понятия, мы, напротив, повсюду видели бы повод к радости: сходства между нами и З ападом пока еще не заметно ни в чем, если хорошенько вникнем в сущность дела.
Так, например, и Грановский был возможен только у нас. Человек, по природе н образованию призванный быть великим ученым и шедший всю жизнь неуклонно и неутомимо по ученой дороге, не оставил, однако, по себе сочинений, которыми наука двигалась бы вперед (единственное средство к приобретению имени великого ученого на З ападе), — и, между тем, каждый из нас говорит, что он несомненно был великим ученым и исполнил все, к чему призывал его долг ученого. Кажется, такого суждения нельзя обвинять в подражательности западным примерам; мы не знаем даже, можно ли его сделать вразумительным для немца или англичанина, не обрусевшего в значительной степени. Так и во всем: наше общество все мерит своим аршином, а вовсе не французским метром (хотя он гораздо удобнее) и не английским футом (хотя он и введен у нас, на сл овах). З а оригинальность нашу нечего опасаться: сильнее обстоятел ьств времени не будет никто, подчиняется им всякий.
Однако, почему же Грановский писал мало и не оставил сочинений, двигающих науку вперед? П отому, что он был истинный сын своей родины, служивший потребностям ее, а не себе.
Не знаем, сознавал ли он, на какую высоту становится, какую блестящ ую славу снискивает, отказываясь от своей личной ученой славы. По всей вероятности, он и не думал об этом: он был человек простой и скромный, не мечтавший о себе, не знавший самолюбия; надобно даже предполагать, что он и не приносил тяжкой для гордости жертвы, отказываясь от легко исполнимого при его
силах стремления занять почетное место в науке капитальными
трудами. Он просто исполнял свой долг, употребляя свои силы сообразно требованиям занимаемого им положения в русском обществе. Положение было таково, что все лежавшие на нем требования общества и науки существенно исполнялись живым сло -23 И. Г. '[ерггышепский, т. i l l 353
йом, — и литературная деятельность была для него только повторением, только делом досуга и личной, случайной охоты повторить на бумаге то, что уж е достигло своей цели посредством живого слова. Как профессор Московского университета, без всяких сравнений значительнейшего из ученых учреждений России по влиянию на жизнь общ ества и развитие нашего просвещения, Грановский имел круг деятельности едва ли менее обширный, нежели круг действия литературы. Непринужденность изложения, полнота выражения мысли, какая давалась ему живым словом, не существует в литературе. Какое же побуждение мог он иметь для повторения в искаженном виде того, что уже было сообщено публике? Он не нуждался в литературе, как посреднице между ним и публикою. Н о, однако ж, он должен был чувствовать важность литературы, должен был и на нее простирать свое влияние?
И для этого точно так же не имел он надобности писать. Его высокий ум, обширные и глубокие познания, удивительная привле-кател ьность хара кте ра сделал и его це нтром и душ ою наше го л ите-ратурного кружка. Все замечательные ученые и писатели нашего времени были или друзьями, или последователями его. Влияние Грановского на литературу в этом отношении было огромно. К о-нечно, возмож ность такого действия через беседу, чрез личные отношения, связывающие людей в один круж ок, обусловливается малочисленностью нашего литературного сословия. Ведь если разобрать хорошенько, у нас в этом отношении и до сих пор существует порядок вещей, мало чем отличный от того, что было во
времена «Б еседы любителей русского слова» и «Арза ма са »: все
наши литераторы и ученые наперечет, каждый из них лично знаком со всеми остальными; это совершенно не то, что в Германии, Франции, Англии, где они считаются сотнями и тысячами, где всеобщее знакомство — вещь невозможная. У нас, если хотите, и вообще наука и литература отчасти семейное дело, и, по патриархальному обычаю, в ней устными разговорами и тому подобными до-гуттенберговскими средствами ведется многое, что в какой-нибудь Германии может сущ ествовать и обнаружить действие тол ько при помощи типографских чернил.
Таким образом, Грановский удовлетворял всем условиям своего положения, обнаруживал все свое влияние, не нуждаясь в посредстве литературных трудов, которые были для него делом второстепенным. Тем не менее, литературная его деятельность вовсе не так незначительна по объему, как полагали некоторые, не думавшие, чтоб из напечатанного Грановским при жизни составились два большие тома. Ч то касается важности его сочинений и особенно духа, проникающего все их, тут едва ли может быть место спору. Конечно, как и о всем на свете, об ученом достоинстве сочинении Г рановского сущ ествуют мнения, не совершенно согласные. Одни, из благоговения к автору, благородная личность и чрезвычайно плодотворная деятельность которого действитель-354
но заслуживают всевозмож ного уважения, готовы поставить его произведения во всех отношениях слишком высоко; другие, не принимая в уважение особенных требований русского общ ества от науки, находят, что сочинения Грановского не имеют качеств, необходимо требуемых от капитального ученого труда в Германии или Франции. Н о дело в том, что разноречие этих, повидимому, противоположных суждений сущ ествует преимущественно только
в тоне, а не в самой мысли. Одни, по личным чувствам своим к автору, говорят о его сочинениях голосом любви, другие, также по своим чувствам к личности автора, голосом недовольства. Н о и самые жаркие поклонники Грановского хорош о понимают, что собственно в европейской науке его сочинения не могут произвести эпохи, потому что не таково в настоящее время призвание русских ученых; и самые смелые из восстававших претив Г ранов-ского признавали в его сочинениях, кроме мастерского изложения и других литературных достоинств, чрезвычайно замечательную ученость и глубокомыслие *.
Действительно, сочинения Грановского, напечатанные при его жизни (суждение о его университетских курсах мы должны отл ожить до того времени, когда они будут обнародованы ), не будучи такоды, чтоб ими производился переворот в науке, как производился он трудами Гизо, Ш л оссера или Н ибура, показывают, од -нако же, в авторе такие качества ума и такое обширное знание, что нельзя не признать его одним из первых историков нашего века, ученым, который был не ниже знаменитейших европейских историков; что в России не имел он соперников, это всегда было очевидно для каждого. Внимательное и строгое рассмотрение собранных ныне его статей убеждает в том. Панегириков Грановскому не нужно, и потому разбор наш будет совершенно чужд хвалебного элемента; но чем он беспристрастнее, тем несомненнее общий вывод, теперь высказанный.
Издатели распределили сочинения Грановского на три отдела:
1) сочинения общего исторического содержания: «О современном состоянии и значении всеобщей истории»; «О физиологических признаках человеческих пород»: «О р'>"'-вом быте v древних германчев». 2) Частные исследования: «Судьбы еврейского народа»; «Волин, И омсбург и Винета»; «Абба т Сугерий»; «Ч е-
тыре исторические характеристики: Тимур, Александр Великий,
Л юдовик IX и Б экон», «Песни Эдды о Н иф лунгах» (оба эти отдела вошли в состав первого том а ). 3) Критические статьи, из которых составится второй том. Мы не находим причин отступать от этого порядка в своем обозрении.
Речь «О современном состоянии и значении всеобщей исто -* М ы говорим, конечно, о мнении л юдей зна ющ их в той и другой партии, не обра щ ая внимания на выходки некоторы х несведущ их л юдей, невеж ество которы х бы л о тогда же изобл ичаемо.
2 ?,* 355
рии» была произнесена в торжественном собрании Московского университета в 1852 году. И здатели справедливо почли нужным дать ей первое место в первом отделе, «потому что в ней изложены самые зрелые понятия автора о науке, которая составляла главный предмет его занятий».
И стория принадлежит к числу тех наук, быстрым усовершенствованием которых гордятся новейшие времена. Н адобно даже сказать, что история, как мы ныне понимаем ее, как «изображ е-ние постепенного развития жизни рода человеческого», возникла только в последние времена. Н и классический мир, ни средние века не знали ее в этом смысле. Те ученые, которые назначают самый древний срок возникновению настоящего понятия об истории, называют отцом ее великого Вико (в начале прошедшего века), потому что книга Б оссюэта (в конце X V I I столетия),
«Трактат о всеобщей истории», не имеет значения, которое хотели придать ей некоторые французские историки. Другие, с большею основательностью, относят начало всеобщей истории к заслугам Монтескьё и Гердера. Еще справедливее судят те, которые говорят, что истинное понятие о всеобщей истории развито преимущественно Кантом, его учениками и последователями; но
едва ли не ближе всех к истине то мнение, что только нашему веку • удалось ясно постичь идею всеобщей истории, потому что только с Гегеля, Гизо, Н ибура, Ш л оссера начинается деятельная разработка этой идеи; только в творениях этих великих ученых и их последователей мы находим первые значительные опыты дать человечеству полный и точный рассказ о его жизни. Н о и эти труды, как ни колоссальны по своему значению, все еще далёко не удовлетворительны. Н едостатки их заключаются не в одних частных несовершенствах исполнения, но еще более в недостаточности общ его плана, односторонности и неполноте воззрения на жизнь человечества. Ж изнь рода человеческого, как и жизнь отдельного человека, слагается из взаимного проникновения очень многих элементов: кроме внешних эффектных событий, кроме общественных отношений, кроме науки и искусства, не менее важны нравы, обычаи, семейные отношения, наконец, материальный быт: жилища, пища, средства добывания всех тех вещей и условий, которыми поддерживается существование, которыми до -сталляются житейские радости или скорби. И з этих элементов только немногие до сих пор введены в состав рассказа о жизни человечества. Так называемая политическая история, то есть рассказ о войнах и других громких событиях, до сих пор преобладает в рассказе историков, между тем как на деле она имеет для жизни рода человеческого тол ько второстепенную важность. И сто-рия умственной жизни, да и то только в тесном кругу немногочисленных классов, принимающих деятельное участие в развитии наук и литературы, одна только разделяет с политическою историего право на внимание автора, — да и только в -немногих 35G