Дорогая РЕ!
Надо было сразу сказать, о чем интервью. Я не имею автомобиля, не вожу его (хотя, в приниципе, умею), считаю частное автомобилевладение одним из самых страшных соблазнов и пороков современного человечества, двигатель внутреннего сгорания — одним из атавизмов прошлого, людей, водящих и любящих автомобили (особенно в городе, особенно внедорожники), — как минимум безответственными убийцами своих и чужих детей, атмосферы и жизни на земле. Культ автомобиля — есть худшее проявление консумеризма, социальной спеси и обезьяньих инстинктов альфа-самцов. К тому же в этом городе водить не умеют, учиться не хотят, и стиль вождения проникнут таким же человеконенавистничеством и убогой деревенской барской спесью, как и вся культура великорусской нации. Я мечтаю о дне, когда в Москве встанут навсегда все основные магистрали и автомобилевладельцы начнут убивать друг друга монтировками.
Машины в пределах города должны принадлежать только специализированным службам, а развивать следует новые формы общественного транспорта — экономичные, индивидуализированные и общедоступные.
Я же люблю велосипед и настоятельно советую вам в светлый праздник Рождества Христова подумать о спасении собственной души и перейти работать в велосипедный журнал.
С уважением, ИК.
Язык сети (об интернете)
Интернет — всего лишь еще одна новая коммуникационная среда. И обладает всеми свойствами таковой. Разумеется, в ней таится риск «свалиться» в квазиреальность. Но личность, склонная к эскапизму, в любую эпоху найдет себе подходящую технологию, чтобы сбежать от ответственности. Разумеется, Интернет влияет на язык. Он создал новый стиль общения, ввел огромное количество новых единиц в повседневный лексикон юного горожанина. Только не надо стенать о «коррозии» великого русского языка! Скажите лучше «эволюция» — и, вот увидите, все волшебным образом переменится. Ведь все дискуссии на эту тему, как правило, ведутся за пределами лингвистики или филологии: они политически мотивированы особой ролью русского языка как носителя имперской идеологии. Упражнения же «падонкаф» отражают реальные проблемы языка. Это и нефонетичность орфографии — одна из самых больших «тайн» русского языка, тщательно скрываемая от его носителей (хотя достаточно открыть школьный учебник родной речи). Это и эмоциональная сниженность письменной речи. И табуированность многих частотно активных словарных единиц — не только мата, но и вполне приличного просторечия. И многое другое. Не стоит бояться, что любой недоучка может теперь повлиять на язык только по факту публикации. В культуре остается лишь то, что ей необходимо.
О гаджетах
Корр: Ориентированы ли, на Ваш взгляд, гаджеты на более или менее определенный социальный слой? Если нет, то существует ли какая-либо «слоевая дифференциация» гэджетов, соответствующая социальному расслоению? А если да, то на какой, и сохранится ли эта ситуация и в дальнейшем, или же со временем гаджеты войдут в обиход большинства социальных слоев (исключая, разумеется, беднейший)? Является ли гаджет для своего обладателя способом маркировки социального статуса?
ИК: Разумеется. Гаджеты, как продукт сверхнеобходимый, ориентирован на слои, которые затрачивают большую часть своего времени в сфере символического производства. Для их представителей гаджет служит одновременно и средством символической интеграции, и стимулом символического производства. Представляется, что именно характер производства, в которую вовлечен субъект в большей степени, чем его уровень доходов или социальное положение в традиционном постиндустриальном смысле (служащий, предприниматель, представитель свободной профессиии, технический работник), определяет его отношение к гэджетам. Следует однако помнить, что понятие гаджета диалектично — вещь, не казавшаяся сверхнеобходимой, может войти на следующем этапе в повседневный обиход всех слоев общества, не исключая и беднейшие. Так в Западной Европе трудно увидеть «хоумлеса» без мобильного телефона. Да и здесь уже лично видел у пары-другой бомжей.
Корр: Является ли характерное для гаджетов комбинирование разнотипных функций в одном предмете прежде всего проявлением «стремления к комфорту», или же скорее лишь модой, забавой, остроумным брендом? Что, на Ваш взгляд, в первую очередь может побудить потребителя купить, например, ручку, совмещенную с FM-радио, — обаяние дизайнерской выдумки, стремление сэкономить на количестве (все возрастающем) предметов, окружающих потребителя в повседневном быту, или что-то третье (среднее или вовсе другое)?
ИК: Скорее сама идея интеграции символического: в этом смысле гаджет № 1 — компьютер, особенно в форме ноутбука. Гаджет воспринимается как некая сверхвласть над символической средой, превосходящая физическую потребность: например, можно ли реально выслушать все фонограммы в mp3 на восьмидясетигигабайтном жестком диске последних моделей плееров? Так ли уж нужно горожанину GPS на телефоне, если все и так на домах и улицах написано? (Я сейчас не про Москву, разумеется, ее можно отнести к экстремальным средам, где GPS также необходимо для выживания, как и в джунглях Заира). Все это проявления символической сверхвласти, раньше (в первой половине 20 века) с подобными же целями каждый интеллигент считал необходимым иметь дома большую многотомную энциклопедию.
Корр: Есть ли, на Ваш взгляд, какие-либо особые психологические черты (свойства характера, особенности мышления, специфика мировосприятия), отличающие тех, кто «пристрастился» к моде на гаджеты, будь то предпосылки для такого пристрастия или же его последствия?
ИК: Разумеется, но они скорее мотивируются характером производства, в котором они участвуют: они избыточно креативны, изощрены в мелочах, избегают ангажированных метафизических позиций и координатных систем. Их задача — делать многообразным однообразное, маскировать серую цифровую массу капитала разноцветными дизайнерскими финтифлюшками. Гаджет есть диалектическое сочетание попытки при помощи технологий вывести человека за рамки временных ограничений и попытки заянтарить его в умершем времени, превратившемся из жизни духа в digital entertainment.
Слышат ушами — слушают всем организмом
ДГ: Способна ли музыка изменить мир?
ИК: Музыка не способна изменить мир, но она способна создать людей, которые изменят мир.
ДГ: Почти все мы слушаем музыку с самого раннего детства. Можно ли сказать, что всех нас музыка создает — или это относится только каким-то особенным людям, умеющим слушать музыку?
ИК: Нет, музыка создает всех, в особенности — плохая.
ДГ: Плохая — это та, которая тебе не нравится? Или есть какие-то другие критерии плохости?
ИК: Плохая — это та, привыкнув к которой не сможешь слушать хорошую и перестанешь замечать любую.
ДГ: Следует ли из этого, что человек, привыкший к хорошей музыке, может слушать и плохую?
ИК: Может, но не станет.
ДГ: Но как можно не слышать того, что звучит повсюду?
ИК: Есть огромная разница между слышать и слушать. Слышат ушами, слушают — всем организмом.
ДГ: Ну, тогда более конкретный вопрос: как и где ты предпочитаешь слушать музыку?
ИК: Это вопрос непростой — когда где, когда как. Но все-таки современные концертные формы существования музыки это — увы! — подмена слушания коллективной тусовкой. Поэтому я редко хожу на концерты в душные клубы.
ДГ: Конкретный вопрос номер два: когда ты слышишь песни, написанные на твои стихи, какие чувства ты испытываешь?
ИК: Уже никаких. Изредка: «Кто это написал?»
ДГ: И, наконец, что проще: сочинять песни, писать прозу, переводить тексты или издавать книги?
ИК: Проще всего не делать ничего из вышеперечисленного. Но очень скучно. Правда я никогда не пробовал…
ДГ: А теперь совсем последний вопрос: чем бы ты занялся, если не нужно было зарабатывать деньги?
ИК: Тем же самым, что и сейчас, но с большим размахом. И желательно не в Москве.
Петрозаводск — матрица
НСЕ: Как побороть в себе провинциала? Можно ли жить в глуши, воспитывая в себе центровые мозги?
ИК: Надо представить, что именно ты и находишься в центре. А затем начинать действовать в соответствии с этим представлением. В конце концов, как известно, нет ничего провинциальнее столиц, нет ничего более погруженного в самолюбование и выяснение мелких местечковых взаимоотношений чем столичные элиты.
НСЕ: За что вы так любите слово «симулякр»?
ИК: Да не люблю я его. Ненавижу. Но оно обступает нас со всех сторон. Куда не ткни — думаешь, вещь, а посмотришь поближе — блин, симулякр!
НСЕ: Знаменитое «душа обязана трудиться» оправдано? Может, лень — гораздо более продуктивное явление для философа?
ИК: Трудиться и работать — разные вещи. Лень и безделье — тоже. Так что правильное состояние философа — безделье, наполненное непрестанным душевным трудом.
НСЕ: Поэт — разве не атавизм?
ИК: Сами вы атавизм!
НСЕ: Девушки изменились в последнее время в своем отношении к поэтам?
ИК: Девушки вообще не меняются уже несколько миллионов лет, с тех пор как у них отпал хвост. В том числе и в отношении к поэтам. Девушки любят поэтов, и поэты отвечают им взаимностью. Правда, связывать свою судьбу девушки предпочитают с более серьезными людьми.