От Бакстоуна Лора узнала, что злейший враг ее законопроекта достопочтенный мистер Троллоп[156]. Бакстоун настаивал, чтобы она даже и не пыталась как-либо повлиять на Троллопа, объясняя, что любой ее шаг в этом направлении несомненно будет использован против нее и не принесет ничего, кроме вреда.
Сперва она сказала, что знает мистера Троллопа и ей известно, что у него есть ББ. Но мистер Бакстоун сказал, что, хотя и не представляет себе, как понять столь странное выражение, и не стремится разгадать загадку, поскольку это, вероятно, нечто глубоко интимное, он «все же осмеливается утверждать, что нет ничего правильнее в данном конкретном случае и во время данной сессии, как соблюдать величайшую осторожность и держаться подальше от мистера Троллопа; всякое иное поведение может оказаться гибельным».
По-видимому, тут ничего нельзя было поделать. Лора всерьез тревожилась. Как будто все идет на лад, но ведь ясно, что даже один сильный, решительный враг может в конечном счете разрушить ее планы. Однако вскоре ей пришла на ум новая мысль:
— Не можете ли вы выступить против его знаменитого законопроекта о пенсиях, а потом договориться полюбовно?
— Ну нет, в этом деле мы с ним названые братья — трудимся плечом к плечу и нежно любим друг друга; тут я всячески ему помогаю. Но я всеми силами мешаю ему провести закон об иммиграции — вот тут я выступаю так же непримиримо и мстительно, как он против нашего университета. У нас с ним половина каждого разговора проникнута ненавистью, а вторая половина исполнена нежнейшей привязанности. Мы отлично понимаем друг друга. Вне стен Капитолия он великолепный работник; ни один человек не мог бы сделать для закона о пенсиях столько, сколько делает он. Я мечтаю, чтобы он выступил по этому вопросу с блестящей речью, которую он хочет произнести, тогда я скажу еще одну — и все будет в порядке.
— Но если он хочет выступить с блестящей речью, почему же он не выступает?
Новые посетители прервали этот разговор, и мистер Бакстоун удалился. Для Лоры не имело ни малейшего значения, что ее вопрос остался без ответа, ведь речь шла о предмете, совсем ей неинтересном; и, однако, человеческой природе свойственно любопытство, — а потому ей хотелось бы знать, в чем тут дело. Случай вскоре представился: она задала тот же вопрос новому лицу — и получила ответ, который ее вполне удовлетворил. Она долго раздумывала в этот вечер, уже лежа в постели, и когда наконец повернулась на бок, чтобы уснуть, у нее готов был новый план. Назавтра, на вечере у миссис Главерсон, она сказала Бакстоуну:
— Я хочу, чтобы мистер Троллоп произнес свою замечательную речь, посвященную закону о пенсиях.
— Как! Но ведь вы помните, нас прервали, и я не объяснил вам…
— Неважно, я все знаю. Вы должны заставить его произнести эту речь. Я так хочу.
— О, это легко сказать — заставить его! Но как же я его заставлю?
— Очень просто, я уже все обдумала.
И Лора пустилась в подробные объяснения. Наконец мистер Бакстоун сказал:
— Теперь понимаю. Я уверен, что смогу это устроить. Право, я удивляюсь, как он сам до этого не додумался, — такие случаи бывали, и не раз. Но если я что и улажу, что выиграете вы? Вот чего я не могу постичь.
— Об этом не беспокойтесь. Я выиграю очень много.
— Хотел бы я знать, каким образом? Странная причуда! Вы, кажется, избрали самый дальний и кружной путь… Но вы говорите серьезно, правда?
— Да, конечно.
— Хорошо, я это устрою… Но почему вы не хотите сказать мне, каким образом, по-вашему, это вам поможет?
— Придет время — скажу. Смотрите, сейчас он один. Подите и поговорите с ним, будьте умником!
Через минуту-другую названые братья по закону о пенсиях углубились в серьезный разговор и, казалось, не замечали движущейся вокруг толпы гостей. Они беседовали добрый час, потом мистер Бакстоун вернулся к Лоре.
— Сначала он и слушать не хотел, а потом прямо загорелся. И теперь у нас с ним уговор: я не выдам его секрета, а он, когда начнет громить сторонников законопроекта о нашем университете, не упомянет обо мне. Легко могу поверить, что в этом случае он сдержит слово.
Прошло две недели, и за это время закон об университете приобрел немало друзей. Сенатор Дилуорти начал думать, что пора пожинать плоды. Он устроил тайное совещание с Лорой. Она могла совершенно точно сказать ему, как будет голосовать конгресс. За них большинство; закон пройдет, если только малодушные не испугаются в последнюю минуту и не изменят, — а это легко может случиться.
— Нам бы нужен еще один крепкий, надежный человек, — сказал сенатор. Вот Троллоп — он бы должен быть на нашей стороне, ведь он друг негров. А он — против, он наш самый яростный противник. Если бы он просто голосовал против, но при этом молчал и не старался повредить нам, я был бы рад и счастлив. Но на это вряд ли можно надеяться.
— Отчего же, я тут недели две назад предложила один довольно выгодный для него план. Пожалуй, он окажется сговорчивым. Сегодня он придет сюда.
— Берегитесь его, дитя мое! Несомненно, он замышляет недоброе. Говорят, он утверждает, будто ему известны какие-то бесчестные приемы, пущенные в ход ради нашего законопроекта, и намерен в последнюю минуту выступить с убийственными разоблачениями. Будьте начеку. Будьте очень, очень осторожны, дорогая. Используйте все свое красноречие. Вы можете убедить человека в чем угодно, если захотите. Постарайтесь убедить его, что, если что-нибудь бесчестное и было сделано, вы уж во всяком случае об этом даже не подозревали и очень огорчены. И как было бы хорошо, если б вы могли рассеять его предубеждение против нашего проекта! Но смотрите не переусердствуйте, дорогая, держитесь так, словно вы во всем этом не слишком заинтересованы.
— Да, хорошо. Я буду ужасно осторожна. Я буду разговаривать с ним нежно, как с родным сыном! Можете на меня положиться.
У входной двери зазвенел колокольчик.
— Вот и он, — сказала Лора.
И сенатор Дилуорти удалился к себе в кабинет.
Лора поднялась навстречу мистеру Троллопу. Это был солидный, тщательно одетый джентльмен весьма почтенного вида, лысый, в стоячем воротничке и со старомодными печатками на часовой цепочке.
— Точность и аккуратность — высокие добродетели, мистер Троллоп, и вы, я вижу, ими обладаете. Вы всегда очень точны и аккуратны при встречах со мною.
— Я всегда выполняю свои обязательства, каковы бы они ни были, мисс Хокинс.
— Мне кажется, в наши дни это достоинство становится большой редкостью. Я хотела поговорить с вами по делу, мистер Троллоп.
— Я так и думал. Чем могу быть полезен?
— Вы знаете мой законопроект — насчет университета в Буграх?
— Ах да, ведь это ваш проект. Я и забыл. Да, этот проект я знаю.
— Так вот, не будете ли вы так добры и не выскажете ли мне свое мнение о нем?
— Что ж, если вам угодно, чтобы я говорил откровенно, должен сказать: я его не одобряю. Я не видел самого проекта, но, судя по тому, что я слышал, это… это… Ну, словом, это выглядит неважно. Это…
— Говорите все, не смущайтесь.
— Ну вот… по слухам, тут собираются бессовестно обмануть правительство.
— И что дальше? — спокойно сказала Лора.
— Как — что? Я тоже спрашиваю: что дальше?
— Что же, допустим, тут и в самом деле жульничество, — хотя я могу это опровергнуть, — так разве оно первое?
— Вы меня поражаете! Неужели вы… неужели вы хотели, чтобы я за это голосовал? И вы для этого желали меня видеть?
— Вы очень догадливы. Я хотела и хочу, чтобы вы голосовали за этот проект.
— Голосовать за мошен… за меру, которую все считают в лучшем случае сомнительной? Боюсь, мы с вами не сможем понять друг друга, мисс Хокинс.
— И я этого боюсь — если только вы опять стали принципиальным человеком, мистер Троллоп.
— Неужели вы меня вызвали для того, чтобы оскорблять? Мне пора идти, мисс Хокинс.
— Нет, подождите минуту. Не обижайтесь на такие пустяки. Не будьте таким важным и несговорчивым. Закон о субсидии кораблестроению тоже был мошенничеством, обманом правительства. И вы голосовали за него, мистер Троллоп, хотя вы все время выступали против этого закона, пока однажды вечером не побывали в доме у некоей миссис Мак-Картер и не побеседовали с нею. Она мое доверенное лицо и действовала по моему поручению… Вот так-то лучше — присядьте опять, пожалуйста. Вы можете быть очень сговорчивым, если захотите. Итак? Я жду. Вам нечего сказать мне?
— Мисс Хокинс, я голосовал за тот проект потому, что, когда я вник в него…
— Ну конечно. Когда вы вникли в него. Что же, я только и хочу, чтобы теперь вы вникли в мой проект. Мистер Троллоп, когда обсуждался тот закон о субсидии, вы и не думали продавать свой голос — и совершенно правильно сделали, — вы только согласились принять некоторое количество акций, с условием, что они будут записаны на имя вашего зятя.
— Нет никаких дока… я хочу сказать, это обвинение ни на чем не основано, мисс Хокинс. — Почтенному джентльмену явно было не по себе.
— Ну, пожалуй, не такое уж оно безосновательное. Я и еще одна особа назовем ее мисс Икс, настоящее имя не так уж важно — во время того разговора были спрятаны в нише в двух шагах от вас.
Мистер Троллоп невольно вздрогнул, потом сказал с достоинством:
— Мисс Хокинс, неужели вы способны на такой поступок?
— Это было нехорошо, сознаюсь. Это было очень дурно. Почти так же дурно, как продать свой голос за… но нет, я забыла: вы не продали свой голос, вы только приняли пустячный подарок — небольшой знак уважения — для вашего зятя. Ох, давайте будем говорить прямо и откровенно! Я знаю вас, мистер Троллоп. Мы с вами сталкивались в делах уже раза три-четыре. Правда, я никогда не пробовала покушаться на ваши принципы, никогда и не намекала на это. Но всегда, нащупав почву, я обрабатывала вас через подставное лицо. Будем откровенны. Рядитесь в тогу добродетели перед публикой — там это видимое благообразие производит впечатление. Но здесь оно неуместно. Дорогой сэр, в недалеком будущем состоится расследование в связи с Фондом помощи руководителям ассоциаций духовного совершенствования, который был учрежден несколько лет назад, и вы прекрасно знаете, что, когда следствие закончится, от вас на