Г. Г алахов не понимает, откуда вывел г. Лайбов, что в веселом тоне «Былей» выразился блестящий век Екатерины, век веселий, век празднеств и пр. («Отечественные записки», стр. 82). Самое это мнение о веке Екатерины он считает ложным (стр. 44). Почему господин Г алахов отвергает качество, всеми признанное за этим блестящим веком и оставившее столь яркие следы и в тогдашней литературе и в воспоминаниях современников, этого он не считает нужным объяснять. Он, очевидно, не хочет обратить внимания на то обстоятельство, что во время Екатерины II, по крайней мере, столько же было писано од на празднества, сколько и на победы, что веселое направление выражалось во всем. А стоило бы, кажется, хоть припомнить конец оды Державина на смерть Мещерского, и тогда слова г. Лайбова о веке Екатерины представились бы не более, как перифразом ее заключительной строфы.
Но всего интереснее рассуждение г. Галахова о тогдашнем воспитании. Несколько страниц об этом порождены тремя строками одного из примечаний г. Лайбова («Современник», № 9, стр. 64), где сказано; «Замечательно, что во время издания «Собеседника», несмотря на частные выходки некоторых журналов, в литературе нашей еще господствовало полное доверие и уважение к французам и их учению». Хотя перед этим ничего не говорилось о воспитании, но г. Галахов вообразил, что учение именно употреблено здесь в смысле школьных уроков, и написал грозную страницу, в которой упоминает и о Фонвизине, и о сатирических журналах 1769—74 г.
(которые оговорены были и г. Лайбовым), и даже о комедиях Сумарокова.
С маленькой натяжкой он мог бы прибавить сюда и сатиры Кантемира и даже «Камень веры» Стефана Яворского. Г. Лайбов говорит о философских учениях, а г. Галахов воображает, что дело идет о детских учителях.
В доказательство того, что воспитание наше стремилось к народности с самого восшествия на престол императрицы Екатерины, он приводит много мест из «Полного собрания законов» и из «Наказа» и говорит, что Бец-кий работал в этом духе по идеям императрицы. Но странно, как г. Галахсв, умея приводить букву, не может вникнуть в истинный смысл и дух того, из 859
чего он приводит. Как будто официальная бумага — такое литературное произведение, которое прямо вам и объясняет внутренний характер всего дела. Совсем нет: здесь нужно добраться до сущности некоторыми соображениями. И, раскрыв «Собрание учреждений и предписаний о воспитании в России» (Спб., 1789 г.), совсем нетрудно сообразить дело, видя, что тут беспрестанно толкуется о греках, персах и римлянах, приводятся выписки из Локка, Саншеса, Гюма, Монтаня, припоминаются мнения Ришелье, помещаются вегециевы наставления, указывается на книгу о законах и домостроительстве Датского королевства, для пополнения и разъяснения изложенных здесь правил, говорится, что воспитательный дом учреждается по примеру Голландии, Франции и Италии, высказывается безусловное восхищение кассельским и лионским госпиталями для бедных, и пр., и пр. Г, Галахов в защиту своей мысли приводит также слова из официальной речи Сумарокова на открытие Академии художеств (стр. 60) и замечает, что Сумароков как бы повторяет здесь мысли Бецкого. Н о вот что тот же Сумароков говорил о Бецком в частной беседе: «есть де некто г. Тауберт: он смеется Бецкому, что он робят воспитывает на французском языке. Бецкий смеется Тауберту, что он робят в училище, которое недавно заведено при Академии, воспитывает на языке немецком, А мне кажется, и Бецкий, и Тауберт — оба дураки: должно детей в России воспитывать на языке российском» («Сем. Пор. Зап.», стр. 436). Вот какая может быть разница между самым делом и официальным представлением его: не худо г. Галахову заметить эту разницу.
Теперь спросим
Стр. 723, 10 строка снизу. В рукописи после слов: «статьи г. Галахова?», следует: — того, что представили своим читателям плохую статью.
Вообще, мы думаем, что «Отечественные записки» берут на себя в отношении к «Современнику» ту роль, какую играла относительно «Отечественных] записок» в блестящую эпоху их существования «Северная пчела», и что эта роль может принести «Отечественным] запискам» столько же чести, сколько приносила «Северной пчеле».
Декабрь 1856 г.
(стр. 723— 729)
Первоначально опубликовано в «Современнике» 1856, №12,
стр. 293—300; перепечатано во II томе полного собрания сочинений (СПБ.,
1906), стр. 653—658.
Рукопись-автограф на пяти листах в полулист писчего формата хранится в Центральном государственном литературном архиве; в «Современнике» помечена: «Декабрь»; в полном собрании сочинений — «Ноябрь»; в рукописи— «Ноябрь и декабрь». Сохранилась не полностью: отсутствуют отрывки текста: 1) на стр. 728, строка 24, начиная со слов: «В самом начале Нынешнего года» и кончая словами: «разъяснение многих недоразумений» (стр. 728, 4 строка снизу), и 2) на стр. 729, строки 18—29, начиная со слов: «Появление «Русской беседы» и кончая словами: «замечательными достоинствами». Этот пробел происходит от дефекта рукописи, лист которой наполовину оторван.
Стр. 723, 3 строка снизу. В рукописи после слов: «самых выгодных», еле--дует: и почетных при данном положении обстоятельств. Уже одно недовольство, при обнародовании мирных условий распространившееся в обеих воевавших с нами странах, могло бы, в случае нужды, служить неоспоримым свидетельством, что условия эти были для нас выгоднее, нежели для них.
[В самом деле, мы в сущности не лишились ничего]. Мир, который Стр. 724, 21 строка. В рукописи: статьи, — явилось даже несколько новых книг, заслуживших общее внимание, чего давно уж не было. Так оживилось
Стр. 725, 11 строка снизу. В рукописи после слова: «смысле» — сноска: Признаемся, мы не ожидали, чтобы «Русский вестник» почел приличным воевать в своем объявлении о подписке на следующий год против других жур-860
налов, — да, вероятно, теперь и сам он видит странность своей досады; в последнем предположении мы не станем и говорить о неловкости этого странного нападения.
Стр. 726, 5 строка. В рукописи: для развития всего нашего общества, всей нашей литературы.
Стр. 726, 7 строка. В рукописи: думают; [они знали только, что на Западе им что-то не нравится] их доктрина.
Стр. 726, 20 строка, В рукописи : раем. Просвещение и в Западной
Европе еще не одержало совершенной победы над невежеством, добро над
злом. Истинно образованный русский
Стр. 726, 24 строка. В рукописи после слов: «и хорошем», следует: что единственная разница между ими может существовать только в том, что один ожидает в Европе (как и везде) победы добра над злом, света над тьмой; другой считает Западную Европу страною, отжившею свой век; один полагает, что семена добра у нас будут возрастать по разумным историческим законам, другой увлекается надеждою, что для его любимой страны, его отчизны может найтись исключительный, совершенно гладкий и очень краткий путь развития. Мы полагали
Стр. 726, 9 строка снизу. В рукописи: были неправы [«Русскую беседу» напрасно было бы винить за преувеличения, за пристрастия, напрасно было бы соглашаться с нею в чем-нибудь.]
До сих пор
Стр. 726, 7 строка снизу. В рукописи; хотя отчасти [до сих пор она не сказала еще ничего такого, что заслуживало бы опровержения—.] Нельзя с нею Стр. 726, 5 строка снизу. В рукописи: несправедлива — не потому, чтобы в самых принципах славянофильства не лежала некоторая доля правды, хотя искаженной или преувеличенной, — нет
Стр. 726, 1 строка снизу. В рукописи: истины, очистив которую от примеси лжи, можно выставить как пункт], с которой Стр. 727, 3 строка. В рукописи после слов: «сколько-нибудь связною или ясного», следует: Доктрина славянофильства до сих пор остается туманным хаосом, в котором ровно ничего не могут определенно различить те самые, которые объявляют себя последователями этой доктрины.
Они говорят, например, о науке. Нет сомнения, что они любят науку и заслуживают за то великой похвалы. Но что такое разумеют они под этим
словом? Они сами не знают. Они не удовлетворяются западною наукою — почему? — они сами этого не знают; они хотят какой-то другой науки — какой? — опять они сами этого не знают.
Они говорят, например, что народность есть великая и священная сила — но что разумеют они под народностью? — Опять та же история: они сами того не знают.
Как не знают? Ведь они много говорят о науке и о народности? Но что говорят!
Как же?
Стр. 727, 5 строка. В рукописи: Но что говорят! — [Западная наука для них равно выражается в Канте и Жюль Жанене, де Местре] самые Стр. 727, 13 строка. В рукописи: какой-нибудь смысл [стало быть хотя какое-нибудь, положительное или отрицательное отношение к истине,—] можно будет
Стр. 727, 22 строка. В рукописи: повторяются в их доктрине, и попробуйте
Стр. 727, 24 строка. В рукописи после слова: «представления», следует: Попробуйте узнать, чего они хотят, чем они довольны или недовольны — опять та же история. Они хотят вещей несовместимых — Они недовольны следствием, принимая причину, или наоборот.
Словом, доктрина славянофилов, насколько она до сих пор видна в «Русской беседе», не представляет ровно ничего, кроме хаоса; нет в ней ни одной 861
ясной черты, нет у ней ни принципа, ни цели, которые бы ясны были для самих славянофилов.
Она ни на шаг не подвинулась с того времени, как выражала<Ссь> в «Московских сборниках». Потому-то все и были обмануты в своих ожи-даях найти в «Русской беседе» что-нибудь имеющее интерес для мысли. До сих пор ничего нет в ее доктрине, кроме тумана.
Вероятно, когда-нибудь она прояснится для своих последователей, но публика ошиблась в своих надеждах, что это время уже пришло.
Потому интерес
Стр. 727, 22 строка снизу. В рукописи после слова: «внимание», следует: Но во всяком случае, хорошо, что она существует. Во-первых, все-таки одним журналом у нас больше — уж и то хорошо; во-вторых — когда-нибудь поймут же славянофилы, чего они хотят — н вот, у них уж готов орган для выражения этого открытия; в-третьих, некоторые из сотрудников «Русскэй беседы» люди даровитые или основательные, и потому в ней, независимо от направления, было несколько статей хороших, не говоря уж о прекрасных стихотворениях г. И. Аксакова; в-четвертых, если «Русская беседа» не могла ни в каком смысле разрешить тех вопросов, которыми занимаются с