Будет тихо отражаться Неба мирная звезда.
Но что же из всего этого? какой результат, какой смысл, какая мысль, какое, наконец, впечатление, в уме читателя? Ничего, ровно ничего, больше,
чем ничего, — стихи, и только... Чего ж вам больше? Не все же гоняться за
смыслом— не мешает иногда удовольствоваться и одними стихами. Однажды, в поэтическую минуту, внимание г. Бенедиктова привлекла —
От женской головы отъятая коса,
Достойная любви, восторгов и стенаний,
Густая, черная, сплетенная в три грани,
Из страшной тьмы могил исшедшая на свет,
Не измененная под тысячами лет,
Меж тем, как столько кос, с их царственной красою,
Иссеклось времени нещадною косою.
Надо согласиться, что было над чем попризадуматься, особенно поэту.
Не диво мне, — говорит г. Бенедиктов, — что диадемы не гниют в земле:
В них рдело золото — прельстительный металл!
Он время соблазнит н вечность он подкупит — •
II та ему удел нетления уступит.
* Вниманию поэтов! — Ред.
599
Эта удивительная фраза о соблазне времени и подкупе вечности золотом, как будто бы время — женщина, а вечность — подьячий, — эта несравненная фраза дает надежду, что г. Бенедиктов скажет когда-нибудь, что гранит и железо запугивают или застращивают время и вечность, и эта будущая фраза, подобно нынешней, будет тем громче и блестящее, чем бессмысленнее. Итак, неудивительно, что золото не гниет в земле: но как же коса-то уцелела?
Ужели же она
Всевластной прелестью над временем сильна?
И вечность жадная на этот дар прекрасный Глядела издали с улыбкой сладострастной?
Час от часу не легче! Вечность доступна обольщению, подкупу! вечность сладострастна! Какая негодница!.. Но что ж дальше? Дальше общие места по реторике г. Кошанского: где глаза этой косы, которые сводили с ума диктаторов, царей, консулов, мутили весь мир, в которых были свет, жизнь, любовь, душа, в которых «пировало бессмертие» (??!!!..) и т. п. Где ж они?
И тихо выказал осклабленный скелет На желтом черепе два страшные провала.
Откуда же взялся череп? Ведь дело о косе, «отъятой от женской головы»? Подите с поэтами! спрашивайте у них толку!..
В третьем стихотворении г. Бенедиктов бранит толпу, и надо сказать, довольно недурно, если б только он поостерегся от персидских метафор, вроде следующих: «полотно широкой думы пламенеет под краской чувства», «гром искрометной рифмы» и т. п. вычурностей пошлого тона. В четвертом стихотворении г. Бенедиктов рассказывает нам, как невинно и духовно взирал он на грудь«девы стройной»:
Любуясь красотой сей выси благодатной.
Прозрачной, трепетной, двухолмной, двураскатной,
Он чувство новое в груди своей питал;
Поклонник чистых муз — желаньем он сгорал Удава кольцами вкруг милой обвиваться,
Когтями ястреба в пух лебедя впиваться.
Какие сильные, а главное, какие изящные и благородные образы!..
Нельзя не согласиться, что г. Бенедиктов — поэт столько же смелый, сколько и оригинальный. У него есть свои поклонники, и мелкие рифмачи даже пишут к нему послания стихами, в которых не знают, как и изъявить ему свое удивление. Нашелся даже лритик, который поставил его выше всех поэтов русских, не исключая и Пушкина. Само собой разумеется, что предмет поклонения всегда бывает выше своих поклонников; а так как почитателей таланта г. Бенедиктова даже и теперь тьма-тьмущая, то и нельзя не согласиться, что г. Бенедиктов есть в своем роде замечательное явление в русской литературе, как были в ней замечательны, например, Марлинский и г. Языков. Конечно, подобная «замечательность» ненадежна и недолговре-
менна, но все же она имеет свое значение, потому что основана не на одном
только дурном вкусе эпохи или значительной, по большинству, части публики, но также и на таланте своего рода. Но мы уже не раз говорили, что есть таланты, которые служат искусству положительно, и есть другие, которые служат ему отрицательно: произведения первых приводятся эстетиками, как примеры истинного и правильного хода искусства; произведения вторых служат для примеров ложного и фальшивого направления искусства. Это бывает не с одними лицами, но и с народами; для образцов изящного вкуса смело пользуйтесь греками, для образцов дурного вкуса смело обращайтесь к китайцам, и у последних берите только лучших художников и лучшие произведения. Муза г. Бенедиктова — женщина средней руки, если хотите, недур-600
ная собою, даже хорошенькая, но с пошлым выражением лица, бойкая, вертлявая и болтливая, не без грации и достоинства, страшная щеголиха, но без вкуса; она любит белила и румяна, хотя могла бы обходиться и без них, любит пестроту и яркость в наряде и, за неимением брильянтов, охотно бременит себя стразами; ей мало серег: подобно индейской баядере, она готс - 2 носить золотые кольца даже в ноздрях. Все это относится только к выражению в поэзии г. Бенедиктова. Разложить стихотворение г. Бенедиктова на составные элементы, пересказать его содержание из него же взятыми и нисколько не измененными фразами, всегда значит обратить его в пустоту и ничтожество («Отечественные записки», 1845 г., № 9, «Критика», стр.
13—15).
А вот другой отрывок из разбора Альманаха «Метеор»; он также из «Отечественных записок» за тот же год.
В «Метеоре» доставило нам истинное удовольствие, до слез развеселило нас стихотворение г. Бенедиктова: «Тост». Не можем отказать себе в наслаждении поделиться с читателями нашим весельем.
Чаши рдеют, словно розы,
И в развал их вновь и вновь
Винограда брызнут слезы.
Нервный сок (?) его и кровь.
Эти чаши днесь воэдымем И, склонив к устам края,
Влагу светлую приимем В честь и славу бытия,
Общей жизни в честь и славу.
За ее всесветный трон,
И всемирную державу Поглотим струю кроваву До осушки стклянных дон|
Стихотворение это столько же огромно, сколько и прекрасно: всего нельзя выписать; ограничимся лучшим:
Жизнь, сияй1 Твой светоч — разум.
Да не меркнет под тобой Свет сей, вставленный алмазом В перстень вечности самой!
Удивительно! Разум сперва является светочем жизни, потом уходит под жизнь и наконец делается алмазом и попадает в перстень вечности! Какая глубокая мысль — ничего не поймешь в ней! Господа современные русские стихотворцы, объясните нам смысл этой глубокой мысли: тысячи пудов российских стихотворений в награду.
Венчан лавром или миртом —
Наподобие сих чаш,
Буди налитчереп наш Соком дум и мысли спиртом)
Браво! брависсимо! Наподобие чаш, налить черепа живых (физически) людей соком дум и спиртом мысли: какая счастливая, оригинальная мысль! Жаль только, что она будет в подрыв откупам и погребам.
Пьем за милых — вестниц рая —
За красы их, начиная С полных мрака и лучей Зажигательных очей,
Томных, нежных и упорных,
601
Цветом всячески-цветных,
Серых, карих, адски-черных И небесно-голубых!
За здоровье уст румяных,
Бледных, алых и багряных Этих движущихся струй,
Где дыханье пламенеет,
Речь дрожит, улыбка млеет.
Пышет вечный поцелуй!
В честь кудрей благоуханных,
Легких, дымчатых, туманных,
Светло-русых, золотых,
Темных, черных, рассыпных,
С их неистовым извивом,
С искрой, с отблеском, с отливом,
И закрученных, как сталь,
В бесконечную спираль!
Далее поэт настаивает в своем намерении восчествовать юных дев и добрых жен,
Сих богинь огне-сердечных,
Кем мир целый проведен Чрез святыню персей млечных,
Колыбели и пелен.
Этих горлиц, этих львиц,
Расточительниц блаженства
И страдания цариц!
Молниеносными чертами рисует потом поэт географию и анатомию России:
Чудный край! через Алтай,
Бросив локоть на Китай,
Темя вспрыснув Океаном,
В Балт ребром, плечом в Атлант (!)
В полюс лбом, пятой к Балканам Мощный тянется (?!) гигант.
Потом поэт, прийдя в вящший восторг, предлагает выпить сока дум и спирта мысли —
В славу солнечной системы,
В честь и солнца и планет,
И дружин огне-крылатых,
Длиннохвостых, бородатых,
Быстрых, бешеных комет.
Наконец ему показалось, что земля Мчится в пляске круговой В паре с верною луной, — что «все миры танцуют»...
Жалеем, что не могли выписать этого дивного дифирамба вполне: в нем «ще осталось столько соку дум и спирта мысли!.. Прав, тысячу раз прав г. Щевырев, доказавший, что до г. Бенедиктова в русской поэзии не было мысли и что Державин, Крылов, Жуковский, Батюшков, Пушкин — поэты без мысли. Да, только с появлением книжки стихотворений г. Бенедиктова русская поэзия преисполнилась не только мыслию, но и соком дум и спиртом мысли...» («Отечественные записки», 1845 г, № 5, «Библиография», стр. 13—15).
602
Не ужасны ли эти насмешки? Положим, что они справедливы;
но чем же виноват г. Бенедиктов в том, что его стихотворения заслуживают таких насмешек?
Еще прискорбнее читать пародии на стихотворения г. Бенедиктова, потому что решительно не видишь, чем стихотворения его отличаются от пародий, на них написанных. Вот, например, пусть человек, которому бы не было памятно, какие из шести приведенных нами стихотворений — подлинные стихотворения, а какие — пародии на них, — пусть такой человек различит пародии от стихотворений:
I
Есть мгновенья дум упорных,
Разрушительно-тлетворных,
Мрачных, буйных, адски-черных,
Сих :— опасных, как чума, —
Расточительниц несчастья,
Вестниц зла, воровок счастья И гасительниц ума!
Вот в неистовстве разбоя В грудь вломились, яро воя —
Все вверх дном! И целый ад Там, где час тому назад Ярким, радужным алмазом Пламенел твой светоч, разум!
Где любовь, добро и мир Пировали честный пир!
Ад сей — в ком из земнородных От степей и нив бесплодных Сих отчаянных краев,
Полных хлада и снегов —
От Камчатки льдяно-реброй
До брегов отчизны доброй, —