – с сапогами…
и дверь у меня заперта…
Здесь – на втором этаже»
Поднялись стуча сапогами:
действительно спит
А это бес меня завел
Пришел бы муж – убил!
В третий раз – спас
посреди казармы —
уже зарезал —
по пояс голый
играя мышцами
клинком
(кругом оцепенели)
– Убью рассказчика! —
И на меня глядит —
Гляжу: сейчас убьет
…А длинный —
тот зарезанный сосед
с верхней койки
кровью капает
на мой пододеяльник…
Вдруг – негромкий голос:
– Рядовой Петров —
в каптерку! —
Мать к тебе приехала…
Нож выронил
Все разом кинулись —
Спасибо ангел-старшина
Однажды принял облик друга —
курносый и губы врасшлеп —
сельский ангел почитай —
в гимнастерке и без крыльев
Перевод ему – в другую часть
Выпили —
смотрю – и крылья выросли
Выпили еще —
и все прыщи сошли
Говорит мне ангел:
– Будь поосторожней —
я был приставлен
за тобой следить —
из ящика стола
убери свои произведения
Я-то чист
перед тобой как перышко
Что скажу —
не верь друзьям!
Слава Богу не последовал
деревенскому
разумному совету
ХОЗЯИН
Меня не было – был он
Кремлевская брусчатка
вожди —
будто всех приплюснули
Хозяин в кителе —
чуть впереди
Сухую – в оспинах – кривые —
и видеть не хотели
объективы
Со всех газет —
грузинская – в усы —
с лукавыми морщинками
Он освещал наш двор —
полотнище в весеннее —
над городом
лицо светилось
по ночам —
оттуда
очередное детище его —
восьмимоторный
«Горький»
рассыпался —
на головы поселка
Вопили
разевая рты
газеты —
ревели домны:
«Смерть
врагам народа!»
И весь народ
до самых до окраин
был демонически
одушевлен!
Но он был где-то там —
кривые ноги в чувяках —
недостижим —
родной и непонятный —
страницу пролистнул
мусоля палец —
и непонятно
почему такой родной —
конечно в небе —
зоркостью орла
Забыли?
Эту девочку в матроске
Он держал
ее на руках – и цветы
Узбеки гордились:
узбечку держал
Евреи гордились:
узбечку держал
Все дети гордились:
девочку
Матросы гордились:
в матроске
Мичурин гордился тоже
что вырастил
овощ-цветок
Какой он был —
и думать не хотелось —
пронизывал как электричество
шестую часть —
и все мы общностью
светились —
лишь мой отец
получив похоронку
плакал комкая в руке —
«Будь проклят Сталин» —
Синим уральским
рассветом
он занимался
над проволокой
лаял бесился овчарками
отдавал команды
строился в колонны
и смотрел многотысячным взглядом —
в черных бушлатах
и в белых дубленках —
и все они были – ты
Хозяин
Ты водрузил на полюсе —
четверо – красный флажок
Ты – опять вчетвером —
стуча сапогами по лестницам
забрался на купол рейхстага —
Знамя Победы!
Ты строил город Победу
среди Уральских гор
и многие другие
города смерти
многомиллионным народом
с обеих сторон проволоки —
великий и многоликий
И перед этой тихоней
обутой в подшитые валенки
на Ближней Московской Даче
шепнул ему Никто:
«Не ты умираешь —
они умирают
все лысые все седые
все они хрипло дышат
закатили глаза – удар
у всех отнялась нога
и молотом бьет в мозгу —
весь твой народ умирает
а ты никогда не умрешь»
И еще долго он жил – Хозяин
ЕВГЕНИЙ КРОПИВНИЦКИЙ
Синими глубокими глазами…
Юноша в рубашке —
Кавказским пояском…
Свиданья – в черемухе!
Скамейка – в сирени!
Поставил мольберт у окна
Императорского
Художественного
Ремесленного
Строгановского —
с утра грохотала
телегами по булыжнику —
училища – и рисовал
углем и сангиной
яблоко натурщицу
Москва – настоящая
Но – разгорается киноварь:
тиф! пожар! война!
Сиена жженая!
откуда взялись? —
кожаные куртки —
в голове цитата
маузер на боку
Днем как будто прячутся —
город колышет
митинг и рынок
Но после полуночи —
город затихнет —
голый фонарь
лезет в гостиную:
где вы тут? – а ну!
И снизу грохот – вламываются
двенадцать не апостолов —
кожаные куртки
Ноздри раздуваются:
золото и жемчуг —
господское добро!
Разбой – по комнатам
Выстрелы – в ночь…
Какое фортепьяно! —
сам чудом уцелел
Идти на службу —
бывший особняк
купца Морозова
пустуя ждет —
детей учить —
пятну и линии
так понимал
В двухэтажном бараке
в белой горенке —
Сократовский череп —
глубокие синие
но уже – и возраст:
палка и очки
Бедный Женя! —
влюбился и мучился —
так пахли юные плечи
и русые волосы!
Глядит любимый Ученик:
окружили Учителя
домашние черти:
один ему Фета подсунул
другой на девичье колено
руку его положил
третий – все мысли
поставил дыбом —
стараются враги человека!
Смеющиеся серые —
рука легла на талию —
не просит ничего…
Зачем ты Милитриса
ходила к Анатолию —
хромому бесу
в Пионерский переулок?
все врал небось
про подвиги свои
Прощанье в роще на закате
Темнели в березах
вороньи окрики
Сопровождали в стороне —
как беспризорные собаки
(она всегда их привозила)
репьи цеплялись за хвосты —
тихонько взвизгивали
Слышал их Женя – и плакал:
шестнадцатилетняя —
общая добыча
Давно обосновались
в Москве и на окраинах
Вот почему так мучился
Евгений Леонидович!
Любил окраину поэт —
земной уют и бедность —
над рощей и прудами
Ночами слушал:
ветер шумит
в печной трубе
и писал стихи —
о гражданах и о себе
ОЛЬГА ПОТАПОВА
Евгений Леонидович
что называется
с перцем —
сам старик
стариков не любил
Но жена его
Ольга Ананьевна —
чистые и черные
как вишни —
ручаюсь —
ангелом была
Ну хоть когда-нибудь!
Только добро!
Сына на фронте ранило —
только смиренье!
Из института взяли:
«Эти художники
покушались на Сталина»
«Застрелить из тюбика!»
Но посылку ему собирая
в Караганду и не думала —
Женя
пусть себе иронизирует —
даже думать
себе не позволила
Он и девушками увлекается
Милитриса с букетом ромашек —
вся покраснела —
ну как осудить!
Крови татарской
все же была примесь —
темнели глаза
Приезжал и Генрих
часто в Долгопрудную
ссора объяснение с отцом —
некуда идти —
стелит фанеру на пол
сверху ватник простыню
и лоскутное одеяло —
«Вот ложе поэта!» —
щедрая бедность
Казалось совсем старики —
любили друг друга —
«Что скажет Олечка»
«Где Женичка?»
И когда преставилась
«Как же я без Олечки?»
Как же мы без Олечки?
Без Ольги Ананьевны?
Без темного ангела —
в березах стоит —
покрылась платком —
угадал ее Блок
ГЕНРИХ ЦЫФЕРОВ
Пили у Юли
Пели у Юли
Сидели у Юли
Юля: – А хули!
Юлю любили
Брат ее был – удивительно —
пьяница и пушкинист:
Пушкин – и о зайце
Зайца увидеть
выезжая со двора
нехорошая примета —
порскнул – и исчез
заяц – он в народе бес
Рядом с резиденцией
Генерала-Губернатора —
теплая квартира
Помню как вчера:
Сказочник – блондин в очках —
уставленный бутылками
выше головы —
мы все – «свои»
не знаем что но празднуем —
московские красавицы —
мальчишечьи повадки
цыганское пение
любить – нетерпение
ночные приключения —
«Приключения Лягушонка»
Галина-«император»
царица смуглой плоти
положи на свою ладонь
этого взъерошенного
Лягушонка —
он целуется —
губы дудочкой
он так хочет всего —
протирает очки
А Наташа потянулась
удивилась – с ней в квартире
Поросенок —
перед сном очки снимает —
рядом на подушке
хрюкает от счастья
Розы дарит Поросенок
как такого не любить!
А Марине на сцену —
огромный букет
вечерних улиц
и сверкающих площадей —
от вмиг поклонника!
От почитателя таланта
быть женщиной!
Закружится пожалуй
голова —
В коробке с кистью
«Красная Москва»
Но знает японист
и пушкинист
что Пушкин был
на ссоры быстр
что в Генрихе сидит
все тот же бес и заяц —
и он убежит
от московских красавиц
Когда я прохожу мимо Ваганькова
Высоцкий и Есенин —
там пьяницы цветут
ничто не шевельнется —
он не тут
Так и остался
в старой Праге —
в городе похожем
на настольные часы
с фигурою Марии
(дар богатого еврея)
апостолов
на Карловом мосту
Вот он выходит из дома
– Доброе утро Сказочник! —
каждой вывеской
каждым окном
Вот он спускается к Влатве
– Доброе утро Сказочник! —
взмахнув простыней лебедей
Вот поднимает его великан —
Солнце
на пирамиду домов
на Вышеград
Внизу – косо стоит
еврейское кладбище
на древней плите
вырезан лев
желания – камешки…
Рабби Лев
из глины слепивший
одушевивший
в свое время
гулкого Голема
каждое утро
дарит день жизни
душе Генриха
…будут твои исполнены
ОВСЕЙ ДРИЗ
Помню время прежнее —
стояло время Брежнева —
челюсть не двигалась
язык не ворочался —
золото ему на грудь
и еще куда-нибудь!
В то время
или несколько раньше
в Прагу вошли
советские танки
Убили на улице
Вацлава и Ружечку
Сапгиру не выдали
красную книжечку
Брежнева печатают
в журнале НОВЫЙ МИР
Не оглянувшись
уходит Сапгир —
«не наш человек»
А в Доме лтераторов —
все те же флюиды —
такой тяжелый дух
отсутствия свободы
что лестница
скрипит – не вынести
советские и детские
романы их и повести
На стене – фото
такие вдохновенные —
дьявол изобразил —
начальники печальники
на дачах поседевшие
на Севере сидевшие
в семи водах вареные
в семи солях соленые
кормленые холеные
заросшие и бритые
убитые забытые…
Помню с Овсеем
ходил
в ресторан
где со стихами
поэт приставал
где девушка без возраста
кудрявая чернявая
вертелась
и дышала
писательской отравою
Во главе оравы всей
сидел и пел
стихи
Овсей —
одуванчик —
раздувались
ореолом…
На лице веселом
голом —
выразительные
печальные
беззащитные
отчаянные —
как очередь
полураздетых евреев
к Бабьему яру
как мальчик в той очереди
которого выхватили
соседи-украинцы
как итальянка в кино —
хохочет хохочет —
которая хочет
любви с оборванцем
как рыбак на причале
который —
сегодня обильный улов! —
и сам не поймет
почему ему грустно
– Можете меня поздравить
с полным собранием
всех моих зубов —
И улыбнулся
потирая щетину
– Сейчас я вас покину —
Закрыл глаза —
и открыл опять:
– Где был не скажу
Я помню как в кафе
у Курского вокзала
встав на стул
Дриз произнес речь:
– Друзья мои!
– Говори отец! —
кричали кругом:
Сейчас сейчас
седой пророк на стуле —
все объяснит!
Укажет виноватых!
Откроет жизни смысл!
Бородач крестился
как на икону
на пустую стену
– Нет! не могу —
Дриз слез со стула
и ушел пошатываясь —
слезы на глазах —
надежда Подмосковья и Подольска
ГУЛЯЩИЕ
Был сам себе помехой —
вернее Никто напевал —
не видел —
не признавал
С утра начиналось:
бутылка «Виньяка»
Зверев входил
из зеркального шкапа —
опохмелиться жопа!
Художник Абрамов —
широким лицом
добрый и сумасшедший
«Красный цветок
в темнице» —
тоже опохмелиться
Теряя и набирая
бутылки и собутыльников
к вечеру
мы набирались —
гром столбом стоял
в пыльной мастерской
Наша свобода
пахла масляными красками
стучала на машинке
под старую копирку
не обращая внимания
на стук в потолок
на стук под окном
на стук в КГБ
Ночью и днем
пить и читать стихи
звучать и кричать
«Гениально» —
уснуть в лесу обнаженных
из керамики и гипса —
проснулся ночью
нашарил груди
и гладкий волшебный живот —
слишком теплая эта майолика!
Куда нас только ни таскало:
к вокзалам
в городские парки
в подвалы
в старинные будуары
в музеи
в постель к журналистке —
Он изнутри цеплял
крючками плоть мою —
я рот по-рыбьи разевал —
и все казалось мало!
Исповедовался
неизвестной
девушке
в постели тесной —
Никто меня не признавал
но признавал Никто
Никто со мной не выпивал
но выпивал Никто
Никто на драку не толкал
но подтолкнул Никто
Никто меня не избивал —
меня избил Никто
Никто меня не полюбил —
меня любил Никто
Я думал что я естественно…
но едва ли…
Рядом со мною
Так же бессмысленно
любили
пили —
время убивали
ПОЭТ ИГОРЬ ХОЛИН
Сразу ушел в монастырь —
в свои мысли
Да и то – выглянешь
где окажешься?
В детском доме —
В психиатрической больнице —
В Красной армии —
В лагере среди зека —
В ресторане среди официантов —
и всюду – шерстяное
бурое – зеленое
с полосами
и пододеяльник
штопаный зашитый —
с лиловым штампом
как наваждение
Вышел из монастыря:
кругом поля и рощи
и Долгие пруды —
вдали – шоссе на Дмитров
мост и водохранилище
с туманными берегами —
в общем поэзия
С Учителем и Генрихом
с Фетом и Державиным —
далекие прогулки
Сам пошел
по прекрасной стране
где нищета живет
в облупленных бараках
где пьют и убивают
под тощими березами
где встанут на карачки —
пустынно у помойки —
и воют на луну
Он уходил все дальше —
к заводам и ракетам
к цехам – лабораториям
и к будущим огням —
к все тем же ситуациям
и тем же парадоксам
поскольку знал и видел
что жалок человек
В больнице женщина которая
его любила умерла —
при родах кровью истекла
Вот – новорожденная дочь
Отец издал индийский клич
всех подруг выгнал вон
отключил телефон
запер двери – затворился
с дочерью в монастыре
Так прошло 16 лет
Вышел на свет —
сухой монах
привык один
в своих стенах —
сущий пришелец —
узкоголов:
впалые щеки
куполом лоб
Стучит на пишущей
машинке
живет и мыслит
без ошибки
Все кажется
что из монастыря
он никуда не уходил
сидит один
среди картин —
своих друзей —
и огненный ангел
сияет над ним —
от икон
АНГЕЛ ВЕНИЧКА
Косо ложатся русые
пересекая бровь
Как из дерева вырублен
северным резчиком
словно кто эту челюсть
косо дробью прошил
Все понимает
не просыпаясь —
слезы текут из закрытых —
все-таки жалко себя —
сам себе предсказал
Ангел домашний Галина —
полный стакан коньяка
Венечка просыпается —
и обо всем вспоминает —
дыхание со свистом —
хриплое из-под марли —
из дырявого горла —
ах как пожить еще хочется! —
сразу не хочется жить
Демон домашний Галина
выпить второй не дает
Утреннее прояснение —
В красную книжечку —
вписывает убористо
то что сейчас подсказывает
настоящий Веничка
Вскоре приходит
Сапгир с коньяком
Вернее – коньяк
с Сапгиром
Веня рад Генриху
и коньяку —
приветствует то и другое
Генрих испуган
не меньше других —
но чаще приходит
Жестокое удовольствие
обреченный
с людьми позволяет —
извиняются их глаза
В горле клокочет…
Ангел хранитель —
соломинкой пощекотал
Ангел Сапгира:
«Брось говорит —
сам справится!» – говорит
Снизу чокаются
подопечные
Пьют два ангела
под потолком
да и то сказать
чин невелик
Седая челка
глаза смеются —
Веничкин ангел
вспомнил Марину
карельские сосны
море – можно жить
Сдвинулись брови —
ангел Сапгира
потяжелел помрачнел
Веничкин ангел
Бродского любит
обэриутов читает
Ангел Сапгира
ему возражает —
любит он Холина
и Сатуновского
больше чем обэриутов
Веничкин ангел
злобно скрежещет —
смотрит на Генриха
демоном
Демон Сапгира
сердито рычит:
«Книгу не дам – зачитаешь!»
Темной стихией
разлился коньяк
Веничка лег
отвернулся к стене
Книгу забрал
и уходит Сапгир
Гляньте: на потолке
в уголке
два дьяволенка
дерутся
ДЕМОНЫ И ДЕВОНЫ
Первой любовью
она притворилась —
и улетучилась сразу
Только – стыд неумехи
и – навсегда запах пудры
после бесстыдных объятий
в темном подъезде
У барака – даже не глядела
худая и немолодая
некрасивая не любовь
Улыбнулась сухими губами
и пошел как пришитый —
привела – приворожила —
в свою белую каморку —
временно и навсегда
Смотрел как мыла ноги
в тазу —
ступни устали —
стекало мыло —
в короткой рубашке
смуглые худые —
И все повторилось:
юноша и женщина —
в сицилийской деревне
в древней Иудее
в бунинской России
Снизу я видел:
две плоские грудки
лицо искаженное
пот ее капал
мне на живот
Как ты прекрасна
вечная страсть – нелюбовь!
Только под утро —
крадучись чтоб не увидели —
пусто и незнакомо
Несколько лет потом
жил со своей мечтой
из фильма – с Марикой Рокк
а ходил по вечерам
к этой – не отпирала
если у ней любовник
Жгучий слепень подстрекал
на празднике в толпе
найти себе подругу
согласную на все
Ни слова не говоря
всем телом прижаться
и вместе в одно качанье
дойти от знакомства
до полного обладанья
за пять минут
Знаю мнение: выпил Сапгир —
если крепко – способен на все
С этим человеком я незнаком
да и вижу его изнутри
правда действуем – заодно:
я выкрикиваю
он тем временем —
размахнулся —
как залепит! —
не успел остановить…
Били нас как любили —
кровь или пиво текло на глаза
Помню даже —
гневалось начальство
Демоны и девоны
искушали часто
ХУДОЖНИКИ В САДУ
Ангелы в саду стоят
рядом с деревьями —
какого роста —
вижу – и не знаю
Падают яблоки
Пахнет в саду
как у Флобера
в ящике письменного стола
Созрели воспоминания
Собираются умершие
и живые – это удивительно
Если тем из прошлого —
отовсюду рядом —
свежий запах яблок —
и уже в саду
Этим надо с Выхино
ехать в электричке
А если из Парижа?
А если из Нью-Йорка?
Видно что – издалека
Темные их ангелы
закрывают лица —
Начата картина
глина еще мокнет
инсталляция скучает
без последнего стула…
Тайну появления
рано открывать
Ближе всех – Оскар
живет на Бабуре
рисует Лианозово
Валентина – тоже
рисует идеальное:
осенние рощи
и люди с лошадиными
головами задумчивы
А через дорогу
возле Сан-Дени
живет удиви-
тельный Эрик Булатов
Престранные картины —
совсем обыкновенные
но сразу – перед рамой
свет как отрезан:
картины вместо нас
видят тьму
Вот и группа умерших —
в окружении ангелов
как на фотографии —
Рухин и Беленок —
в луне такой большой
– Хочешь Зверев яблоко? —
взял – и откусил —
Куст крыжовника
брызнул серебром
Угощаю Свешникова —
Боря не глядит —
совсем отвлекся:
Вселенский монастырь
и вечная заутреня
Стукаются о крышу
по железу скатываются
и – не долетают
Кто-то ловит яблоки
рядышком с верандой
Вон – стоит под деревом —
седые кудри
а за ним – невнятный —
перышка не светится
я давно подозревал —
знаю как зовут —
только не скажу
А эта – сценограф или
декоратор – не помню
каждый раз
посмотришь —
бузина в пейзаже
Так и вижу – равнодушно
разметалась на подушках —
и в любви неутомима
а глаза куда-то мимо…
И эта – блондинка —
ученая бандитка —
в присутственном месте
дверь не запирали
вошла директор
скандала не вышло
потому что —
стоит неслышно
Вот теперь и виден
секрет:
ангелов при них нет
Под луной белеет падалица
Лица пожилые —
детское угадывается
Яковлев Володя
плакать собирается
а лицо невинное
даже невиновное
– Вот тебе яблочко —
Жизнь вечная
только улыбнись
А повсюду – ангелы
круглые их личики —
зреющие яблоки
Про погоду говорили —
Воскресение обещали —
будет или нет
ОГЛЯДЫВАЯСЬ
Есть куда оглянуться —
целый век позади
Оглядываюсь: руины —
веселые результаты
«Каменщик каменщик» —
спрашивал Брюсов
Незачем спрашивать
главное – некого
Каменщик с Украины —
строит он строит дачу
дачу новому русскому —
корт и бассейн и гараж —
некогда разговаривать
Век был не самой плохой
Век был кровавый ужасный —
как бы все наши рекорды
следующий не превзошел!
А за штакетником сада —
в крыжовнике девочка Олечка
с каждой ягодой говорит —
просвечивает крыжовник
на солнце. И не мешает
работать мне на веранде
ближайшая электропила
«Все обойдется» – думаю
И в самом деле терпимо
мир обошелся с нами
мир обойдется без нас
А как мы безобразничали!
И как недооценивали!
И как преувеличивали!
И как непревзошли!
От страха мой друг от страха —
боимся увидеть все —
что нет ничего
Мы выдумали философию
архетипы и психоанализ —
как жутко они скрежещут! —
как фыркают порскают свищут! —
нашими нервами верой живут
Верни нам наивных ангелов
Верни примитивных демонов
Верни нам Себя чтоб узрели —
и в Библии и в саду
От хоров многоголосых
служителей длиннорясых
приехавших в мерседесе —
уйду! – или храм обойду
Верни нам таких как видел
на деревенской северной
иконе – белой кистью
все перышки наперечет
И пусть нам будет художник —
не тот – подражатель прежних
«Хвала им и слава – в Вышних…»
а тот которого видел
в Софронцево на Мологе —
костер еще жгли в овраге —
юродствующий дурачок
НИКТО
Фантазия или память
лепит это лицо —
проступает на фоне
блестящих листьев сада
толстый нос и густые брови
Вот и сам скрипнул
калиткой —
Иди сюда – Никто
Ты похож на Евгения Рейна
тем не менее – ты Никто —
разговор вот о чем:
Задушенная на ковре
зарезанная в коридоре
неловко нога подвернулась —
застреленная у ворот —
Она выходила из дома
в продовольственный – там убил!
А как я хотел – и боялся!
Красивая и накрашенная
жестокая – в темном зеркале —
которая запрещала
на улицу выходить —
Зачем уложила рано?
Возьму пистолет из коробки
Зачем он стреляет пистонами?
В передней – мужской силуэт
Убиваем каждое утро —
жену за остывший чай
родителей-стариков
за шарканье за газету
за глупый надсадный кашель
за само их существование —
полоснул по горлу отца!
Мысль тут же прогнал —
но что делать с трупом в ванне?
Дурные намерения —
постоянные спутники
семейного прозябания
Любящая красивая —
молитесь – задушит во сне
и еще дом подожжет
Трое детей – садисты:
младшая кукле голову
оторвала и выбросила
старший повесил бабушку
не объяснил – почему
Страстные любовники —
ляжками так сжимает
чтобы в нее извергнулся —
в матку соком истек!
Никто давай прогуляемся
в 2009‐м – война
в 2019‐м – мир
хуже любой войны
в 2029‐м – тихо —
между тем шум дождя
стал шумом песка
в стекла – плюх плюх
прекратился – и небо голо
Все то же человечество
так же чествуют Пушкина
еще слышнее – Чайковского —
в голове любого подростка
звучит электронный Щелкунчик
Мнимые – среди нас
Бородач в берете —
С кем я говорил? —
скамейка пустая
Только девушка поодаль
вытягивает ноги
длинные как макароны —
шутка – ты слышишь Никто?
Россия шагнула на запад
ушла на восток к Японии
Кто говорит об Америке?!
Америка – это Россия
Россия – страна катаклизмов:
В стране процветает туризм
В Санкт-Петербурге устраивают
игрушечные революции —
колотят в Зимнем скульптуру
каре – на Дворцовой площади
расстреливают толпу
Бараки и пятиэтажки
работы Ильи Кабакова
Уважаемые посетители!
в поселке небезопасно
ВХОД от 8‐ми до 8‐ми
Любителям экзотики! —
Автобусы отправляются
на экскурсию в дальний совхоз
где жители доисторические
выпрашивают на водку
качаются как былинки
МТС заросли березкой
поля поросли бурьяном
В черных заводях такие налимы —
удилища перегрызают
перекусывают крючки
Заметно теплее – климат
На Вологодчине – страусы
Гориллы живут в Рязани
А от Самары к Саратову
в пыльной степи – антилопы
С холмов Жигулевских на Волгу
Смотрят слоны и жирафы
град Китеж достали из озера —
похож на Диснейленд
Слава Богу – и тут реформы!
Православных теперь кремируют —
долго жить и уйти в Нирвану
мы желаем ближним своим
Но обрати внимание
Никто: на нашем пути
На этажах переходах
многоярусных площадях —
опасаются даже в мыслях —
кому-нибудь боль причинить
или кого-то задеть —
вегетарианцы
Но в мыслях не позволяя —
смотрят эти вегетарианцы
виртуальные тележизни —
возникая сами в дыму
среди призраков
и не Пьером на батарее
а солдатом который на бровке —
штыком француза – в живот!
Испанские сапоги
Щипцы выжигать тавро
на бедрах или под мышками
и выкусывающие мясо —
разной формы эти щипцы
Иглы – под ногти!
Бутылки – в зад!
Колесо для колесования —
аттракцион для детей
Которые ходят классами
и толпами в музей
Закручивается гаррота —
сверкают глазенки
хрустят позвонки
Не нарушают закон
Не причиняют зла —
игры музеи классы —
Но как от боли и ужаса
кричит и визжит пустота!
Кто их подстрекает? Никто
Что мучается? Ничто
Но как ужасает пришельцев
виртуальный дымок
витающий над Землей!
Никто вернется назад
к Евгению Рейну – в Красково
где по утрам новый русский
как новый Мефистофель
бегает с тремя пуделями
разговаривая по телефону —
Я видел новые корты
и думал что все пропало
а он в переулке нашем
поставил гнилые столбы —
между звездами тускло светится —
Блоковские фонари!
Высоко угадываются
вечером в хвое – август —
фрагменты созвездий
СВОБОДА ВЫБОРА
Из соседней сферы
разглядывал Землю
мой будущий ангел —
Время остановилось —
казалось выжидает
…и была ему дана
свобода выбора
Может быть стать хранителем
этого крупного глаза
который мигает
не зная что пуля
уже отлита —
свет погасить —
убийца шагает в городе
Или – девственного живота
который разрежут
острым ланцетом
руки хирурга —
и там будут шарить…
Бледную девушку
выведу из больницы —
Сердце ей не подскажет
кого благодарить
Взять под свою защиту
розовый толстый бутон —
дать развернуться
в бурное море любви
для шмеля
Слона сохранить
от любителей бивней —
150 лет
работать в саванне —
на хоботе отдыхать
Или сберечь мотылька —
на один день
Искра экстаза
взлетит на закате —
мертвые крылышки
сносит вода
Стать ангелом-хранителем
домашней коровы —
ходячие ребра да вымя —
только и радость
что выгоняют из хлева
на пастбище!
Зато по ночам
молоком делиться
с домовым
Элементарно
стать хранителем времени
какой-нибудь элементарной
частицы —
но там время идет назад
и так его мало…
Может быть под опеку
взять человека
Сколько их – радетелей! —
Вся сфера крыльями шуршит
Ахают рыдают —
и улетают небрежно
воздушные Ариэли —
плохие сторожа
(Время меж тем стояло
на спусковом крючке!)
Все это время – не время
внизу в горах Алатау
в городской больнице
мама под простынями
пыталась тужиться
но время стояло —
ничего не получалось
Беру! – решился ангел
Врач подхватил
измазанную кровью
головку младенца —
и время пошло