Человеческое присуще человеку потому, что он — человек; но оно проявляется в нем не иначе, как, во- первых, на основании его собственной личности и в той мере, в какой она его может вместить в себе, а во - вторых, на основании его национальности. Личност ь человека есть исключение других личностей н, по тому самому, есть ограничение человеческой сущности: ни один человек, как бы ни велика была его гениальность, никогда не исчерпает самим собою не только всех сфер жизни, но даже и одной какой - нибудь ее стороны. Ни один человек не только не может заменить самим собою всех людей (т. е. сделать их существование ненужным), но даже и ни одного человека, как бы он ни был ниже его в нравственном или умственном отношении; но все и каждый необходимы всем и каждому. На этом и основано единство и братство человеческого рода. Человек силен и обеспечен только а обществе; но чтобы и общество, в свою очередь, было сильно и обеспечено, ему необходима внутренняя, непосредственная, органическая свяэь — национал ьность. Она есть самобытный результат соединения людей , но не есть их произведение: ни один народ не создал своей национальности, рак не создал самого себя. Эт о указывает на кровное, родовое происхождение всех национальностей . Чем ближе человек или народ к своему началу, тем ближе он к природе, тем более он ее раб; тогда он не человек, а ребенок, не.народ, а племя. В том и другом человеческое развивается по мере их освобождения от естественной непосредственности. Этому освобождению часто способствуют разные внешние причины; но человеческое тем не менее приходит к народу не извне, а из него же самого, и всегда проявляется в нем национально.
Собственно говоря, борьба человеческого с национальным есть не больше, как реторическая фигура; но в дей ствительности ее нет. Даже и тогда, когда прогресс одного народа совершается чрез заимствование у другого, он тем 200
не менее совершается национально. Иначе, нет прогресса. В наше время народные вражды и антипатии погасли совершенно. Франц уз уже не питает ненависти к англичанину только за то, что он англичанин, и наоборот. Н а-против, со дня на день более и более обнаруживается в наше время сочув* ствие и любовь народа к народу. Эт о утешительное, гуманное явление есть результат просвещения. Но из этого отнюдь не следует, чтобы просвещение сглаживало народности и делало все народы похожими один на другой , как две капли воды. Напротив, наше время есть, по преимуществу, время сильного развития национальностей . Франц уз хочет быть французом, н требует от немца, чтобы тот был немцем, и только на этом основании и интересу -ется ям. В таких точно отношениях находятся теперь Друг к другу все евро-пей ские народы. А, между тем, они нещадно заимствуют Друг у друга, нисколько не боясь повредить своей национальности. Ист ория говорит, что подобные опасения могут быть дей ствительны только для народов нравственнобессильных и ничтожных. Древняя Эллада была наследницею всего предшествовавшего ей древнего мира. В ее сост ав вошли элементы египетские и финикий ские, кроме основного пелазгического. Римляне приняли в себя, так сказать, весь древний мир и в-се-таки остались римлянами, и если пали, то не от внешних заимствований , а от того, что были последними представителями исчерпавшего всю жизнь свою древнего мира, долженствовавшего обновиться через христианство и тевтонских варваров. Франц узская литература рабски подражала греческой и латинской , наивно грабила их заимствованиями, — и все- таки оставалась национально- французскою. Все отрицательное движение французской литературы X V III века вышло нз Англии, но французы до того умели усвоить его себе, наложив иа него печать своей национальности, что никто и не думает оспаривать у их литературы чести самобытного развития. Не»4| кая фил ософия пошла от француза Декарта, нисколько не сделавшись от этого французскою.
Таково отношение Бел инского к вопросу о народ ност и. Он думает, что в сущност и о ней нечего и забот ит ься пароду, имеющему нравственные силы. Он а так же неотъемлема и несокрушима, как физиол огические особенност и народ а, потому что и сама, подобно им, врожд ена от природы . Мнимая борьба человеческого с национал ьны м, — продол жает он, — в сущност и есть тол ько борьба нового со ст ары м, современного с отжившим.
Ит ак, тол ковать о народ ност и едва ли не значит попусту те-1 рят ь сл ова; но в стремл ении, из кот орого возникл и &ти толки, есть смы сл : он закл ючает ся в том, что каждый народ дол жен занимат ься изучением и ул учшением своей дей ствительной жиз-
ни. Начат ки эт ого направл ения видит Белинский теперь в нашей л итературе, а в этих начат ках — бл изост ь ее к зрел ост и и в оз-мужал ост и. Наш а л итерат ура, с появл ением Гогол я, занял ась делом. «В этом отношении дошл а она до такого пол ожения, что успехи ее в будущем, ее движение вперед зависят бол ьше от объема и кол ичества предметов, доступны х ее заведы ванию, нежели от нее самой . Чем шире будут границы ее сод ержания, чем бол ьше будет пищи для ее деятел ьности, тем бы стрее и пл одо-витее будет ее развит ие».
Эт им оканчивает ся общ ая часть предпосл еднего годичного об* зора русской л итературы . Следующий , последний сбзор («Сов -ременник], 1848, № № 1 и 3) явл яется, в своей общей част и, как бы продол жением преды дущего. Чит ат ел и помнят, 'что на*
19* 291
правл ение, кот орое теперь владычествует в нашей л итературе, пол учил о, при своем появл ении, название натуральной школы, и что десять лет тому назад нат урал ьная школ а была предметом ожест оченны х нападений со ст ороны всех отстал ы х писателей .
Теперь мы видим, что поднял ись прот ив так назы ваемого от ри-цател ьного направл ения тол ки, совершенно подобны е тем, какие прежде поднимал ись против натуральной школы. Вся разница тол ько в заменении термина «нат урал ьная школ а» другим, а предмет неудовол ьствия отстал ы х крит иков ост ает ся один и тот же. Белинский отвечает на все упреки против натуральной школы с пол нот ою, кот орая не оставл яет места никаким сомнениям; он ист ориею доказы вает неизбежност ь нынешнего направл ения литературы , эстетикою совершенную законност ь его, нравственными пот ребност ями нашего общест ва необходимость его:
Натурал ьная школа стоит теперь на первом плане русской литературы; нисколько не преувеличивая дела, по каким- нибудь пристрастным увлече-
ниям, мы можем сказать, что публика, т. е. большинство читателей , за нее: вто факт, а не предположение. Теперь вся литературная деятельность сосредоточил ась в журнал ах; а какие журналы пользуются большею известностью. имеют более обширный круг читателей и большее влияние на мнение публики, как не те, в которых помещаются произведения натуральной школы? Какие романы и повести читаются публ нкоюШ особенным интересом, как не те, которые принадлежат натуральной школе, или, лучше сказать, читаются ли публикою романы и повести, не принадлежащие к натуральной школе? С другой стороны, о ком беспрестанно говорят, спорят ; на кого беспрестанно нападают с ожесточением, как не на натуральную школу?
Все это нисколько не ново в нашей литературе, но было не раз и всегда будет. Карамзин первый произвел разделение в едва возникавшей тогда русской литературе. Д о него все были согласны во всех литературных вопросах, и если бывали разногласия и споры, они выходили не из мнений и убеждений , а из мелких и беспокой ных самолюбий Тредьяковского и Сумарокова. Но это согласие доказывало только безжизненность тогдашней так называемой литературы. Карамзин первый оживил ее, потому что перевел ее из книги в жизнь, из школы в общество. Тогда, естественно, явились и партии, началась вой на на перьях, раздались вопли, что Карамзин и его школа губят русский язык и вредят добрым русским нравам. В лице его противников, казалось, вновь восстала русская упорная старина, которая с таким судорожны м н тем более бесплодным напряжением отстаивала себя от реформы Петра Великого. Но большинство было на стороне права, т. е. таланта и современных нравственных потребностей , вопли противников заглушались хвалебными гимнами поклонников Карамзина. Все группировалось окол о него, и от него все получало свое значение и свою значительность, все — даже его противники. 'Он был героем, Ахиллом литературы того времени. Но чтб вся эта тревога в сравнении с бурею, которая поднялась с появлением Пушкина на литературном поприще? Она так памятна всем, что нет нужды распространяться о ней . Скажем только, что противники Пушкина ви-
дели в его сочинениях искажение русского языка, русской поэзии, несомненный вред не только для эстетического вкуса публики, но и — поверят ли теперь этому? — для общественной нравственности!!.. Чт б.же за причина, что противники всякого движения вперед во -все эпохи .нашей литературы говорили одно и то же и почти одними н течи же сл овамЛ? . . . .
Причина. этого скрывается там же, , где надо искать и происхождения натуральной -школы ;— в историй нашей литературы. В лице'|Кантемира русская поэзия обнаружила, стремление и дей ствительности, к жизни, как 292
она есть, основала свою силу на верности натуре. В Державине (его оды «К Фелице », « Вел ьможе », «На счастие » едва ли не лучшие его п ронзве » деиия, по край ней мере, без всякого сомнения, в них больше оригинального, русского, нежели в его торжественных одах), в баснях Хемнице ра и в комедиях Фонвизина отозвал ось направление, представителем которого, по времени, был Кантемир. Сатира у них уже реже переходит в преувеличение и карикатуру, становится более натуральною, по мере того, как становится более поэтическою. В баснях Крыл ова сат ира делается вполне художественною; натурализм становится отличительною характеристическою чертою его поэзии. Зат о он первый и подвергся упрекам за изображения «низкой природы». Наконец, явился Пушкин, поэзия которого относится к поэзии всех предшествовавших ему поэтов, как достижение' относится к стремлению. Несмотря на преимущественно идеальный и лирический характер первых поэм Пушкина, в них уже вошли элементы жизни дей ствительной . Цыганский табор с оборванными шатрами между колесами телег, с пляшущим медведем и нагими детьми в перекидных корзинках на ослах, был тоже неслыханною дотоле сценою для кровавого трагического события. Но а «Евгении Онегине» идеалы еще более уступили место дей ствительности.