(1984, 1996)
РАДОСТЬ
радость
еще не пустила корней
но почки уже потемнели на ней
в бледном небе
взмахи крыльев
образовали коридор
меняя размеры
структуру черты
она достигает своей полноты —
заглянул в коридор
слушаю:
чей-то разговор
видишь раскрыты
зерна гранита —
радость!
кто оставил
разговор
в бледном небе?
ОПЫТ
провалился в себя
ухнул словно в трубу
что там в дали брезжит вдали?
там – лужайка и свет
напластавания существования
снимем с реальности —
условности быта
и скрепы мышления
летел казалось вечность
и сразу здесь оказался —
ни вверху ни внизу
ни внутри ни вокруг
сверток за свертком
древесные кольца
любовно раскроем
освобождая
и поскольку не стало
ни форм ни движения
можно сказать
что не стало тебя
спекшийся камень
не черствей оболочки
ежедневной затверженности
привычки к себе
снимем что и снять нельзя —
ухватить лишь краем зрения
а покровы ангелов
сами свеются
лишь одно самочувствие
до того совершенное
что можно сказать
это истинный ты
вот оно – играющее ничто
бестелесный трепет —
самое самое самое
возникновение…
но духовного опыта
передать тебе некому —
сквозь ничто научить
провалиться в себя
МЫ СНИМСЯ
д р а б а и д р ы б а – две сущности
две картофелины в лопухах
то ли реальность подмигивала
то ли двоился их сон
я видел а в а д р
в бледном небе —
разумно стоял
прямо над городом
там на рельсах и в чаще посвечивало
что-то было неладно с полуднем
я взглянул на часы: ну и ну! —
на запястье птица блестит
к р у и з н у заметил
в темной воде под мостом
поблескивала почти не отличаясь
от углубленной тени
я невольно к тебе обернулся —
нет тебя! – небо овраг…
отвернулся и сразу – дыхание рядом
даже взглядом платье не поймать
а там на лесном горизонте где
облака и белые коробки —
приглядись внимательней – вот!
подскакивают л е г а т в ы
в рыжих пижмах мирно похрапывают
два губастых в бородавках кабачка —
и я понял: мы с тобой снимся
только это разные сны
ПОДАРОК
из общего потока жизни
вдруг вывернуло
это событие
и поставило передо мной
протянул туда руку
нашарил что-то круглое
и вытащил наугад
оказалось: чистая радость
на зеленой округлости
ни тени забот
просто подарок
душе – ребенку
так взял неумело
что выронил яблоко
тут же втянул его
мутный поток
О ДНЕВНИКЕ
много лет назад
когда писатель М. М. Пришвин
писал свой дневник
2 июня – тоже была суббота
я прочел: «запишу птица —
вспомнить тень от нее»
но тень забывается, и птица
ни на что не нужна. Оказывается…»
писал и в больнице оказывается
и прятал бумажки в подушку
«Живой человек отличается
от мертвого тем, что он…»
оказывается нет —
и птица тенью оказывается
живой человек от мертвого
нисколько не отличается
сегодня 3 июня
тоже воскресенье – в солнце
сидит дневник перечитывая
полупришвин – полусапгир
АКВАРЕЛЬ
цветы Ци-Байши
прочь! бытие нестерпимо
глядят на цветы Ци-Байши
для просветленного духа
цветы мейхуа
но настолько ли он просветлен?
глядят на цветы мейхуа
нет? вернись в бытие
метелка риса и саранча
грубее пестрее
метелка риса и саранча
весь в отпечатках
глаза и бумага
косней уплотняйся
плоть самой целлюлозы
на умных весах
затеки красок
тяжелеет каждая молекула
и не будем упоминать о нервах
снова стала тобой
желудке и пищеварении
облегченно вздыхаешь
это отрыжка реальности
утверждаясь на робкой земле
несущественное фу-фу
и уже пробуешь снова
несуществующее фу-фу
отличить намек на голубизну —
между веткой глицинии
от намека на облако —
и веткой глицинии
ИНЬ И ЯН
на выпуклом белом
еле зримая вмятина
женственной тенью
себя обозначила
на вогнутом темном
чуть видная выпуклость
брезжущим светом
себя намечает
одно проявление
двойного единого
доступное зрению
любого и каждого
ЦВЕТЫ
встретить их можно
весной в закоулках души
редкая майская трава
их не скрывает
бледно-золотистые
скорее голубоватые
их цвет в основном
зависит от настроения
в руки не даются
и мимо не пройдешь
что же всю жизнь: лепота лепота
позабыв о прочем?
есть насчет этого
разные мнения
эти цветы называют
с м и р е н и е
КОНТРАСТ
холод и морось с утра
где сплавляется самость
и просвет – не ворота
густея как лава
и минутное солнце – не путь
где силы связываются
зябко до глубины души
в мучительный узел
при мысли о жизни вам дурно
себя и обрящете
и при мысли о смерти не легче
мышцами духа
пейзаж дымится от отвращения
в себе и проснетесь
к самому себе – к бетону и скользкой земле
всезнающим светом
вдруг заметил: всюду выбрызнуло
нет не зеленью – пока что намеками
недаром ночью в дожде и ветре
свет открыл коридоры колодцы пути…
ЕЩЕ НЕРОДИВШИМСЯ
что-то брезжит нам вне поля зрения
мы вместе но не знаю где
двум-трем друзьям
скорее дуновение чем облик
и еще неродившимся
мгла наступает от залива
и больше предчувствие чем дуновение
и высветляется лениво
слать ежедневно
луна – и отблеск на воде
задумчивые открытки
и даже не это а чудится всё
если эти стихи повторять про себя
то это самое то чего нет —
человек далеко за холмами
радость сейчас! —
но все-таки есть и как будто мигает
зарница? – прочтут ее в будущем —
идущий полынной дорогой
из чего заключат
птица с темной обочины —
что есть средоточие – о! человек
не услышит себя так увидит
занят этим больше чем предполагает
РАДОСТЬ – СТРАДАНИЕ
печаль радуется страданию
как нацелен! как накручен!
и находит оправдание
как собран сконцентрирован!
своему существованию
откуда такая энергия?
продлеваясь привычкой
каков же был толчок!
муки перекачиваются в наслаждение —
и всё это куда-то карабкается
наслаждение вырастая
поэтапно хаотически стройными рядами
оборачивается страданием вновь
самоубийственно-восторженное
но это страдание – радость
с плоского камня стекает мука
и эта радость – миф
какая великолепная картина в раме!
возникающий в горном пейзаже
особенно глазами участников
и на длинных равнинах
испарится это тонким пламенем?
постоянной печали
растечется липкой лужицей?
ЗАГЛЯНУТЬ В СЕБЯ
величие
подпорченное подозрением
витиевато испаряется
из вместилища различных эмоций
отличаясь само от себя
тождество
расползается
на разновеликие существования
в свою очередь гордость
под тяжестью собственной стройности
распадается вибрируя
на ряд болезненных неопределенностей
кричали
мясные куски восторга
разматывалось
безразличие белой дорогой
трогая пытается вернуть