скрагга, дикая и ужасная!
— Скрагга? — удивился Малыш. — А что это такое? Ведьма?
— Да, только еще пострашнее! Скрагги гораздо опаснее для людей. Стоит их раздразнить, как они тут же нападают!
— Но ведь… — начал было Малыш.
— Они опаснее всех в сказочном мире, — объяснил Карлссон. — Я знаю, у кого сейчас при виде скрагги волосы встанут дыбом!
И вот в синих волшебных сумерках июньского вечера к небу взмыла скрагга. Малыш стоял, не зная, что ему делать, но вскоре догадался и помчался в комнату Буссе. Оттуда он мог наблюдать за полетом скрагги не хуже, чем дядя Юлиус и фрёкен Бокк из гостиной.
В комнате было душно, Малыш распахнул окно, выглянул и увидел, что окно в гостиной тоже было открыто в июньскую ночь, в сказочный мир! А дядя Юлиус и фрёкен Бокк сидели, бедняги, не подозревая, что на свете есть скрагги!
Эта парочка сидела близко от Малыша, и он слышал, как они разговаривали, хотя слов не разбирал. Жаль, что ему не видны были их лица!
Но скраггу он видел. Подумать только, ведь если бы он не знал, что это всего лишь Карлссон, то, верно, кровь застыла бы у него в жилах. Это уж точно. Ведь летающая скрагга по-настоящему могла испугать людей до смерти. «Тут и в самом деле можно поверить в сказочный мир», — подумал Малыш.
Скрагга пролетела несколько раз мимо окна гостиной и заглянула внутрь. То, что она там увидела, поразило и возмутило ее, потому что она укоризненно покачала головой. Малыша в соседнем окне она не заметила, и он не посмел окликнуть ее, но стал вовсю размахивать руками. Тогда скрагга его увидела. Она помахала ему в ответ, и ее черное лицо осветила широкая улыбка.
Малыш решил, что дядя Юлиус и фрёкен Бокк еще не заметили скраггу, потому что они продолжали мирно беседовать. Но вдруг тишину летнего вечера прорезал крик. Это кричала скрагга. Ой, как кричала она! Да, наверное, так и кричат скрагги, потому что Малыш в жизни такого крика не слышал, похоже было, что кричали действительно из сказочного мира.
Голоса в гостиной затихли, наступила тишина.
Но вот скрагга вихрем влетела в комнату, где ее ждал Малыш. Вмиг она сорвала платок и бабушкину кофту, вытерла испачканное сажей лицо занавеской Буссе, и вот вместо скрагги в комнате оказался Карлссон. Он быстренько запихал свой наряд и щетку под кровать Буссе.
— Знаешь что, — повернувшись к Малышу, — сказал Карлссон. — Надо, чтобы закон запретил старым людям так себя вести.
— Это почему? Что они делали? — спросил Малыш.
Карлссон сердито покачал головой:
— Он держал ее за руку! Сидел и держал ее за руку! Это ее-то, Домокозлючку! Что ты мне за это дашь?
Карлссон уставился на Малыша, словно ждал, что Малыш сейчас от удивления упадет в обморок. Но этого не случилось, и Карлссон прорычал:
— Ты что, не слышишь, что я говорю? Они сидели и держали друг друга за руки, ну и чудаки!
Карлссон становится первым в мире богачом
Настал день, который Малыш никогда не забудет. Удивительно, он проснулся очень рано сам, а не от криков лучшего в мире Карлссона. Малыш быстро выскочил в тамбур, чтобы взять газету и посмотреть комиксы — истории в картинках, пока ее не отберет дядя Юлиус.
Но в это утро разглядывать комиксы ему не пришлось. Бедный Малыш! Он успел взглянуть лишь на первую страницу газеты. Там красовался огромный заголовок, при виде которого у него на лбу выступил холодный пот:
ЗАГАДКА РАЗГАДАНА. ЭТО БЫЛ НЕ ШПИОН.
Под заголовком была помещена фотография моста Вестербрун, а над мостом… да, в этом не было никакого сомнения, парил Карлссон. Там был еще один снимок крупным планом, на котором Карлссон широко улыбался и показывал свой пропеллер и стартовую кнопку на животе.
Малыш начал читать статью. Он читал и плакал.
«Вчера в нашей редакции побывал удивительный посетитель. К нам пришел „красивый, чертовски умный и в меру упитанный мужчина“, как он себя аттестовал, и попросил награду в десять тысяч крон. Он заявил, что является той самой летающей загадкой Васастана и что он вовсе никакой не шпион, чему мы поверили. „Я шпионю только за такими, как Юлле-Сказколюб и Домокозлючка“, — объяснил он. Это прозвучало по-детски невинно, и, насколько мы могли понять, этот „шпион“ не кто иной, как маленький, но невероятно толстый школьник, „лучший ученик в классе“, по его утверждению. Но у этого мальчика есть нечто такое, чему может позавидовать каждый ребенок, а именно — маленький моторчик и пропеллер, с помощью которого он может летать. Вы это сами можете увидеть на снимке. Мальчик утверждал, что моторчик сконструирован лучшим в мире изобретателем, но отказался подробно рассказать об этом. Мы сказали ему, что этот изобретатель мог бы стать мультимиллионером, если бы занялся массовым производством таких моторчиков. Но мальчик на это ответил: „Нет уж, спасибо! Не хватало, чтобы летающие мальчики заполонили все небо, достаточно и нас двоих с Малышом!“»
Тут Малыш все же улыбнулся. Подумать только, Карлссон хочет летать только с ним, и больше ни с кем! Но потом он всхлипнул и продолжал читать:
«Нужно признать, что этот мальчик несколько необычен. Он болтал как-то бессвязно, на вопросы отвечал странно и даже не пожелал сказать, как зовут его родителей. „Мамулька у меня — мумия, а папашка — Ион Плунт“ — это все, что мы могли вытянуть из него. Плунт напоминает что-то английское. Возможно, отец мальчика — англичанин. Во всяком случае, как мы поняли из болтовни ребенка, он знаменитый летчик. Очевидно, интерес к полетам сын унаследовал от отца. Мальчик тут же потребовал вознаграждение. „Это я должен получить награду, — сказал он, — а вовсе не Филле и Рулле или еще какой-нибудь воришка“. Он пожелал, чтобы всю сумму ему выдали пятиэровыми монетами. „Ведь только пятиэровики и есть настоящие деньги“, — заявил он. Он удалился от нас с карманами, битком набитыми пятиэровыми монетами. Остальное он скоро заберет, когда придет к нам с тележкой. „И не вздумайте куда-нибудь подевать мои деньги, — пригрозил он, — а не то явится скрагга и заберет вас“. Мы познакомились с занятным индивидуумом, хотя и не все поняли из того, что он нам сказал. „Запомните, — добавил он на прощание, — что вы заплатили мне всего лишь за один большой палец на ноге“».
С этими словами он вылетел в окно и умчался в направлении Васастана.
«Как ни странно, мальчик не носит фамилии своего отца — Плунт. Поэтому он и отказался нам ее сообщить. Он также запретил нам публиковать в газете его имя. „Малыш этого не хочет“, — сказал он. По-видимому, малыш — это его младший братишка, которого он очень любит. Стало быть, мы не имеем права называть его имя. Намекнем лишь, что начало его „Карл“, а окончание — „сон“. Ведь если человек не хочет, чтобы его имя упоминали в газете, то он имеет на это право.
Поэтому мы и называем этого мальчика просто „мальчик“, а не „Карлссоном“, как его зовут на самом деле».
— По-видимому, Малыш — его младший братишка, — пробормотал Малыш и снова всхлипнул. Потом он подошел к сигнальному проводу и со злостью дернул его. Сигнал означал: «Иди сюда!»
И Карлссон явился. С жужжанием он влетел в окно, возбужденный и веселый, как шмель.
— А что, в газетах сегодня не пишут ничего особенного? — лукаво спросил он и вырыл персиковую косточку. — Если в самом деле есть что-то стоящее, прочитай мне!
— И не стыдно тебе!? — воскликнул Малыш. — Неужели ты не понимаешь, что все испортил? Теперь нас с тобой никогда не оставят в покое.
— А кто, по-твоему, хочет, чтобы его оставили в покое? — спросил Карлссон, вытирая свои запачканные в земле руки о пижаму Малыша. — Все должно быть хейсан-хоппсан-хоп-ля-ля! Иначе я не играю, сам знаешь. Ну, давай читай!
И Малыш стал читать, а Карлссон тем временем летал взад-вперед перед зеркалом и любовался собой. Малыш пропустил слова «невероятно толстый» и все, что могло огорчить Карлссона, но остальное прочитал от начала до конца, и Карлссон прямо-таки раздулся от восторга.
— С занятным индивидуумом, то есть со мной! Да, чистую правду написали в этой газете.
— «По-видимому, Малыш — это его младший братишка, которого он очень любит», — прочитал Малыш и робко взглянул на Карлссона. — Что, это тоже правда?
Карлссон остановился на секунду, чтобы подумать.
— Да, как ни странно, — словно бы нехотя признался он. — Подумать только, что можно любить такого маленького глупого мальчишку! Это могу только я по своей доброте, ведь я самый добрый и хороший… ну, читай дальше!
Но Малыш не мог читать, в горле у него стоял комок. Подумать только, Карлссон на самом деле любил его! Тогда все остальное неважно, пусть будет как будет!
— Ведь правда здорово, что я велел этим газетчикам не писать, как меня зовут? — спросил он. — Это ради тебя я действую тайно, ужасно тайно.
Потом он схватил газету и стал любоваться фотографиями.
— До чего же я красивый, с ума сойти можно, — сказал он. — И в меру упитанный, просто даже не верится, погляди сам!
Он сунул газету под нос Малышу, потом снова потянул ее к себе и с чувством поцеловал снимок, на котором он показывал стартовую кнопку.
— Ха, мне просто хочется кричать «Ура!», когда я смотрю на свое фото.
Но Малыш вырвал газету у него из рук.
— Ни фрёкен Бокк, ни дядя Юлиус не должны видеть эту газету, — сказал он. — Ни за что на свете!
Он запрятал газету подальше в свой ящик. Минуту спустя дядя Юлиус сунул нос в комнату Малыша и спросил:
— Газета у тебя, Малыш?
Малыш покачал головой:
— Нет, не у меня!
— Ведь она была не у тебя, а в ящике стола, — объяснил позднее Карлссон.
Впрочем, дядя Юлиус, судя по всему, не очень-то жаждал читать газету. Видно, мысли у него были о другом, о чем-то более приятном. Потому что вид был у него необычно веселый. И к тому же он спешил на прием к доктору. В последний раз. Через несколько часов дядя Юлиус собирался ехать домой в Вестерйётланд.
Фрёкен Бокк помогла ему надеть пальто. Малыш и Карлссон слышали, как она наставляла его. Мол, нужно хорошенько застегнуться, беречь горло, остерегаться машин на улице и не курить так рано утром.