— Ну, — сказал счастливый жених, зевая во весь рот, — поеду, завалюсь. Домой доберешься?
Мисс Донн жила в Пини-уэй — это несколько миль от Сент-Джонс-вуда, причем в направлении, противоположном Шипли-холлу. Роско не предложил подвезти ее домой, что свидетельствует о большой смекалке. Он был практичен, как и его возлюбленная.
— Такси, что ли, возьми, — посоветовал он, сел в машину и укатил.
От Лондона до Шипли-холла примерно час с четвертью, но Роско Бэньян с юности гонял так, что полицейские любопытствовали, где горит. Он проделал путь за сорок шесть минут, вылез из машины и сонно поплелся в спальню, но его перехватил Скидмор.
— Извините, сэр, — сказал Скидмор. — Пришел мистер Кеггс.
Роско нахмурился.
— Кеггс? Не знаю никакого Кеггса.
— Он сказал, что был когда-то дворецким вашего отца.
— А, этот? — Из глубины небытия перед мысленным взором возникли брюшко, оксфордский выговор и полный лунный лик. — Чего ему надо?
— Он не объясняет, сэр, только говорит, что это важно.
— Где он?
— У меня в буфетной.
Роско задумался. Важно? Кому важно? Ладно, лучше уж принять этого Кеггса, чтобы сразу отвязаться.
— Проводи его в курительную.
Появился Кеггс, с котелком, без которого дворецкие, хотя бы и бывшие, на людях не появляются.
— Доброе утро, — сказал он. — Надеюсь, вы меня помните, сэр? Много лет назад я имел честь служить у покойного мистера Бэньяна-старшего в должности дворецкого. — Он обвел комнату крыжовенными глазами и сентиментально засопел. — Как странно снова оказаться в этой комнате! — с чувством произнес он. — По возвращении из Америки я некоторое время служил здесь у лорда Аффенхема. При виде этих стен я чуть не плачу.
Слезы Кеггса не волновали Роско Бэньяна; ему хотелось спать.
— Выкладывайте, чего нужно, — сказал он.
Кеггс с минуту молчал, словно выстраивая мысли и решая, с какой начать. Он взглянул на котелок, и, видимо, почерпнул оттуда вдохновение.
— Вы — богатый человек, мистер Бэньян, — начал он. Роско вздрогнул, словно увидел местное привидение. Слабая, снисходительная усмешка тронула губы Кеггса.
Он все понимал.
— Нет, сэр, — продолжал он, — я не прошу у вас денег. Я хотел сказать, что, будучи человеком богатым, вы, вероятно, не откажетесь разбогатеть еще больше. Переходя без дальнейших предисловий к тому, что назвал бы сутью, скажу, сэр, что знаю, как вам получить миллион долларов.
— Что?!
— Конечно, я назвал приблизительную сумму, но, думаю, она довольно близка к истинной.
Знакомые Роско Бэньяна частенько говорили, что, даже нагруженный деньгами выше ватерлинии, он не поленится пройти десять миль в тесных ботинках, чтобы подобрать оброненный кем-то медяк. Когда отставные дворецкие говорят ему, что знают, как получить миллион, они затрагивают самые глубины его существа. Роско Бэньян смотрел на Санта-Клауса в котелке, как некогда мужественный Кортес (а скорее — мужественный Бальбоа) смотрел на Тихий океан. Подозрение, что мужественный Кеггс перебрал, он отбросил с порога. Посетитель так и излучал трезвость.
Внезапно его осенила неприятная мысль. Что, если ему предлагают куда-то вложить деньги? Может, гость изобрел патентованный штопор или, не дай Бог, владеет пожелтевшей картой, на которой крестиком отмечены сокровища капитана Кидда? Роско слегка засопел, полагая, что такие прожекты надо душить в зародыше.
Кеггс разбирался в сопении не хуже, чем в тайном смысле вздрагиваний. Он отечески воздел руку, словно верховный жрец, упрекающий младшего жреца в отступлении от кастовых стандартов.
— Кажется, я понимаю, что вы подумали, сэр. Вы сочли, что я прошу вас профинансировать некое коммерческое начинание.
— А разве не так?
— Отнюдь, сэр. Я пришел продать вам информацию.
— Продать? — Это слово поистине резало слух.
— Естественно, я хотел бы получить вознаграждение за предоставленные сведения.
Роско с сомнением пожевал губу. Он не любил вознаграждать. Деньги в его кошельке предназначались исключительно на нужды Р. Бэньяна. Однако, если это правда про миллион долларов…
— Ладно. Валяйте.
— Хорошо, сэр, — важно произнес Кеггс. — Я вынужден начать с вопроса. Знакома ли вам фамилия Тонти?
— Никогда не слышал. А кто это?
— Правильнее спросить, кто это был. Тонти уже с нами нет, — сказал Кеггс таким тоном, каким говорят, что всякая плоть — трава. — Это был итальянский банкир, который процветал в семнадцатом веке и придумал тонтину. В чем она состоит, я сейчас объясню. А теперь, — заключил он свое объяснение, — если вам интересно, сэр, я расскажу короткую историю.
Он еще раз сверился с котелком, потом начал:
— Десятого сентября 1929 года, сэр, ваш покойный батюшка принимал за обедом в резиденции на Парк-Авеню одиннадцать гостей. Все они, за исключением мистера Мортимера Байлисса, были, как и он, известные финансисты. Не надо вам напоминать, что это происходило за несколько недель до сокрушительного биржевого краха. Игра на повышение, сгубившая рынок, была в самом разгаре. Все присутствующие нажили огромные состояния, и под конец обеда разговор коснулся того, как распорядиться деньгами, которые в эпоху безудержных спекуляций сами плыли в руки.
Здесь Кеггс замолк, чтобы перевести дыхание, которое с годами сделалось у него несколько затрудненным, и Роско, воспользовавшись паузой, полюбопытствовал, нельзя ли, чтоб вас так, покороче. Не может ли Кеггс, спросил Роско, подложить под себя хотя бы брусок динамита, чтобы перейти к сути.
— Я к ней и перехожу, — спокойно отвечал Кеггс. — Итак, джентльмены, повторяю, обсуждали, как бы потратить деньги, и мистер Мортимер Байлисс со свойственной ему изобретательностью предложил устроить тонтину, однако — не такую, о какой я только что рассказал. Идея самого Тонти — ждать, пока смерть устранит одного претендента за другим, — не вызвала сочувствия у тех, кто страдал повышенным давлением, и тогда мистер Байлисс выдвинул альтернативное предложение. Он посоветовал, чтобы мистер Бэньян и его гости внесли по пятьдесят тысяч и вся сумма со сложными процентами досталась тому из их сыновей, который женится последним. Вы что-то сказали, сэр?
Роско не сказал, он засопел. Сопение было уже не то, что прошлый раз. Тогда оно отличалось холодной настороженностью, стремилось же подавить в зародыше всякие финансовые новации. Сейчас он встрепенулся, загорелся, преисполнился энтузиазма — и выразил свои чувства.
— Кто последний женится?
— Да, сэр.
— Я не женат.
— Не женаты, сэр.
Взорам Роско Бэньяна предстало радужное видение.
— Вы уверены, что мой отец участвовал?
— Уверен, сэр.
— Он никогда мне не говорил.
— Это условие тонтины.
— И все произошло в 1929-м?
— Да, сэр.
— Значит…
— Именно так, сэр. За прошедшие годы игроков на поле, если прибегнуть к футбольному сравнению, значительно поубавилось. Часть молодых джентльменов погибла в борьбе с японским и немецким милитаризмом, другие женились. Если верить газете «Тайме», вчера сочетался браком мистер Джеймс Брустер, сын покойного Джона Брустера. Уцелели, если позволено так выразиться, только вы и еще один джентльмен.
— Вы хотите сказать, нас всего двое?
— В точности так, сэр, вы и другой кандидат. Он, — тут Кеггс сделал многозначительную паузу, — помолвлен.
— Ну!
— А также, — Кеггс снова помедлил, — стеснен в средствах. Радость, охватившая было Роско Бэньяна, снова померкла.
— Тогда он не женится, — горько сказал он. — Черт, он не женится много лет!
Кеггс кашлянул.
— Если кто-то, более состоятельный, не окажет ему скромную финансовую поддержку, подтолкнув таким образом к браку. Это можете сделать вы.
— Э?
— Если вы ему поможете, сэр, вы, скорее всего, переломите ход событий. Он осмелеет и решится, оставив вам то, что я, простите за выражение, назвал бы жирным куском.
Роско погрузил голову в двойной подбородок и углубился во внутренний спор. Пока он, как многие люди его возраста, маялся на распутье, вошел Мортимер Байлисс.
Годы, которые так мягко обошлись с Огастесом Кеггсом, были к нему куда суровее — он усох и напоминал теперь нечто, извлеченное из гробницы ранних Птолемеев. При виде гостя он остановился и нацелил черный монокль, который стойко пронес сквозь все мировые катаклизмы.
— Кеггс! — удивленно вскричал Мортимер Байлисс.
— Доброе утро, мистер Байлисс.
— Вы еще живы? Вот уж не думал вас встретить! А вы все толстеете, мой дорогой. И дурнеете. Каким ветром вас принесло?
— Я к мистеру Бэньяну по делу, сэр.
— А, у вас дела? Тогда ухожу.
— Никуда вы не уходите! — очнулся Роско Бэньян. — Вас-то мне и надо. Это правда, что Кеггс мне говорил?
— Мистер Бэньян имеет в виду то, что случилось за обедом у его отца десятого сентября 1929-го года, мистер Байлисс. Если помните, вы предложили брачную тонтину.
Мортимера Байлисса не так легко было ошеломить, но при этих словах монокль выпал из его глаза.
— Вы об этом знаете? Боже правый! Где вы были? Сидели под столом? Притворились кадкой для пальмы?
— Нет, сэр, телесно я не присутствовал. Однако я завел обыкновение, с тех пор, как акции пошли вверх, прятать диктофон за портретом Джорджа Вашингтона, на каминной полке. Я подумал, что это поможет мне распорядиться моими сбережениями.
— Вы записывали каждое слово? Должно быть, получили много ценных советов.
— Да, сэр. Однако самый ценный был ваш — продать акции, а деньги вложить в государственные бумаги.
— Вам хватило ума это сделать?
— На следующий же день, сэр. Я бесконечно благодарен вам, и считаю, что вы заложили основы моего благосостояния.
Роско, который с растущим нетерпением слушал дружескую беседу, грубо вмешался.
— Ну, хватит! Благосостояние, видите ли! Это правда про тонтину, Байлисс?
— Истинная правда. Моя самая блестящая мысль.
— Деньги и впрямь получит тот, кто последним женится?