Говоря об успехах образования нашего общества, мы говорим об успехах нашей литературы потому, что наше образование есть непосредственное дей ствие нашей литературы на понятия и нравы общества. Литература наша создала нравы нашего общества, воспитала уже несколько поколений , резко отличающихся одно от другого, положила начало внутреннему сближению сословий , образовал а род общественного мнения и произвела нечто вроде особенного класса в обществе, который от обыкновенного среднего сосл овия отличается тем, что состоит не из купечества и мещанства только, но из людей всех сословий , сблизившихся между собою через образование, которое у нас исключительно сосредоточивается на любви к литературе.
Различие литературного образования общества перешло в жизнь в разделило людей на разл ично дей ствующие, мыслящие и убежденные поколения, которых живые споры и полемические отношения, выходя из принципов, а не из материальных интересов, являют собою признаки возникающей и развивающей ся в обществе духовной жизни. И вто великое дело есть дело нашей литературы!..
Литература была для нашего общества живым источником даже практических нравственных идей . Она началась сатирою и в лице Кантемира 279
объявила нещадную борьбу невежеству, предрассудкам, сутяжничеству, а беде, крючкотворству, лихоимству я казнокрадству, которые она застала в старом обществе не как пороки, во как правила к и и в , как моральные убеждения. Каков бы ии был талант Сумарокова, но его сатирические нападки на «крапивное семя* всегда будут заслуживать почетного упоминовения от историка русской литературы. Комедии фон- Визкна были еще более заслугою перед обществом, нежели перед литературою. Отчасти то же можно сказать и об «Ябеде» Капниста. Басня потому так хорошо н принялась у нас, что она принадлежит к сатирическому роду поэзии, Сам Державин, поэт по преимуществу лирический , был в то же время и сатирическим поэтом, как, например, в «Фел ице», а Вельможе» и других пьесах. Наконец пришло время, когда а нашей литературе сатира перешла в юмор, который высказывается в художественном воспроизведении житей ской дей ствительности. Конечно, смешно было бы предполагать, чтоб сатира, комедия, повесть или роман могли исправить порочного человека; но нет сомнения, что они, открывая глаза общества на самого же его, способствуя пробуждению его самосознания, покрывают порочного презрением и позором. Недаром же многие у нас не могут без ненависти слышать имени Гогол я и его «Ревизора» называют «безнравственным» сочинением, которое следовало бы запретить. Равным образом, теперь уже никто не будет так простодушен, чтобы думать, что комедия или повесть может взяточника сделать честным человеком: нет! кривое дерево, когда оно уже выросл о и потолстело, не сделаешь прямым; но ведь у взяточников так же бывают дети, как и у не взяточников: те и другие, еще не имея причин считать безнравственными яркие изображения взяточни* чества, восхищаются ими н незаметно для самих себя обогащаются такими впечатлениями, которые не всегда оказываются бесплодными в их последующей жизни, когда они делаются дей ствительными членами общества. Впечатления юности сильны, и юность то н принимает за .несомненную истину, что прежде всего поразил о ее чувство, воображение и ум. И вот каким образом дей ствует литература уже не на одно образование, но н на нравственное улучшение общества. Как бы то ни было, но этот факт не подлежит никакому сомнению, что только в последнее время у нас начало делаться заметным число людей , которые нравственные убеждения стараются осуществлять на деле, в ущерб своим личным выгодам и во вред своему общественному положению...
Не.,менее этого неоспорим и тот факт, что литература служит у нас точ -кою соединения людей , во всех других отношениях внутренно разъединенных. Мещанин Ломоносов за свой талант и свою ученость достигает важных чинов, и вельможи допускают его в свой круг. Бедный дворянин Державин за свой талант сам делается вельможею, — н между людьми, с которыми сблизила его литература, он нашел не одних меценатов, но и друзей . Казанский купец Каменев, написавший балладу «Громвал », приехав в Москву по делам, пошел познакомиться с Карамзиным, а через него перезнакомился со всем московским литературным кругом. Эт о было назад тому сорок лет, когда купцы хаживали только в передние дворянских домов, н то по делам, с товарами или за должком, об уплате которого смиренно докучали. Первые журналы русские, которых и самые имена теперь забыты, издавались кружками молодых людей , сбл изившихся между собою чрез общую им всем страсть к литературе. Образованность равняет людей . И в наше время уже нисколько не редкость встретить дружеский кружок, в котором най дется и знатный барин, и разночинец, и купец, и мещанин, — кружок, члены которого совершенно забыли разделяющие их внешние различия и взаимно уважают друг в друге просто людей . Вот истинное начало образованной общественности, созданное у нас литературою! Кто из имеющих право на имя человека не пожелает от всей души, чтоб эта общественность росл а и увеличивалась не по дням, а по часам, как росли наши сказочные богатырн1 Как все живое, общество должно быть органическим, то есть множеством людей , связанных между собою внутренно. Денежные интересы, торговля, акции, балы, собрания, танцы — тоже связь, но только внешняя, следова-280
т«льно не живая, не органическая, хотя и необходимая и полезная. Внутренно связывают людей общие нравственные интересы, сходстве* в понятиях, равенство в образования и, при атом, взаимное уважение к своему человеческому достоинству. Но все наши нравственные интересы, вся духовная жизнь наша сосредоточивалась до енх пор и еще долго будет сосредоточиваться исключительно в литературе: она живой источник, из которого просачиваются в общество все человеческие чувства и понятия...
Любовь к край ностям в суждениях — одно из свой ств еще не установившей ся натуры русской : русский человек любит или не в меру хвастаться, или не в меру скромничать.
Пристаньте к одной из этих партий , она сей час же произведет вас в великие люди, в гении, тогда как друтая возненавидит и объявит бездарным человеком. Но, во всяком случае, имея врагов, вы будете иметь и друзей . Держась же беспристрастного, трезвого мнения об этом предмете, вы восстановите против себя обе стороны. Одна из них обременит вас своим модным, попугай ным презрением; другая, пожалуй , объявит вас человеком беспокой ным, опасным, подозрительным, ренегатом и будет писать на вас литературные донесения — разумеется, публике... Самое неприятное тут то, что вы не будете поняты, и в ваших словах будут находить то неумеренные похвалы, то неумеренную брань, но не будут видеть в них верной характеристики факта дей ствительности, как он есть, со всем его добром и злом, достоинствами и недостатками, со всеми противоречиями, которые он носит в самом себе. Это особенно прилагается к нашей литературе, которая представляет собою столько край ностей и противоречий , что, сказав о ней что -нибудь утвердительное, тотчас же должно сделать оговорку, которая большинству публики, больше любящему читать, нежели рассуждать, легко может показаться отрицанием или противоречием. Так, например, сказав о сильном и благотворном влиянии нашей литературы на общество, и, следовательно, о ее великой для нас важности, мы должны оговориться, чтобы этому влиянию и этой важности не приписали больших размеров, нежели какие мы разумели, и, таким образом, не вывели бы из наших ело* такого заключения, что мы не только имеем литературу, но еще и богатую литературу, которая смело может стать наравне с любою европей скою литературою. Подобное заключение было бы всячески л ожно. У нас есть литература, и литература, богатая талантами н произведениями, если брать в соображение ее средства и молодость, — но наша литература существует только для нас: для иностранцев же она еще вовсе не литература, и они имеют полное право не признавать ее существования, потому что они не могут через нее изучать и узнавать нас, как народ, как общество. Литература наша слишком молода, неопределенна и бесцветна для того, чтобы иностранцы могли видеть ь ней факт нашей умственной жизни...
Дл я иностранцев интереснее других были бы в хороших переводах те создания Пушкина и Лермонтова, которых содержание взято из русской жизни. Таким образом Евгений Онегин был бы для иностранцев интереснее
Моц арта и Сал ьери, Скупою ры ц аря н Каменного гостя. И вот почему самый интересный для иностранцев русский поэт есть Гоголь. Этот успех понятен: кроме огромности своего художнического таланта, Гоголь строго держится в своих сочинениях сферы русской житей ской дей ствительности. А это - то всего и интереснее для иностранцев: они хотят через поэта знакомиться с страною, которая произвела его. В атом отношении Гоголь — самый национальный из русских поэтов, и ему нельзя бояться перевода, хотя, по причине самой национальности его сочинений , и в лучшем переводе не может яе ослабиться их колорит.
Но и этим успехом не должно слишком заноситься. Дл я поэта, который хочет, чтоб гений его был признан везде и всеми, а ие одними только его соотечественниками, национальность есть первое, но не единственное условие: необходимо еще, чтоб, будучи национал ьным, он в то же время был н всемирным, то есть, чтобы национальность его творений была формою, телом, плотью, физиономиею, личностью духовного и бесплотного мира общечелове-281
ческй х идей . Другими словами: необходимо, чтоб национальный Поэт иы4Л великое историческое значение не для одного только своего отечества, но чтобы его явление имело всемирно- историческое значение. Такие поаты могут являться только у народов, призванных играть в судьбах человечества все* мирно- историческую рол ь, то есть своею национальною жизнью иметь влияние на ход и развитие всего человечества. И потому, если, с одной стороны, без великого гения от природы нельзя быть всемирно - историческим поэтом, то, с другой стороны, и с великим гением иногда можно быть не всемирно -историческим поэтом, то есть иметь важность только для одного своего народа. Здесь значение поэта зависит уже не от него самого, не от его деятельности, направления, гения, но от значения страны, которая произвела его.