личных авторов, — и как переделывает? так, что в его стихах не заметно ни малейшего поэтического инстинкта: нет «и мысли, ни чувства, ни даже соотношения между различными строфами одной и той же пьесы. И какие пьесы выбирает он для переделки? Не те, смысл которых был бы ему близок, затрогивал бы если не талант его (которого мы не имеем оснований предполагать), то, по крайней мере, его чувство или мысль. Нет, ему мало нужды до того, каково содержание пьесы: были бы в ней только звучные стихи, — он тотчас же напишет- несколько куплетов, своею формою и словами похожих на эту пьесу, и думает, что эти куплеты, без всякого чувства, без всякой мысли или связи, составляют лирическое стихотворение. Понравится ему звучность стихов в пьесе Лермонтова «Три пальмы», он тотчас пишет:
В глубоком ущельи, меж каменных плит Серебряный ключ одиноко звучит 3,
И Т. Д.
Понравится .звучность стихов в другой пьесе Лермонтова: «Когда волнуется желтеющая нива», он опять пишет:
Когда закат прощальными лучами Спокойных вод позолотит стекло4, и т . Д.
То же делает он с различными пьесами Пушкина и г. Тютчева, г. Щербины н Кольцова, г. Некрасова и г. Фета, г. Полонского и г. Огарева и вообще всякого поэта, лишь бы только звучность 3J Н. Г. Чернышевский, т. Til. 497
стихов какой-нибудь пьесы какого-нибудь поэта показалась ему завидна. Вот, например, стихи, переделанные из г. Майкова:
Буря утихла. Грядой облака потянулись к востоку:
Грома глухие раскаты вдали замирать начинают...6
Тихо ночь ложится На вершины гор,
И луна глядится В зеркала озер 6, и проч.
Вот опять г. Майков:
Оделось мраком поле. На темной лазури сверкает Г ряда облаков разноцветных. Бледнея, заря потухает И Т. Д.
А эти стихи взяты из г. Щербины:
Вот здесь узнаю человека В лице победителя волн,
И как-то отрадно мне думать,
Что я человеком рожден 8.
Опыт подражания Пушкину («Я помню чудное мгновенье»): Бывают светлые мгновенья 9, и т. д.
О переделках из Кольцова мы и не говорим: их целые десятки. Пьеса, которая не была бы заимствована, в которой было бы хотя что-нибудь похожее на самостоятельность, нет ни одной во всех стихотворениях г. Никитина. Сам он не замечает в природе или жизни ничего, не чувствует ничего; но кто-нибудь напишет пьесу из русской жизни, и г. Никитин повторит ее; другой нарисует картину степи или гор — г. Никитин составит описание степи или гор; третий вдохновится произведениями греческой скульптуры — и г . Никитин напишет о художнике, как Взглянул он на мрамор — и ярким огнем Блеснули его вдохновенные очи.
И взял он его, и бессонные ночи
Над ним проводил он в своей мастерской.
И камень под творческой ожил рукой.
С тех пор в изумленьи, с восторгом немым Толпа (воронежских жителей?) преклоняет колена пред ним10. Иной напишет картину бури на море — и г. Никитин, живучи в Воронеже, тотчас же вдохновится тем, что На западе солнце пылает,
Багряное море горит,
Корабль одинокий, как птица.
По влаге холодной скользит.
4ОД
Сверкает струй за кормою.
Как крылья, шумят паруса,
Кругом неоглядное море,
И с морем слились небеса.
Беспечно веселую песню,
Задумавшись, кормчий поет,
А черная туча на юге,
Как дым от пожара, встает, и т. д.
Вот еще стихотворение, столь гке глубоко прочувствованное: ХУДОЖНИКУ
Я знаю час невыразимой муки,
Когда один, в сомнении немом,
Сложив крестом ослабнувшие руки,
Ты думаешь над мертвым полотном;
Когда ты кисть упрямую бросаешь И, голову свою склонив на грудь.
Твоих ид ей невыразимый труд И жалкое искусство проклинаешь.
Проходит гнев — и творческою силой Твоя душа опять оживлена,
И, все забыв, с любовью терпеливой Ты день и ночь сидишь близ полотна.
Окончен труд. Толпа тебя венчает,
И похвала вокруг его шумит,
И клевета, в смущении, молчит,
И все вокруг колени преклоняет.
А ты — бедняк!— поникнувши челом,
Стоишь один с тоскою подавленной.
Не находя в создании своем Ни красоты, ни мыслк воплощенной.
Это взято, конечно, прямо из южно-русской жизни, потому что, как нас уверяет граф Д. Н. Т-олстой в предисловии, очень хорошо написанном, «учителем Никитина была та широкая, степная природа, которая окружала колыбель его, и те общественные условия, которыми сопровождалось его детство». Признаемся, мы не знали до сих пор, что для воронежских жителей «условиями, сопровождающими детство», бывают корабли, колеблющиеся в гавами, морские бури:, дружба с великими живописцами и созерцание дивных созданий ваяния. Итак, Воронеж есть Рим и вместе Неаполь.
Автор предисловия уверяет нас также, что «немного книг случалось читать» г. Никитину. Это, конечно, надобно понимать только сравнительно с числом книг, прочтенных, например, Шиллером иЛи Гете; а говоря без сравнений, мы видим из стихотворений г. Никитина, что он человек довольно начитанный: не только Пушкин и Лермонтов очень хорошо знакомы ему, но и все другие наши поэты изучены им. А так как есть у него заимствования из пьес, которые были напечатаны только в журналах и не собраны еще авторами в отдельные книги, то нет
32 * 499
сомнения, что г. Никитин читает журналы и следит за нашею литературою вообще. Это прекрасно, и скрывать от публики такую похвальную черту не для чего. Жаль только, что начитанность не заменяет природного поэтического дарования, которого до сих пор не обнаружил г. Никитин, показав только, что умеет составлять из чужих стихотворений звучные стихи. Правда1, из* датель уверен, что г. Никитин имеет «описательное дарование»; но это потому, что издатель, быть может, не так твердо, как г. Никитин, изучил гг. Тютчева, Фета, Щербину, Майкова, Огарева и других наших поэтов, а> также и Кольцова, потому и не мог принять в соображение, что не только каждая картина, во и каждая черта картины у г. Никитина в точности заимствована у того или другого из этих поэтов. Это уже дар образованности, а не природы. Издатель хвалит г. Никитина за то, что у него картины русской натуры и жизни «списаны с натуры с удивительною верностью»; в той же самой степени отличаются верностью итальянской природе и жизни его пьесы итальянского содержания, выписанные нами выше. Это мозаики, составленные по книгам, а не с натуры.
Если у г. Никитина есть зародыш таланта — чему мы были бы очень рады, но чего не решаемся предполагать, видя, что он пишет стихи уже лет семь или восемь (под некоторыми его пьесами выставлен 1849 год) и все еще не выказал его ни одним стихотворением, вылившимся из души, а не пропетым без всякой мысли или чувства, в подражание различным чужим стихам — если б у «его, действительно, был зародыш таланта, мы советовали бы г. Никитину, оставив на время сочинение стихов, ждать, пока жизнь разбудит в нем мысль и чувство, не вычитанное из книг и не заученное, а свое собственное, живое, от которого бьется сердце, а не только скрипит гусиное или стальное перо. Тогда и он, по мере своего таланта, будет поэтом, чего, впрочем, не отваживаемся надеяться: на всем, что написал он, лежит такая резкая печать совершенного отсутствия впечатлительности к чему-нибудь, кроме печатных рифмованных строк, что мы опасаемся, не принадлежит ли он по своей натуре к числу людей совершенно холодных и неспособных к поэзии.
Если опасение наше справедливо, то он не повредит таланту, которого не имеет, продолжая переделывать чужие стихотворения. Но это будет, как до сих пор было, делом совершенно бесплодным. Кому охота из пьес г. Никитина знакомиться с отрывками стихотворений Кольцова или г. Фета и других поэтов, давно знакомых каждому? Напротив, никому не может быть приятно читать, например, следующую «песню»:
Зашумела, разгулялась В поле непогода;
Принакрылась белым снегом Гладкая дорога.
500
Белым снегом принакрылась —
Не осталось следу;
Подняласа пыль и вьюга —
Не видать и свету.
Да удалому детине Буря не забота:
Он проложит путь-дорогу,
Лишь была б охота.
Не страшна глухая полночь,
Дальний путь и вьюга.
Если молодца в свой терем Ждет краса-подруга.
Уж как встретит она гостя Утренней зарею,
Обоймет его стыдливо Белою рукою,
Опустивши ясны очи,
Друга приголубит...
Вспыхнет он, и холод ночи И весь свет забудет.
Или следующую пьесу:
В зеркало влаги холодной Месяц спокойно глядит И над землею безмолвной Тихо плывет и горит.
Легкою дымкой тумана Ясный одет небосклон;
Светлая грудь океана Дышит, как будто сквозь сон.
Медленно, ровно качаясь,
В гавани спят корабли;
Берег, в воде отражаясь,
Смутно мелькает вдали.
Смолкла дневная тревога...
Полный торжественных дум,
Видит присутствие бога В этом молчании ум11.
Ведь эта пьеса пародия на г. Тютчева, а предыдущая — на Кольцова. Какая же надобность в подобных пародиях? А пьес иного рода г. Никитин доселе не печатал еще ни одной.
ГР. д. н. Толстой полагает, что, кто пишет так, как г. Никитин, должен быть признан замечательным поэтом: для нас очень прискорбно, что едва ли кто будет разделять его мнение, тем более Жалеем об этом, что мы сами желали бы разделять его: так оно прекрасно и умеренно высказано и такими благородными чувствами внушено 1г.
501
Графиня Полина. Повесть Авдотьи Глинки. СПБ. 1856.
Г-жа А. Глинка была известна в нашей литературе, как пе* реводчица довольно многих пьес Шиллера, в том числе «Песни о колоколе». Долго нам не случалось слышать о ее новых литературных трудах. Мы думали, что почтенная писательница по* кинула перо — и вдруг... мы видим прекрасную «Графиню Полину», очаровательницу аристократических салонов, обязанную своим грациозным существованием г-же А. Глинке. Встреча столь же приятная, как и неожиданная. Сколько психологической мудрости, сколько прелестных светских выражений, или, по выражению почтенной повествовательницы, перл слога, рассыпано в этом простом и наставительном рассказе! Мы не помним, чтобы с