Мы видим роскошь без границ И океан долгов бездонных,
Мужей, дошедших до темниц От р&ззорительниц законных. Нередко видим мы окрест И брачный торг — укор семействам, И юных жертвенных невест, Закланных дряхлым любодейством. Зрим в вертоградах золотых,
Среди цветов, в тени смоковниц, Любимцев счастия пустых И их блистательных любовниц. Толпа спешит не в храм творца;
Она спешит, воздев десницу, Златого чествовать тельца Иль позлащенную телицу.
Но есть для вас, сыны греха,
Но есть для вас, земли кумиры,
И гром и молния стиха,
И бич карающей сатиры, —
И есть комедии аркан, —
И, как боец, открыв арену, Новейших дней Аристофан Клеона вытащит на сцену.
Глас божий, мнится, к нам воззвал И указует перст судьбины,
Й
а встанет новый Ювенал сдернет гнусные личины!
39 Н. Г. Чернышевский, т. III 609
Правда, художественного достоинства в этой пьесе довольно
мало: она растянута, некоторые удары автора не попадают в цель, и вообще пьеса кажется прозою, переложенною в стихотворный размер; но первые и некоторые из средних строф заслуживают похвалы 'по мысли, а в последних трех даже выражение замечательно сильно. Из другой пьесы подобного содержания —
«К России», написанной г. Бенедиктовым также в последнее время, недавно были приведены в «Современнике» лучшие строфы («Современник]», 1855, № 12, «Заметки о журналах»).
В третьем томе есть еще пять-шесть стихотворений, которые хотя не имеют особенных достоинств, но лучше других тем, что написаны языком не слишком напыщенным. Эти немногие стихотворения и особенно пьеса «К России» и «Стансы по случаю мира», вероятно, оправдают нас перед читателями в том, что мы хотим высказать сЕое мнение о степени таланта г. Бенедиктова без насмешек над напыщенностью его языка, который уже слишком достаточное число раз бывал в наших журналах предметом шутки.
Несмотря на все наше желание смотреть на произведения, г. Бенедиктова самыми благорасположенными глазами, мы никак не можем видеть в них хотя бы слабых следов поэзии. Чувства в них нет; они носят на себе слишком очевидные признаки, что все в них — придуманное, сочиненное; от самых сладострастных картин веет холодом; на самых гиперболических выражениях лежит тяжелый отпечаток недостатка фантазии. Поэтическая фантазия состоит не в том, чтобы придумывать небывалые метафоры и гиперболы, — иначе, в известной книге «Не любо не слушай» было бы гораздо больше поэзии, нежели в Шекспире и Гомере.
Она не состоит и в том, чтобы описывать подробно все принадлежности женского организма: иначе, в «Руководстве к повивальному искусству» опять-таки было бы гораздо больше поэзии, нежели в Шекспире и Гомере. Поэтическая фантазия состоит в том, чтобы предмет немногими чертами изображался живо и точно; а этого качества решительно нет в стихотворениях г. Бенедиктова. Хотя бы даже оставить без внимания все натянутые и неловкие выражения, все-таки стихотворения г. Бенедиктова остаются холодны, картины его сбивчивы и безжизненны. Потому надобно, к сожалению, решительно сказать, что поэтического таланта у г. Бенедиктова мало.
Такое заключение, повидимому, неутешительно, — но только повидимому; на самом же деле, оно очень успокоительно и совершенно примиряет нас с стихотворениями г. Бенедиктова. По нашему убеждению, нельзя упрекать его ни в чем, напрасно преследовать его насмешками и т. д. — все это совершенно бесполезно. Напрасно говорить, что он злоупотреблял своим талантом или шел по ложному пути — для него не было никакой дороги в царстве поэзии. Прежде, когда у него были почитатели, из числа 610
людей с неразвитым вкусом, конечно, нужно было разоблачать недостатки его произведений, чтобы вывести этих заблуждавшихся людей из ошибки, вредной для их развития. Но теперь эта надобность, кажется, уже миновалась. Время успеха давно прошло для г. Бенедиктова.
Но, однако же, некогда успех его был громаден в известной части публики, — должен же был на чем-нибудь основываться этот успех? Мы уже сказали, на чем он основывался: на неразвитости вкуса. Прибавим и другую причину — стихотворения г. Бенедиктова привлекали своими физиологическими подробностями. Они возбуждали интерес точно такого же рода, как та картинка, на которую засмотрелся Акакий Акакиевич, идя по Невскому проспекту: дама надевает на ногу чулок предмет интересный, хотя
бы рисунок и был довольно плох.
Статья наша окончена. Остается только сказать, что из шести стихотворений, приведенных нами, г. Бенедиктовым написаны второе, четвертое и пятое, а стихотворения, поставленные на первом, третьем и шестом месте — пародии.
Стихотворения графиня Ростопчиной. Том второй. СПБ. 1856. Рассматривая первый том нового издания'произведений поэтессы, мы подробно высказали свое мнение как о характере ее произведений, так и о степени ее таланта. Не имея теперь сказать об этих предметах ничего нового, мы только выпишем из второго тома стихотворений графини Ростопчиной несколько пьес: мы берем их почти без выбора, потому что выбор бесполезен.
ЗВЕЗДЫ ПОЛУНОЧИ
Кому блестите вы, о звезды полуночи?
Чей взор прикован к вам с участьем и мечтой,
Кто вами восхищен? Кто к вам подымет очи,
Не засоренные землей?
Не хладный астроном, упитанный наукой,
Не мистик астролог вас могут понимать!
Нет! для изящного их дума близорука:
Тот испытует вас, — тот хочет разгадать.
Поэт, один поэт с восторженной душою,
С воображением и страстным и живым Пусть наслаждается бессмертной красотою И вдохновением пусть вас почтит своим!
Да женщина еще, — мятежное созданье,
Рожденное мечтать, сочувствовать, любить, —
На небеса глядит, чтоб свет и упованье В душе пугливой пробудить.
39 Г: 611
ПАХИТОС
Fumer ... river... et puis... on va si totn alorst*
X. X.
Пахитос, — отрада лени, Европейский наргиле, ] — Страсть новейших поколений. Повод дедушкам к хуле,— Пахитос!., предмет раздора И в гостиных и в семьях, — Соучастник разговора,
И наперсник наш в мечтах, — Дым твой полон откровений, Много тайн в твоей золе, Пахитос, отрада лени, Европейский наргиле!
Львиц причудливое знамя,
Ты безгрешно тешишь их,
Ты игрушка им,— и пламя На замен огней других!
Друг испанки черноокой,
Ты при счастьи, средь скорбей Жизни праздной, одинокой Сокращаешь скуку ей!
Ты пристал и ручке нежной.
И коралловым устам,
Думе грустной и мятежной И смеющимся глазам!
Я не львица удалая,
Не испанка под фатой, —
Но блаженствую, вдыхая.
Пахитос, чад легкий твой!
Мне сдается, суеверной,
Что разрозненным друзьям Ты символ в дали безмерной.
Связь двум мыслям, двум мечтам...
Дым твой полон откровений,
Много тайн в твоей золе,
Пахитос, отрада лени,
Европейский наргиле!
ЦЫГАНСКИЙ ТАБОР
Полночь звучит... Сюда несите чашу.
Благоуханный дайте ром...
Все свечи вон!.. Пусть жженка прихоть нашу Потешит радужным огнем!
Зовите табор к нам!.. Чтоб песнью чудно-шумной Нас встретил исступленный хор,
Чтоб дикой радостью, чтоб удалью безумной Был поражен и слух и взор!
* Курить... грезить... и тогда так далеко уходишь! — Ред. 612
Велите петь цыганке черноокой Про страсть, про ревность, про любовь,
Про всё, про всё, что в жизни одинокой Волнует ум, сжигает кровь!..
И мы послушаем тот вечный сердца ропот, —
И оживится хладный прах,
Забытых нами снов — проснется страстный шопот В давно заглохнувших сердцах!..
Давно, мои друзья, любимых песен звуки,
Давно не тешили меня;
Но русской речи склад в чужбине, в дни разлуки Припоминала часто я.
О, как хотелось мне любимое веселье Лет свежей юности вкусить И, после странствия, возврата новоселье Подобным пиром огласить!
Оно исполнилось, тоскливое желанье, —
Поют мне песни старины!
Простонародных слов и ладов сочетанья Кипучей жизнью как полны!..
В восторженной душе очнулося былое С минувшей радостью, тоской, —
И сердце, как тогда, безумно молодое Забилось с прежней быстротой.
Внимаю жадно им, знакомцам незабытым,
Люблю радушный их привет,
И предпочту его поклонам знаменитым,
В которых правды, смысла нет!
Здесь есть поэзия, в поющей сей картине Есть страсть, есть воля, есть порыв;
Разнообразный хор таинствен, как судьбина, —
Как беззаботность, он гульлив.
Для чувства робкого, для тайных упований Поет он сладкий гимн любви;
Для сердца грустного в нем отклик есть страданий, Что хочешь, каждый назови!..
И нас немного здесь, — но каждый понимает По-своему ответный глас;
И верно, углубясь в мечту, припоминает Какой-нибудь заветный час...
Предаться можем мы свободно увлеченью Очаровательных минут:
Ни взор завистливый, ни злость, ни осужденье В наш тесный круг не попадут,
И мы доверчиво друг другу смотрим в очи,
Без опасенья, без препон...
Жаль, быстрые часы блаженной этой ночи Промчатся, как чудесный сон!
НА ЛАВРОВЫЙ ВЕНЕЦ,
поднесенный мне земляками о саду впллы
д'Э стс, 9 Тиволи
Не мне, друзья, не мне венец лавровый...
Такая честь не подобает мне!
Дар вашей дружбы я принять готова, —•
613
Им радуюсь в душевной глубине, —
Но, как символ таинственно-высокий,
Мне чужд сей лавр!., мне до него далеко!.. Смотрите, где мы!!.. Вот стоят палаты Старинные, чудесные... и в них Когда-то двор державный и богатый Торжествовал пиры князей своих,—
Род д'Эсте угощал своих клевретов,
Воителей, художников, поэтов.
И вспомните, чии стопы ходили По сим аллеям!., чей эдесь глас звучал...
Чьи песни здесь Элеонору чтили!
Здесь страстный Тассо жил... любил... мечтал!..
Не мнится ль вам, что под лавровой сенью Мы встретимся с его туманной тенью?.'. Скажите: там, меж тополей шумящих,
Как будто шорох не слыхали вы?..
Меж мраморных фонтанов, здесь блестящих, Вы не видали облик головы?..