Ты будешь жить вечно, никогда не умрешь. Сколько времени у тебя в запасе, даже завтрашнее утро, кажется, никогда не настанет. Надо еще ночь прожить. (С точки зрения Жизни, конечно.)
Едва родился, уже умираешь. Незаметно времени не стало. Совсем не стало. (С точки зрения Смерти, естественно.)
С точки зрения Жизни, Смерть – это опустевшее здание, а сколько там всего было! Как все это кипело и праздновало!
С точки зрения Смерти, Смерть – это свобода.
Жизнь и Смерть постоянно борются друг с другом. С переменным успехом.
Потому что, если бы победила Жизнь, вселенная раздулась бы от бесконечного изобилия и лопнула.
А если бы победила Смерть, все бы в космосе замерло, остановилось – и Бога не стало.
Потому-то Всевышний и запустил эту машину: Жизнь и Смерть, тьма и свет, время и вечность.
<РАЗРОЗНЕННОЕ>[18]
ОЛИГОФРЕН
Нас десять избранных на фабрике. Клею на спичечные коробки яркие наклейки. Как солнечный день каждая. Вон сколько у меня солнечных дач! Наклеиваю их на небо косо, криво, наоборот. Развлекаюсь.
Ругается. Большой. Небо маленькое и квадратное. А он пятиконечный – больше неба.
Короба – гроба, братские могилы. Мы уложены в ряд так тесно, что невозможно пошевелиться. Лежим прямые, совершенно одеревенелые, голова к голове. Время от времени толстые пальцы выдвигают фанерный ящик и стараются нас ухватить. Мы хотели бы уклониться, выпрыгнуть, рассыпаться по полу, но толстые пальцы – попался, схватили тебя, держат крепко.
Ах, загорелась головка, загорелась! Извивается длинное туловище от боли, скорчился черный труп спички.
И так каждый день. Придешь на фабрику, прямой, веселый, четырехгранный, а тебя целый день зажигают и выбрасывают, зажигают и выбрасывают. Домой вернешься – лица нет, усталый, почернелый, говорить ни с кем не хочется.
Лично я сразу – на кухню. Скину с себя куртку и прыг на кухонный стол. Ни горячего, ни чая – ничего не хочу. И плиту не зажигайте. И греметь мной не надо. Не надо давать спички детям. Спать хочу.
НЕПРАВИЛЬНЫЕ ИГРЫ
– Арестовали. Это какая-то ошибка.
Одним краем сознания и зрения он видел, мужские и мальчишеские затылки, склонившиеся над картой – игрой, разложенной на желтой клеенке стола. Перед каждым – стопка розовых и синих «денег». Вверху голая лампочка на проводе.
– Давай, давай!
Другим краем – он видел полицейский участок (как в кинофильмах). Избитого, его волокли мимо столов, по коридору, железная дверь захлопнулась за ним. Все, попался. Вверху на проводе голая лампочка.
…и все это фильм. Неправильные игры.
ДУХ РОТВЕЙЛЕРА
Памяти Игоря Холина
Хозяин – высокий даже в старости – такой тощий, высохшее дерево. Рядом – добродушный черный ротвейлер. Квартирка тесновата, думаю, скорее гладкошерстной таксе по размеру.
Прошли годы. Со временем хозяин стал еще суше и костистей, как-то деформировался, говорит, щитовидка. Собака умерла, но не для меня. Дверь мне по-прежнему открывает постаревший друг, тут же за ним возникает призрак собаки – темная масса. Призрак рвется поприветствовать гостя, но хозяин привычно удерживает его за ошейник. В коридоре кашляет призрачный чуть слышный лай.
Мы оба произносим слова приветствия, улыбаемся друг другу. Но, судя по тому, как мой старый друг ведет себя: шлепком толкает полузримый намек на место (коврик всё тот же), обходит его в передней (я тоже делаю это), смотрит, как тот прыгает на диван и укладывается там – морду на лапы, заключаю, что он тоже видит призрак, видимо, привык уже. Я сажусь рядом и почесываю призрачный загривок. Пес неслышно ворчит.
Вот, посмотрите, спрыгнул: синяя кожаная обивка еще придавлена и примята.
Мне почему-то представляется картина, нет, фотография в газете: два пожилых писателя и призрак собаки.
АВТОМОБИЛЬНАЯ АВАРИЯ
…Скрежет. Переворачивающийся Кадиллак… Из опрокинутой дверцы высовывается окровавленная рука… Вылезает головой вперед по асфальту, рваный пиджак. Вытаскивает спутницу, как мешок тряпок, – длинный волос закрывает лицо, натурально играет…
Следующий кадр: бегут от машины. Кадиллак взрывается белым пламенем, в воздух взлетают обломки, которые каким-то чудесным образом никого не задевают. Снято!
На самом деле все произошло совсем не так. Ехали по кольцевой. Гладко, быстро и благополучно, как на Западе. Память отказывается воспроизвести момент аварии. Над головой темный потолок, слепящий свет – яркая лампа, затем подробность – банка с физиологически раствором. Нос неудобно зажат прищепкой. Главное, что он тогда хотел сказать? Память отказывается. Пытаюсь доискаться до истины.
ДОПРОС ПАМЯТИ
– Где это произошло, вы помните?
– На кольцевой автодороге.
– Где это было?
– Рисуется мотель при въезде. Такие кубики на разном уровне. И башенки. Нет. Башенок не было. Модерн, не постмодерн. Нет, это не мотель, а кардиологический центр. Так, справа на холме.
– Кто вел машину?
– Развеваются – светлый ореол волос. Девушка.
ДЕЛО
В коридоре нотариальной конторы по квартирно-наследственным делам пахло покойником. Это протекала канализация. Захотелось немедленно выйти отсюда на Плющиху, где пыль, солнце и небо. Но надо было сидеть. В очереди. Люди располагались вдоль, как бледные тени, лишенные всяких индивидуальных черт.
Я сел рядом с очередной тенью. Напротив на расстоянии вытянутой руки дверь с табличкой № 2, ниже – фамилии, расписание. Не знаю, сколько времени я разглядывал эти буквы и цифры. Но поскольку я думал о другом, о своем больном деле, о близком мне старом человеке, которого недавно похоронил, об этой безликой фабрике смерти и когда гроб не спеша опускался вниз – в печь и так далее и тому подобное на фоне припухлого лица музыканта, играющего на фисгармонии, таблица на двери незаметно обессмыслилась, вернее, приобрела неожиданный угрожающий смысл.
Что они теперь означали – цифры несомненно стали буквами, целыми словами, а буквы превратились в понятия, какая-то из них была настолько важной, что перенастраивала вас и делала физически иным – обитателем совсем другого мира. Может быть А? А передернулось панически, побледнело и исчезло с объявления. СРЕД вместо СРЕДА.
Нет, конечно, это Ш!
НИКТО НЕ ИСКАЛ
В Ярославле мертвая старушка пролежала четыре года непохороненной на кухне своей квартиры. Тело превратилось в натуральную мумию. Ее обнаружили лишь благодаря тому, что в доме меняли трубы и слесарям необходимо было попасть в квартиру. Не платила за квартиру и не получала пенсию. Все равно за 4 года никто не хватился.
ВСЕМИРНАЯ «БАЛДА»
Играть в эту игру можно по интернету, но легче в воображении. Для этого надо собрать какое-то количество участников – представить их себе. Вот они – еще темные непроясненные мужчины, женщины и дети – со всего света. Толпа обступила тебя и ждет. Ты объясняешь им правила и условия Всемирной «Балды». Каждый должен стать поэтом. При современных требованиях это доступно всякому. Надо сочинить четыре стиха. Первый стих – какая погода и вообще рисуются окрестности, второй – кто герой, третий – что он делает, профессия, четвертый – к чему все это и чем, как говорится, сердце успокоится. Если игра происходит в интернете, каждый помещает туда свои четыре строки. Если – в воображении, все начинают их выкрикивать, говорить и шептать, только успевай записывать услышанное. Причем слова ложатся так, что конец одной строки – начало следующей, получается изысканная рифма. Зачем? В искусстве всегда присутствует мастерство. Его отличительный знак, иначе это не искусство.
МЕЖДУ
Откроешь глаза – в окне еще несколько посерело и, отметив это не вполне радостное обстоятельство времени, снова закрываешь глаза – уплываешь в глубокий сон. Но вот тебя выносит на поверхность, свет хочет отомкнуть твои веки, сны начинают обрываться, путаться, забываться. Последними усилиями еще держишься в этой области. Еще более обрывочно предстает страна сна, будто кто-то на монтажном столе разрезает пленку на отдельные куски. Свет все настойчивей. Да и сам организм уже хочет двигаться, опорожниться, ты чувствуешь, если женщина рядом, чужое тепло, движение. Как быстро тело твое становится ощутимей. И как пробку, тебя выносит на поверхность.
О КОЛЛЕГАХ ПО ЦЕХУ
ПЕРВЫЙ И ВТОРОЙ ПЛАН ВАЛЕРИИ НАРБИКОВОЙ
Наконец, всяких слов накопилось такое множество, что они стали сливаться в серую массу и многие слова постепенно забыли свое первоначальное значение и назначение. Порой какие-нибудь непохожие яркие слова еще пытались произнести себя, прочесть на странице газеты или в начертании уличной вывески, рекламы. Но обрывались, замолкали, удивляясь, как чуждо и ненужно звучат они среди общего гула. Люди перестали замечать их самость, они вообще могли бы не пользоваться словами; что хотело сказать это общество, можно было выразить мычанием, рычанием или урчанием.
Слова пытаются вспомнить себя, переосмыслить, наконец. Может быть, слово «пиво» – это и есть слово «любовь». А слово «пальто» свободно может вообразить себя словом «луна». У луны такая серебристая шелковая подкладка, и она склоняется каждый вечер в моем окне вон над теми дальними крышами. Во всяком случае, если луна – не пальто, то она – блестящая пуговица.
Нечто подобное, мне кажется, происходит в повести Валерии Нарбиковой «План первого лица. И второго». Имя Ирра, например, родилось от слова «иррационально», и автор не скрывает этого. К своей загадке он сразу прилагает отгадку, потому что не в этом дело и так заведено у детей. Но благодаря имени за героиней сразу возник целый мир, в котором можно ездить, путешествовать, бывать в разных городах, писать друг другу письма и теряться, в общем, жить. Это однокомнатная квартирка в одной из белых безликих коробок.